— Дай тебе бог здоровья!..

Оник выглянул в окошечко, через которое отпускал обед, и вздохнул: «Как она обрадовалась! До чего же изголодался народ!»…

Работая целыми днями на кухне, Оник был связан с миром только этим маленьким окошечком, через которое ему были видны одни руки подходивших людей. Скоро, однако, Оник убедился, что и это окошечко не столь невелико, чтобы можно было отгородиться от людей.

Прошла примерно неделя после того, как он устроился на кухне. И вдруг однажды незнакомый парень вызвал его на двор. Без всяких предисловий и предосторожностей он заявил:

— Слушай… я голоден! Обеды выдают по списку, а я не могу… нельзя мне в него записываться. Я слышал, что ты парень свой. Помоги! Жена лежит больная, голодная… Оник ни о чем не спросил его.

— Приходи через час, — сказал он. — Котелок захвати.

Через час, наливая ему обед, Оник заметил, как жадно глаза парня провожали поварешку, нырявшую в котел. Парень убежал, даже забыв поблагодарить. На следующий день он опять подошел к окошечку.

— Спасибо, друг, выручил нас. Четыре дня во рту крошки не было, а суп у тебя — прямо-таки волшебный: жена сегодня встала, повеселела сразу…

— Почему вы не работаете?

— Это легко сказать… Ты кто по национальности?

— Армянин.

— Из наших?

— Да.

— Так и думал. Видишь ли, я живу здесь нелегально, поэтому боюсь проситься на работу.

— Живешь нелегально, а мне — первому встречному — доверяешь сказать об этом? — заметил Оник.

— Человека видно сразу. К тому же я навел справки: мне одна женщина говорила, что ты служил в дивизии, которая здесь стояла, сержантом был. Наверное, тоже из плена бежал? Молчу, молчу!.. Я пробирался к нашим, да голод остановил. А потом жена отыскалась — не могу бросить ее одну. Помоги, друг, встану на ноги — постараюсь тебя отблагодарить.

— Приходи каждый день за обедом. Только не очень о себе и обо мне рассказывай. Вот тебе — подкрепись, потом обо всем поговорим. Как тебя звать-то?

— Дмитрием. Спасибо, друг!

А через три дня Дмитрий, просунув голову в оконце, прошептал:

— Тут ожидает тебя твой товарищ.

Оник опустил поварешку в котел. Он не верил своим глазам: перед ним стоял Великанов.

— Это ты, Иван?

— Я, как видишь!

Оник выбежал во двор и друзья до хруста в костях стиснули друг друга в объятьях.

— Если б ты знал, как я ждал вас! А где Гарник, где Гарник?

— Гарник здесь. С ним кое-что приключилось… Рука ранена.

— Э! Где? Когда? Как?

— Подрались с немцами.

Великанов с улыбкой поглядывал на передник и на белый колпак Оника.

— А тебя и не узнаешь.

— Еще бы! Шеф-повар. По старой дружбе, так и быть, налью тарелку хорошего борща… Да, а где же все-таки Гарник?

— Гарник у нас, — вмешался Дмитрий. — Я его не взял: рука на повязке, в городе могут обратить внимание.

— В таком случае, Дмитрий, прежде всего отнеси ему поесть.

Дмитрий ушел. А Оник провел Великанова в соседнюю с кухней комнату, где работала Марья Андреевна.

— Познакомьтесь, Марья Андреевна, — мой товарищ, почти брат. В лагере каждым сухарем делились. Дайте-ка нам по тарелке борща — я поем за компанию, чтобы ему веселей было.

— Сию минутку, — с готовностью отозвалась Марья Андреевна. — Она пошла на кухню и вернулась с двумя тарелками борща.

— Кушайте на здоровье. Сейчас принесу хлеба.

— Как вижу, тебе тут неплохо живется, Оник. И как ты сумел устроиться — не пойму.

— А почему я вас звал сюда? Говорил же: знакомых имею. Не имей сто рублей, имей сто друзей — знаешь?.. Ты ешь, ведь рассказывать много придется. Как вы нашли этого Дмитрия?

— Это он нас нашел. Подошел, говорит: «Вижу, нездешние, ребята, не могу ли чем помочь?»… И мы видим, парень неплохой, разговорились с ним. Так и узнали о тебе.

— Эх, Иван, я голову потерял от радости. Поверишь ли, первый раз с аппетитом ем. А до этого поднесу, бывало, кусок ко рту — не идет, сразу о вас вспомню: где-то они, бедняги? Сыты ли?

Марья Андреевна, выглянув из-за перегородки, спросила:

— Может быть, соус подать, Оник?

