Нить этих невольно возникших воспоминаний Оника оборвал какой-то парнишка. Запыхавшись, он подбежал к круглолицему, сказал ему что-то, а тот передал окружающим. Все поспешно зашагали в ту сторону, куда ушел Андрей.

Круглолицый подождал, когда все скрылись за углом, и повернулся к беглецам:

— Пошли!

— А староста не придет? — спросил Оник словно бы невзначай.

— Не ваше дело! Идите за мной!

Они молча повиновались.

В конце улицы круглолицый остановился и сказал Онику:

— Ты зайди в этот двор, подожди меня. Сейчас я устрою твоих товарищей и вернусь.

Тон его речи был уже совсем другой — мягче, спокойнее. Не находя объяснений этому, Оник тем не менее решил подчиниться круглолицему.

— А товарищи мои где будут? — спросил он.

— Недалеко. Не бойся!

Оник вошел в указанный двор, — там никого не было, — и сквозь щель в изгороди стал наблюдать, куда поведут Гарника и Великанова. Те свернули за угол в соседнюю улицу. Онику уже ясно было, что их прячут, но он никак не мог понять, почему этот человек только что собирался передать их в руки старосты. Что за загадка?

Во двор вошла женщина. Увидев Оника, она чуть попятилась:

— Кто вы такой?

— Прохожий, тетушка. Шли своей дорогой, но какой-то человек задержал тут нас, велел… пригласил меня зайти сюда, сказал, что скоро придет сам.

— А! То мой муж, Петро! Ну, заходьте до хаты!

— Ваш муж? Такое круглое лицо, да? Полный…

— Да, да. Заходьте! А и худой же вы!.. Видно, что заботились там о вас неплохо… Да что они, проклятые, — матерей, сестер, жен не имеют? Детей не имеют?

Странно было слышать такие речи от незнакомой женщины. Откуда ей знать, кто перед нею, откуда идет. Уж не провокация ли?

— Ничего не знаю, тетя, — сказал Оник, идя за нею в дом.

— Я просто прохожий. Говорю же: шел мимо, а ваш муж вот задержал…

Женщина удивилась.

— Задержал! Да что он, сошел с ума!? Неделю назад тут схватили двоих парней, вроде вас, повесили и три дня не разрешали снимать трупы. Староста едва выпросил у коменданта разрешение похоронить их — по селу невозможно было пройти, они уже стали разлагаться…

Глаза у Оника чуть не вылезли из орбит. Только сейчас он понял, в какое они попали село, и проклинал себя за неосмотрительность. Он хотел было подробней расспросить женщину о немцах, о повешенных ребятах, но пришел хозяин хаты. Увидев, что жена собирает на стол, он предупредил ее:

— Стакан молока и кусочек хлеба, — больше ничего ему не давай. Долго голодал?

Оник молча кивнул.

— Оно и видно. Стакан молока да кусок хлеба! Надо окрепнуть, мясо потом будешь есть. И вот что, парень: в хате я держать тебя не могу, — нельзя. У нас в хлеву две двери. Одна открывается во двор, другая в поле. Будешь жить в хлеву. Сунутся немцы — выскакивай, как удобней будет. Там и сено есть… Ладно, пока ешь.

Оник отпил несколько глотков молока, потом маленький кусок хлеба накрошил в стакан.

— Крестьянин? — спросил хозяин.

— Когда-то был им, — на всякий случай уклонился от прямого ответа Оник.

— Говоришь, в Тернополь идете?. Пробираетесь к нашим?

Оник отодвинул недопитый стакан:

— Кто такие «наши?» Сказано: идем в Тернополь и все тут!..

— Ладно. Допивай молоко, допивай!

Трудно было Онику под любопытными взглядами двух незнакомых людей, когда не знаешь, что думают они о тебе, что намерены делать. Сначала круглолицый явно хотел арестовать их. Теперь держится как заботливый друг, подает советы. На чьей стороне этот человек? Оник не мог ничего понять. Во всяком случае, он не до конца доверял человеку, у которого сидел. Жаль, быстро он подоспел: если бы хоть малость задержался, от его словоохотливой жены можно было узнать, кто он такой, кем был раньше, что делает сейчас.

Оник допил стакан и поставил на стол. Оглянулся на дверь.

Хозяин больше ни о чем не допытывался.

— Идем! — поднялся он.

Они вошли в хлев. В одном углу его было сложено сено, в другом привязаны две коровы и теленок.

— Вот, переспишь там, — указал на сено хозяин. — Только не выходи отсюда, пока я не приду… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, большое спасибо! — почти машинально ответил Оник, направляясь в угол.

