Однообразный стук дождя по крыше убаюкивал, одурманивали запахи сена, влажное тепло разморило тело… И нити мысли рвались одна за другой, усталый мозг погружался в мир небытия…

За стеной лил дождь. За стеной клубился мрак, за стеной начиналась бесконечность. А здесь, в хлеву, где мерно пожевывали свою жвачку коровы, засыпал измученный беглец, советский солдат. И даже во сне сердце его тосковало по семье, по горам родной Армении, по свободе.

Проснулся Оник поздно. Лучи солнца вливались через открытую дверь, ложась на полу хлева большим светлым квадратом. Несколько ос, как маленькие истребители, жужжали над лежавшей у порога в полосе света головкой подсолнуха. Коровы стояли около кормушки. Видно было, что хозяйка уже подоила их. Но его, Оника, не разбудила. Который теперь час? Пять, семь, одиннадцать?

В открытой двери хлева был виден колодец. Около него прыгали воробьи. Они ожесточенно спорили из-за чего-то, даже затеяли драку и вдруг улетели — их спугнули человеческие шаги.

Вошел вчерашний круглолицый человек с тарелкой в руках.

— Проснулся? — спросил он. — Утро доброе.

— Здравствуйте, — ответил Оник. — Долго же я спал, как видно. А где же мои товарищи?

— Товарищи у себя, — неопределенно сказал хозяин. — Принес тебе завтрак. Ешь, после поговорим. А я сейчас…

Он ушел, не договорив.

Неожиданность появления и эта неразговорчивость хозяина снова показались Онику подозрительными. Не теряя времени, он быстренько съел хлеб, яйцо, выпил горячее молоко и подошел к двери, чтобы понаблюдать, что творится снаружи.

Хозяин вскоре возвратился, размахивая соломенной шляпой. Через руку его был перекинут пиджак.

— Ты, парень, видно, долго еще будешь идти. Без шапки солнце напечет голову. А по ночам будешь зябнуть: осень на носу. Вот эту шляпу надень, а пиджак возьми с собой. Правда, он поношен и половины рукава недостает, но ничего, сгодится. И еще дам я тебе совет: не называйся украинцем! Какой ты национальности, я не знаю, но то, что ты не здешний — сразу видно.

Нельзя было дальше подозревать этого человека. Вскинув голову, Оник посмотрел прямо в глаза хозяина.

— Я — армянин, — признался Оник. — С Кавказа.

— А, армянин!.. Ну так слушай. Покуда вы в наших местах, — ты и твои товарищи, как можно меньше говорите по-русски. Не мешало бы десяток наших слов запомнить, без которых не обойтись: нет — нема, откуда — видкиля… Ну да как-нибудь обойдется!.. Твои товарищи ждут тебя на дороге — пойдем. Я укажу где.

На пороге хаты стояла хозяйка, скрестив руки на груди. Она грустно покачивала головой.

— Отдохнуть бы тебе надо. Мы и не против, да Петро говорит нельзя. Немцы… Идите, добрые Люди, с богом!..

— Большое тебе спасибо, сестра, за все! — горячо сказал Оник. — Да будет счастлив ваш дом. Большое, большое спасибо!

Неподалеку за хлевом начиналось поле, засеянное подсолнухом — через поле шла проселочная дорога.

В чаще подсолнухов спрятались Гарник и Великанов. Увидев Оника, они вскочили, Великанов схватил его за плечи, радостно потряс:

— Жив-здоров?

— Еще как! Спасибо вот ему — хозяину. Ты замечательный человек, Петро. Сказать тебе правду, — ведь я до конца не верил, что ты нам хочешь добра. Есть у нас такая пословица: ужаленный змеей и веревки боится… Только одного не пойму: зачем ты вчера звал старосту?

— Звал, чтобы он увел вас к себе — он наш человек. Тогда никто не стал бы приставать к вам. Ну, ребята, счастливого пути!..

Петро пожал всем руки и торопливо ушел.

Беглецы молча проводили его благодарными взглядами. Всего лишь день прошел, как они бежали из лагеря, но они отдохнули и окрепли для дальнейшего похода.

Когда они уже шагали по дороге, Великанов сказал:

— Верно говорится: мир не без добрых людей. Попался бы кто-нибудь другой — пожалуй, выдал бы нас немцам. Этого человека оставили, наверное, наши…

— И ту старуху? — усмехнулся Оник. — Нет, на свете действительно немало добрых людей. Зря я своего хозяина подозревал. Золотой человек! И жена тоже. А вы у кого спали, ребята?

— Мы оба у одной старухи, — ответил Гарник.

— В хлеву?

— Почему в хлеву? Старуха приготовила нам постели дома.

— Вы спали, когда началась гроза? Неужели спали? А я не мог, — все время думал о вас.