— А как же, Марья Андреевна! В порядочных столовых всегда за первым идет второе (и, конечно, под соусом), потом третье, четвертое. Но, учитывая военные условия, отложим это до какого-нибудь… э-э… другого раза. И… вот еще что, Марья Андреевна: товарищ мой не один, есть еще парень… Мы сможем разместить их у соседей?

— Почему бы нет? Мои соседки примут твоих друзей. Вечером я подыщу для них квартиры.

— Слышишь, Иван? А пока Гарника приведешь к нам. Дмитрий знает наш дом.

Марья Андреевна ушла.

— Рана тяжелая? — спросил Оник.

— Видимо, да. В лесу мы схватились с немцами.

— Здесь у меня есть знакомый врач, покажем ему. Ничего! Какое-то время поживем здесь как… как в санатории. И благодарите господа бога, что Оник, как говорят, был в армии поваром…

Марья Андреевна ушла домой пораньше.

Около типографии она встретила дочь. Стефа спросила тревожно:

— А где Оник?

— Оник? Где же ему быть? На работе!.. А зачем он тебе?

Девушка не ответила. Мать остановилась.

— Посмотри-ка мне в глаза. Вот так! Ты от меня что-то скрываешь?

Стефа опустила голову.

— Ну, говори!

— Мама… — волнуясь и краснея, начала Стефа. Осеклась, помолчала и вдруг выпалила: просто, мама, мне нравится Оник!

— Вот как!.. Сегодня же предложу ему уйти из нашего дома.

Стефа явно испугалась.

— Нет, нет, не делай этого! — воскликнула она. — Он ведь ничего не знает, ничего!..

Стефа чуть не заплакала.

И мать сдалась.

— Ну, ладно, доченька. Я пошутила. Оник и мне нравится. Он славный парень, но… Но сейчас война. Никто не знает, что случится с нами завтра. Если бы он встретился тебе в мирное время…

— Ой, мама, да при чем тут война? Ведь он уже отвоевал свое.

— Ну, не знаю, не знаю!.. А в общем, конечно… да… Сейчас я тебя познакомлю с его товарищами. Они у нас.

— А где же он?

— Не беспокойся, скоро придет: меню составляет на завтра.

До самого дома они не обмолвились больше ни словом, — дочь была занята своими мыслями, мать своими.

Великанов и Гарник сидели за столом. Завидев хозяйку, Великанов поднялся.

— Явились незваные гости… Уж извините!

Марья Андреевна спрятала в шкаф принесенный с собой сверток и сказала многозначительно:

— Незваные гости и у нас, и у вас одни… А вы свой! Моя дочь, познакомьтесь!

Стефа пожала гостям руку.

— Что у вас? — удивленно посмотрела она на перевязанную руку Гарника. — Вы ранены?

— Нет! Нарыв. — Гарник криво усмехнулся.

Разговор налаживался не сразу.

Но вот через некоторое время с шумом заявился Оник. Первым делом обнял Гарника:

— Родной! Дружище! Наконец-то!..

— Тише ты, — упирался здоровой рукой Гарник. — Нарыв у меня…

— Нарыв?

Великанов усиленно подмигивал ему:

— Ну да, чирей. По-научному — карбункул…

— Хватит валять дурака, ребята. От кого таитесь? Марья Андреевна мне все равно, что мать, а Стефа… — он хотел сказать — сестра, но осекся, — Стефа тихонько потянула его за рукав: мол, не надо, не говори об этом.

Должно быть, все поняли их смущение и замолчали. Стефа густо покраснела и, пробормотав что-то, выбежала из комнаты.

— А где Дмитрий? — торопливо меняя тему разговора, спросил Оник.

— Говорит, кто-то обещал устроить его на водочный завод, — пошел за результатами.

— Ждал я вас, хлопцы, ох как ждал!.. А линия фронта уходит все дальше и дальше. Здесь уже распространяют слухи, будто Москву скоро возьмут. Ликуют, мерзавцы. Я все думаю, какую бы им свинью подложить…

Оник помолчал.

— Вот Стефа работает в типографии. Связаться бы через нее с рабочими да листовку отпечатать. Так надо написать, чтоб народ хоть приободрить, что ли. Да и партизаны тут есть, только бы связаться с ними. Вот, два дня назад на окраине города подорвался на мине грузовик, — девять фашистов отправились в рай. В одном доме, где фрицы живут, вдруг вспыхнул пожар, — причину так и не могли выяснить. А около вокзала какой-то неизвестный выстрелил в офицера, уложил на месте. Ясно, что это действуют партизаны.