— Погос! — окликнул его кто-то из-за перегородки.

— О, господин Манучарян! Рад вас видеть! А я шел в «национальный комитет», чтобы повидать вас там… Хотел представить вам этих молодых людей, приехавших с родины. Познакомьтесь!..

Манучарян встал, подал всем руку, потом снова усевшись, спросил:

— Вы из Румынии?

— Почему из Румынии! — поспешил ответить за Гарника Бекмезян. — Григор, например, из Еревана.

На газете перед Манучаряном лежали очки. Словно не поверив, он посадил их на свой крупный нос и прищурил один глаз:

— Как это вы могли приехать из Армении? Ваша фамилия Великян? Я не ослышался?

— Он жил среди русских, господин Манучарян, потому и не знает родного языка.

Манучарян пристально посмотрел на Великанова и кивнул головой. Потом закрыл глаза и на минуту углубился в какие-то свои размышления.

— Да! — вдруг очнувшись, повернулся он к Бекмезяну. — Вечером мне позвонил Кайцакуни, в субботу он будет в Вене.

— Наконец-то! — обрадовался Бекмезян. — Специально по вопросу о легионе? Я уже начал составлять список. Его открывают: Григор Айдинян и Оник Великян.

Манучарян снова склонил лысую голову и снова задумался.

Бекмезян подозвал официанта, заказал завтрак.

Некоторое время продолжалось молчание. А потом начался трудный для Гарника разговор. Манучарян задавал ему вопрос за вопросом, и он должен был заново повторить все то, что уже рассказал Бекмезяну и монахам. Нервы были в страшном напряжении, — он боялся, как бы не выдать себя. Было в чем запутаться: он переменил имя и фамилию, а своего русского друга сделал «армянином».

Манучарян недоверчиво выслушал ответы Гарника. Он то щурил, то широко открывал глаза под очками.

— А что делает твой отец в Ереване? — спросил он, уставясь в переносицу Гарника.

— Отец? — Он был бухгалтер на заводе.

Манучаряну зачем-то нужно было знать подробности.

— На каком заводе?

— На машиностроительном.

— Он большевик?

— Нет. Он уже старый.

— Сколько получает?

Гарник никогда до этого не интересовался, сколько получают бухгалтеры на заводе.

— Кажется, девятьсот рублей…

Манучарян задавал вопросы вежливо, с мягкой улыбкой, которая распространялась, казалось, и на его сияющую лысину.

Принесли яичницу и по стакану кофе. Еда застревала у Гарника в горле. Но вот Манучарян перестал допрашивать его и вдруг на чисто русском языке обратился к Великанову:

— Ну-с, молодой человек, теперь о себе расскажите вы.

Великанов остолбенел. Гарник тоже растерялся. Оба не ожидали такого оборота.

— Вы, конечно, изменили фамилию? Неплохо придумали!.. Но нужно было хоть немного подучить армянский.

Манучарян язвительно засмеялся, обнажив ровный рядок искусственных зубов.

— Может быть, Великанов?.. В Петербурге я знал одного унтер-офицера с такой же фамилией. Конечно, вы убежали из лагеря и намерены присоединиться к своим?..

— Мы не бежали! — опуская вилку, заговорил Великанов. — Нас угнали в Германию на работы, и мы хотим вернуться домой…

— Все равно не доберетесь! — продолжал злорадствовать Манучарян. — Песенка большевиков спета. Ваше правительство уже сбежало из Москвы… Войска еще продолжают сопротивляться, но и они вскоре сложат оружие.

Манучарян стукнул по столу кулаком:

— Ваш Союз распался!.. Вы лучше меня знаете, почему он должен был развалиться. На собственной шкуре вы испытали все ужасы, которым подвергли коммунисты миллионы таких людей, как вы. Вот в воскресенье у нас здесь будет собрание. Было бы лучше для вас, если бы вы рассказали на этом собрании про все эти ужасы…

— Значит, мы не идем в «национальный комитет», господин Бекмезян? — спросил Гарник, пытаясь уклониться от ответа на сделанное Манучаряном предложение.

— Мы должны были пойти туда только для того, чтобы увидеть господина Манучаряна. Значит, не пойдем!.. Пей кофе, Оник. Что такое сказал тебе господин Манучарян, если ты даже кофе позабыл? Брат, я ничего не понял из того, что вы говорили!