Он быстро приготовил себе место для сна. Прекрасная постель: мягкая, удобная, полная ароматов полевых трав! Не беда, что примешивался запах навоза. Сколько раз Онику приходилось ночевать в колхозном хлеву, где стоял тот же крепкий, с детства знакомый запах.

Только не было тогда этих мучительных дум — о войне, о лагерях, о повешенных на сельской площади беглецах. Вот тебе и «все, как раньше». Как страшно успела измениться жизнь: приходится умолять какого-то откормленного фашиста, чтобы тот позволил снять с виселицы разлагающиеся трупы. Ужасно!..

Ах, как славно пахнет сухое сено! Хоть бы сразу заснуть… крепко, без сновидений… забыться, забыться!.. Но как уснешь, если каждую минуту может случиться нивесть-что. Что за человек этот Петр? Если он решил спасти их, то зачем было нужно разлучать? В этом хлеву, на сене могло бы улечься человек десять. Нет, тут что-то кроется, это сделано неспроста. Не сбежать ли ночью? Но нельзя оставить товарищей, — это было бы нечестно. Великанов — очень хороший парень: честный, преданный, самоотверженный… правда, плохой дипломат. То же и Гарник. У парня львиное сердце, но никакой выдержки, весь — как на ладони. Их могут схватить, повести на допрос. Если его, Оника, с ними не будет, оба запутаются. Кто знает, может быть, завтра понадобится спасать от петли и себя, и друзей… Отвратительна смерть на виселице. От пули умереть легче. Но немцы любят вешать. Вероятно, хотят всех запугать. Но весь народ не перевешаешь — веревок не хватит!.. Вообще-то, конечно, смерть есть смерть. И, все-таки, петли надо избежать. Глупо было бы в чужой неведомой деревне, по одному лишь подозрению, закачаться пугалом в воздухе…

Куда же, однако, увели Великанова и Гарника? Наверное, тоже спят где-нибудь в хлеву. Не надо было расставаться: ум хорошо, два — лучше, как говорится. Поразмыслили бы вместе над тем, как выйти из этого неопределенного положения, придумали бы что-нибудь сообща.

Эти спутанные мысли не давали Онику уснуть. К тому же где-то вдалеке слышался нарастающий шум, И вдруг стены хлева резко выступили из мрака, как под прожекторами. Прокатился оглушительный грохот, будто рвались бомбы. Это была гроза, — по крыше сарая застучали крупные, тяжелые капли. Запах навоза уступил место влажному озонированному потоку воздуха, проникавшему во все щели.

Хлев снова ярко осветился, и тьма после вспышек молнии показалась Онику еще черней. В короткое мгновение он успел разглядеть коров, лежавших в стойле: одна дремала, другая спокойно жевала жвачку, глядя умными, добрыми глазами на прижавшегося к ней теленка.

Эта мирная картина снова перенесла мысли Оника в далекую Армению. Однажды была такая же гроза, — они сидели на колхозной ферме и пастух рассказывал что-то о змеях.

Дядюшка Саго, закурив цигарку из газетной бумаги, потянул себя за длинный ус и презрительно сплюнул: «Э, что это за змеи! Вот я вам расскажу случай… Я еще молод был тогда. Приходит к нам садовый сторож — звали его Арутом, — весь трясется от страха. «Заползла, говорит, в сад змея. Голова, говорит, как у теленка, а туловище — во-о-о! — какой толщины!» — и дядюшка Саго, соединив концы пальцев обеих рук, показал, какой толщины была змея. — «Да, говорит, боимся, в сад ходить. Даже заявили властям: такое и такое дело, появилась в саду змея, убейте. Власти отвечают: убивать змей — это не наше дело. Стал Арут думать, как же быть? — ничего не придумает. А был у нас один крестьянин, Мамо. Встретил Арута, смеется: «Давай пять золотых — убью твою змею». Арут согласен и десять заплатить. Ладно. В условленный день явился Мамо в сад со своим младшим братишкой — ростом с вершок. Взял топор, а брату дал хворостинку и говорит: «Я буду дразнить змею, а ты в это время сколько есть силы бей ее по хвосту». Крестьяне собрались, смотрят. Вот засвистел Мамо — начал змею зазывать. Видят — ползет. Длинный такой, страшный гад!.. Мамо стал на дороге и кричит брату: «Не бойся, малыш, у головы я, а ты бей по хвосту, бей!». А тот испугался — словно окоченел, даже глаза закрыл. Мамо снова: «Бей, малыш!» Братишка опомнился, подбежал к хвосту и ударил. Змея сразу повернулась к нему, а тут Мамо как взмахнет топором, — да раз, другой!.. Змея взвилась, покрутилась, и — конец. Вот так и человек не должен закрывать глаза на опасность. Может быть, через миг ты умрешь, но в этот миг никогда не теряй головы: если надо бить — бей, бежать — беги.