— Дим… Отпусти.

Я рвалась и рвалась, прилагая все больше усилий.

— Да пойми ты! — Разозлился он наконец. — Я для тебя сделаю ВСЕ! Кто еще будет таким с тобой?

— Миша!

— Дура! — Заорал он. — Он тебя предал! Да я вообще его убью, чтобы некуда было возвращаться и женюсь на вдове! Рано или поздно ты будешь моей!

— ОТПУСТИ!

Я рванулась изо всех сил, прыгнула ему на ногу, заехала локтем в лицо и каким-то чудом умудрилась вырваться и припустила со всех ног куда глаза глядят. Больше всего я боялась, что он сейчас сделает пару шагов своими длинными ногами и без труда меня поймает, поэтому попыталась оглянуться на бегу…

И услышала резкий визг тормозов. А потом услышала удар. Только этот удар был не снаружи, а внутри меня.

А потом меня накрыло темнотой.

Приходила в себя я долго и мучительно. В ушах стоял шум. Сначала я думала, что шум машин, потом вспомнила что произошло и заплакала от страха. А потом горячие слезы вымыли что-то из глаз и я смогла их разлепить и увидеть зеленую больничную стену.

Болело все. Но больше всего затылок, бедро и почему-то сгиб левой руки. Очень медленно я повернула голову и увидела вставленную в нее иглу от капельницы. Повернув голову еще немного, я заметила саму капельницу. К счастью, с прозрачной жидкостью. Почему-то я очень боялась переливания крови. Тяжело вздохнув, я оперлась на другую руку и попробовала сесть. Огляделась. Я была в пустой одиночной палате, где кроме меня никого не было. Капельница в руке была единственным признаком того, что меня лечат. На сгибах рук были наклеены пластыри. Скривившись, я потрогала голову. Болело. И бедро. Я оказалась в какой-то затрапезной больничной рубашке с огромным штампом «Десятый роддом». Эй! Куда я попала?!

Но под рубашкой на бедре разливался огромный синячище. А больше ничего не было.

— Эй… — позвала я негромко. Горло было пересохшим. — Есть кто живой?

Даже попробовала постучать по кровати, но звук выходил тихим.

Наконец дверь распахнулась, в нее заглянула медсестра и вдруг засуетилась:

— Пришла в себя, девочка наша! Молодец! Водички принести?

— Да… — озадаченно проговорила я.

Пока она ходила за водой я выяснила что еще свезла кожу на ноге об асфальт. Но в целом неплохо отделалась. Только эта головная боль…

— Можно мне таблетку? — Попросила я медсестру. Та посмотрела на меня жалостиво.

— Нельзя, милая, потерпи. У тебя легкое сотрясение, но все хорошо.

— А почему тогда таблетку нельзя?

— Так вредно же!

— Кому?! Мне больно!

— Ребеночку!

— Ка-аа-а-а-а-акому ребеночку… — медленно произнесла я.

— Так ты ж беременная. Не знаешь, что ли? — Удивилась медсестра. — Тебя к нам сразу направили, как анализ сделали.

— Я сознание потеряла! От аварии!

— Нет, это у тебя сосудистые проблемы! — Отмахнулась медсестра. — У всех бывает. В аварии с тобой почти ничего не произошло. Правда не знала, что ли? Девятая неделя уже, милая.

— Три месяца… — прошептала я, откидываясь на подушки и наблюдая, как вертится потолок над головой.

Все пытаясь сосчитать и не попадая. Как же так, я же ни с кем… я же… Мы же…

А потом я вспомнила тот день, когда мое тело проснулось и Миша взял меня. С первого раза, надо же. С первого раза получилось.

Вот ведь… удача.

— Ты рада? — Спросила медсестра опасливо.

Какой хороший вопрос…

Мне пришлось закатить феерический скандал, чтобы меня выпустили из отделения. Но выпустили только потому, что я пообещала вернуться и долежать положенное. Из меня еще не всю кровь выпустили на анализы и не были уверены, что я достаточно здорова, чтобы пройти три коридора из одного крыла в другое.

Но все-таки выпустили и даже отдали спортивные штаны. Хоть и грязные. Но там, у Миши, осталась еще и моя сумка с вещами.

Я произвела фурор, вернувшись «с того света». За несколько часов меня успели потерять и переполошиться. Телефон разбился вдребезги. Уже второй телефон. Не везет им с нашей семейкой. Меня не ожидали увидеть живой.