Манучарян повторил свое предложение насчет собрания.

— О, блестящая мысль! На этом собрании мы объявим сбор средств в пользу нашего легиона.

Парни отмалчивались. Так вот в руки каких людей они попали! При других обстоятельствах они бы иначе поговорили с этими субъектами. А теперь им оставалось одно: как бы половчей выкрутиться из рук этих господ.

— Нам тут негде жить, — после долгого молчания сказал Гарник.

— У тебя они могут еще пожить? — спросил Манучарян.

— Почему же нет? Я — с удовольствием.! Вчера вечером мы долго беседовали. Э-э… но комитет все-таки должен материально поддержать их. У ребят, наверно, нет денег.

— Об этом мы позаботимся. Можно предполагать, что сбор средств для легиона пройдет удачно. Теперь нужно послать наших во все лагеря, составить списки всех находящихся там армян.

Разговор продолжался еще долго. В этом прокуренном кафе создавались грандиозные планы по созданию «национальной армии» для освобождения «страждущей отчизны».

Гарник и Великанов поневоле были вынуждены участвовать в этом деле. На них возлагалась обязанность выступить перед местными армянами, возбудить в них ненависть к коммунистам, после чего вот этим двум господам будет нетрудно произвести сбор пожертвований.

Великанов, сославшись на незнание языка, промолчал. А Гарник думал про себя: «Не выйдет, голубчики!». Но сказал так:

— Что ж, можно!..

На минуту он представил себе зал, из которого сотни глаз смотрят на него, как на изменника родины. Только от одной этой мысли у него потемнело в глазах. Может быть, выступить на этом собрании так, чтобы провалить его организаторов? Или лучше скрыться? Что делать? Как поступил бы на их месте человек более опытный, более тонкий политик?..

Вернуться в Штирию они не могли. Идти на восток? — но они даже не знают, с какого вокзала надо выехать. — Пойти пешком из города было бы безумством, — далеко они не уйдут… А может быть, все-таки пуститься на розыски Терезы?..

Второй день они в Вене и ничего не сделали, чтобы разыскать девушку. А ведь он, Гарник, все время думал о ней, оглядывался на каждую встречную девушку, — не она ли?..

Друзья до полудня прошатались по городу с Бекмезяном, потом вернулись в кафе, где утром встретились с Манучаряном. Едва они уселись за стол, как молодая светловолосая женщина подошла к Бекмезяну и, отозвав в сторону, начала тихо говорить ему о чем-то. Они все время оглядывались по сторонам, умолкая, когда мимо проходил официант или кто-нибудь из посетителей. Бекмезян казался озабоченным и встревоженным. Все это было очень подозрительно.

— Послушай, Ваня, — заговорил Гарник, — тебе не кажется странным, что он пристал к ним, как банный лист? Не пора ли удирать?

— Чем скорее, тем лучше, — сразу согласился Великанов. — Можно в такой круговорот угодить, не выберешься! Надо избавиться от этого типа, а там…

— Что там?

— Убираться из злополучной Вены!

Закончив разговор с женщиной, Бекмезян подошел к столу:

— Я вынужден вас оставить: безотлагательное дело! Можете меня подождать?

— Отлично! — проговорил Великанов, — мы вас подождем!..

Бекмезян ушел.

Оставшись вдвоем, парни снова завели разговор о побеге. Не могло быть и речи о выступлении на собрании местных армян! Другого выхода нет — надо уходить из Вены. Но куда?

В кафе появился новый посетитель. Он спросил что-то шепотом у армянина-официанта, и Гарник заметил, что официант кивает на них. Новый посетитель направился прямо к их столику.

— Извините! — вежливо обратился он к Гарнику. — Я хотел спросить, — не вы ли приехали с родины? Сегодня я был у Мхитарянов, от них узнал о вас… Разрешите познакомиться: Бениамин Цовикян.

Он горячо пожал руку сперва Гарника, потом Великанова и продолжал:

— Чрезвычайно счастлив, что отыскал вас! Мне сказали, что один из вас ереванец. В Ереване у меня два брата. Цовикяны, — случайно не слышали о них?