— Я тоже долго не мог заснуть, — признался Великанов. — Толкаю Гарника: а не увели нашего Оника к старосте? Тут, говорят, два дня назад повесили двух проходящих, немцы их задержали.

— Об этом и я вчера слышал.

Оник вдруг остановился и закинул руку на шею:

— Что там?

Парни в недоумении оглянулись.

— Да куда вы смотрите? На вороте! Клоп?

Гарник внимательно оглядел воротник и спину Оника и вдруг сдернул с его головы соломенную шляпу:

— Вот оно, целое гнездо этих вампиров!..

Осмотрев шляпу, Оник решил сорвать с нее подозрительную черную ленту. Затем начал энергично бить шляпой о землю.

Пользуясь этой маленькой остановкой, Великанов с Гарником легли под куст и начали подшучивать над злосчастным владельцем шляпы.

— Не следовало тебе наряжаться под барина, — посмеивался Гарник. — Притом же и шляпа-то наследство от прадеда твоего хозяина. После смерти оставил ее, а в ней и клопов… Так и дошли они из семнадцатого в наш двадцатый век.

Гарник еще не докончил своей шутки, когда Оник предостерегающе кашлянул и неестественно спокойным голосом сказал:

— Немец! Он вас не видел, спрячьтесь в кустах. Меня зовет…

За поворотом дороги, на катушке проволоки — неизменной принадлежности связиста — сидел немецкий офицер. Он пальцем поманил Оника:

— Ком, ком!..

Откуда он появился? Бежать поздно. Эх, будь, что будет!.. Оник испуганно поплелся вперед, тут же решив про себя сказаться глухонемым.

Подойдя к офицеру, он попытался изобразить на лице улыбку, но вместо этого получилась неловкая гримаса.

Офицер что-то спросил у него.

«Куда идешь?» — перевел про себя Оник. — «Наверное, это. О чем еще он может спрашивать?».

Оник потряс рукой около уха, как бы желая сказать: ничего не слышу! Затем сделал еще несколько телодвижений, смысл которых был приблизительно таков: «Иду в соседнее село, хлеба достать… Неужели не видишь, — хлеба нет, хлеба хочу, кушать надо!..» Оник несколько раз подносил пальцы ко рту, придав лицу плаксивый вид, что, впрочем, было даже лишним. Офицер понял. Он отвернулся и махнул рукой:

— Иди!

Оник, положив руку на сердце, поклонился в пояс.

Шагая по дороге, он заметил, что метрах в ста от него связисты тянут телефонную линию. Значит, и офицер был с ними — он только недавно вышел на дорогу. Ноги Оника подкосились: «Не дай бог, чтобы товарищей увидели». Собравшись с духом, он оглянулся на офицера. Тот все еще сидел в позе человека, погруженного в раздумье.

Великанова и Гарника не оказалось на том месте, где их оставил Оник.

Дорога шла по склону невысокого холма к вершине и там терялась.

Оник решил подняться на этот холм и осмотреться оттуда, — может, заметит друзей, или они его увидят. С вершины холма он долго и внимательно разглядывал окрестность. Неподалеку начинался лес, тянувшийся до самого горизонта. Ребята, наверно, укрылись где-нибудь на опушке. Чтобы выйти на дорогу, им придется сделать довольно большой круг. Иначе они неминуемо наткнутся на связистов. Чем грозит беглецам встреча с солдатами — предугадать было нетрудно. А вдруг он потерял товарищей и придется идти дальше одному?

Нет, это невозможно! Он не может идти без них: надо подождать, пока друзья дадут о себе как-то знать.

Оник лег на холме, высунув как наблюдатель голову из травы, — смотрел в сторону леса и на дорогу, по которой они шли. Куда могли деться ребята?

И Оник принялся бранить себя за то, что напугал их. «Немец, немец»!.. Ведь они не на фронте! На них гражданская одежда, и на немцев они будут натыкаться на каждом шагу. Встреченный офицер не походил на лагерных надзирателей. Эсесовцем он наверняка не был тоже. Ведь не все же немцы одинаковы. Среди них есть и добрые люди. Этот офицер даже не счел нужным проверить, в самом ли деле он, Оник, глух и нем. Эх, ты, немец, немец: знать бы мне твой язык — поговорил бы с тобой «глухонемой» Оник! Может быть, хороший получился разговор. Верно говорил когда-то учитель Асатрян: «Учите, дети, иностранный язык, может случиться — попадете в такой тупик, что только язык вас и выручит, тогда вот вспомните мои слова». А мы, глупые, посмеивались. Вот Гарник — тот молодчина, и по-немецки знает, а заговорит по-русски, не отличишь от русского… Куда же, однако, делись эти черти?