Если я хотела скрыть свое положение, мне стоило накинуть поверх роддомовской распашонки еще что-нибудь. А так я красиво рассказала о своем положении маме, свекрови и Маринке, которая примчалась в больницу по звонку моей родительницы, чтобы организовать поиски. Маринка первая и заметила штамп.

И в процессе объятий и поцелуев, когда у меня кругом пошла голова, между делом и поинтересовалась, с чего вдруг меня отвезли в гинекологический корпус.

— Они перевели, пока я без сознания была, — ответила я без задней мысли. — После того как тест сделали. Обязаны всем молодым женщинам делать.

— Так ты… — ахнула моя мама.

— Опять беременна? — Подняла брови моя суровая свекровь.

— Обалдееееееть… — протянула Маринка.

Я только развела руками.

Еще сама не поняла, как я отношусь к этой беременности. Все случилось слишком быстро. Врачи сказали, что угрозы нет, я удачно ударилась не самыми ценными теперь частями. И третий месяц… Как же так я умудрилась пропустить отсутствие месячных?

Хотя со всеми этими нервотрепками они могли не прийти и по другой причине.

— Это что же, получается… — свекровь смотрела на меня в прищуре, очень нехорошим таким взглядом. — Это может быть последний ребенок Миши? Говорят, у него там все отбито. Ты же не собираешься делать аборт? — Спросила она строго.

— Нет, не собираюсь, — ответила я, а потом задумалась.

Ванька самостоятельный, но за Алисой еще глаз да глаз.

Деньги у меня теперь есть, но я же совсем не умею управлять ими, как умеет Миша, только потрачу зря. И с младенцем на руках мне будет совсем некогда этому учиться.

А еще Миша…

Я ведь так и не решила, что делать с ним.

Не до этого было. Молилась, чтобы он выжил, чтобы не был искалеченным на всю жизнь. И эта опасность все еще сохранялась.

— Мне надо подумать, — сказала я тихо, ощущая, как кружится голова.

Маринка и мама подскочили ко мне, отвели к диванчику и усадили.

Начали хлопотать вокруг, притащили воду, нарезанное яблоко, сэндвич.

Предлагали померить давление, принять душ, переодеться.

А я сидела, и внутри головы у меня была абсолютная пустота.

— Мам, собери мне вещи в палату, я вернусь куда положено, — попросила я.

— Конечно, доченька, — подхватилась мама и побежала собирать вещи.

— Марин, купи мне новый телефон, я тебе потом отдам деньги, — озадачила я подругу.

— Да, хорошо, а тебе можно в него смотреть с сотрясением?

Я бросила на нее уничтожающий взгляд.

— Поняла!

И она тоже убежала.

Я прошла в палату к Мише. Там был закуток рядом с санузлом, где я переоделась в чистую футболку, чтобы не пугать его «беременной» распашонкой и зашла проведать.

Он как всегда спал.

Синяки вокруг глаз были по-прежнему страшными, но уже начали линять. Доктор сказал, что после операции они снова потемнеют, никак иначе не получится. А операция уже завтра.

Ох, как невовремя мне эти волнения!

— Спит? — Спросили за спиной, и я вздрогнув обернулась.

Свекровь подошла неслышно, прикрывая дверь. И судя по ее лицу, меня ждал неприятный разговор.

— Спит, — кивнула я.

Пальцы вцепились в край кровати.

О том, что в этом состоянии Миши виновата все-таки я, я еще не успела подумать.

А ведь так и есть. Не свяжись я с Ореховским, ему бы и в голову не пришло…

— Ты ведь не оставишь нас, Лен, — спросила свекровь, становясь рядом и заглядывая мне в лицо. — Куда ты теперь пойдешь, беременная? Одна? Ребенку нужен отец.

— Конечно. Всем трем детям нужен отец, и он будет с ними столько, сколько захочет, — ровно сказала я.

Хотя внутри мне хотелось кричать от ужаса. Получается, у меня нет выхода?

Я должна простить Мишу?

— Ты должна простить Мишу, — повторила за моими мыслями свекровь.

— Не хочу, — сказала я из чистого упрямства.

— Что значит — не хочу? — Удивилась та. — То есть, пятнадцать лет ты как сыр в масле каталась, любые капризы, любые наряды, на работу не ходила, в свое удовольствие жила, а как только пришла беда — сразу в кусты? Разбирайтесь сами?