Я победила.

Он все еще целовал меня при встрече. Иногда я забывалась и отвечала, а потом долго ругала себя за это.

— Ну что? — Мы стояли у офиса юридической фирмы, где мне только что подтвердили реальность документов. — Веришь?

— Верю.

— Вернешься?

— Нет.

— Ленаааааааа! — Взвыл Миша на всю улицу. — Ну что тебе ЕЩЕ надо?!

— Ничего.

— Нет уж! — Он снова ухватил меня за плечи, отчаянно глядя в глаза. — Сказала А, говори и Б. Что еще! Что, Лена? Броситься в реку? Шагнуть с небоскреба? Убить дракона?

— Сделай татуировку с моим именем.

— Легко! Выбирай место!

Мне стоило многих сил не усмехнуться в этот момент. Я кусала себя за щеку, но ядовитая пена моего злорадства выплескивалась из души неумолимо.

Я показала глазами вниз.

Он не понял.

— Где?!

— Там.

Я снова опустила глаза.

— ПРЯМО ТАМ?

— Именно. Чтобы ни одна женщина больше не думала, что ты свободен.

— Ты долбанутая баба!

Он сжал кулаки, развернулся и ушел.

Победа?

Сссссссссссказал бы, что я об этом думаю, но в тату-салоне и так собралось слишком много народу. Поглазеть, понятное дело. Якобы по делам забегали, а сами стреляли глазами в тот угол, где мы с мрачным бородатым мужиком выполняли высшую волю моей благоверной.

Сссссссамой любимой.

Сссссссказочной.

Наверное рожать не так больно, как делать тату там, где она захотела.

Но как только я вспомнил, как метался под окнами роддома, где она рожала Ваньку, все перевернулось. Там был какой-то лютый карантин и даже если бы мы захотели, совместные роды не разрешили бы. Но я был молодой балбес и думал, что это лишнее. Рожать — бабское дело, прекрасно справится сама. Мое дело — подготовить дом к появлению сына и нажраться в счастливые сопли в честь этого события.

Однако вместо того чтобы нажираться, я бросил друзей в компании дорогого алкоголя, взял такси и рванул в роддом. Снега было по пояс, я помню. А вот мороза совсем не помню, кровь моя бурлила. Я протаптывал тропину под окнами и каждые пятнадцать минут названивал туда. Родила? Нет? А когда?

Да дайте ей уже телефон!

Задыхающаяся Ленка проорала в телефон, что она меня ненавидит и больше никогда до себя не допустит, а потом я услышал ее истошный вопль. В кожу вонзился миллион острых игл. Как я в тот момент хотел, чтобы она могла передать мне свою боль!

Но она могла только продолжать страдать и кричать. А я бессильно протаптывать глубокие колеи в снегу.

— Мальчик! Три девятьсот! — Заявили мне на очередной звонок.

И я упал прямо в тот же снег.

Алиску мы рожали вместе.

И все равно, когда началось самое страшное и меня отодвинули в сторону, я вцепился пальцами в подоконник и впитывал в себя крики своей любимой женщины. Чтобы потом воздать ей за страдания.

Когда я успел это забыть? За последние десять лет?

Что ж. Теперь я в полной мере познал эту боль. Заслужил. Мысленно представил, что забираю сейчас ее родовые муки — и стало легче.

Даже наплевать было на любопытных. Что они понимают!

— Ты уверен? — Спросил меня перед началом сеанса бородатый татуировщик. — Сводить будет еще больнее.

— Как никогда, — ответил я.

Все фигня. Если это поможет — я вывернусь наизнанку и отдам свою почку. А потом улыбнусь, радуясь, что легко отделался.

Как тогда, когда я ее завоевывал. Еще не зная, что без нее моя жизнь не будет иметь смысла, но уже чувствуя это. Каждый раз, когда она отказывалась идти на свидание или равнодушным голосом говорила, что у нее нет времени на болтовню, я испытывал глухое отчаяние на грани потери смысла жизни.

Не было тогда привычки задумываться о причинах, а зря. Мог бы раньше понять, что Лена — и есть мой смысл.

Моя королева.

Что прикажет королева, то я и сделаю.

Она за несколько дней, узнав о моей дурости, разогнала, разрушила всю жизнь, перестроила ее. Мгновенно добилась большего, чем смог бы я.

Переиграла меня, наглядно показав, что она без меня выживет.

А вот я — не уверен.

Такую женщину надо завоевывать вечно. И я буду.

Сердобольные девицы выдали мне две упаковки замороженной брокколи, чтобы я положил их в штаны. Три дня я валялся в спальне, зашторив окна и послав нахрен работу и только матерился вполголоса. Ваньку сразу нахрен посылал, если он являлся.

На четвертый взял ноутбук и пополз разгребать дела.

На пятый появился у Лены на пороге.

Она молча впустила меня в квартиру, по новой своей привычке никак не отреагировав на появление. С равнодушным лицом. Зато услышав за спиной гременье ремня, она обернулась и резко отскочила, будто испугалась.

Но я, мрачно глядя на нее, просто спустил штаны и продемонстрировал выполненное задание.

Рассматривала она его без трепета, с интересом, как ребенок бабочку, которой сейчас оторвет крылья.

Оторвалась и подняла на меня глаза.

Сказала:

— Молодец. И дурак. Зачем мне муж-дурак? Когда разводиться идем?

— Да ты издеваешься! — Зарычал я и влепил кулаком в коридорную стену.

— Не больше чем ты, — был мне ответ, и она развернувшись ушла на кухню, где что-то готовилось.

Я последовал за ней.

Сел за стол, испытав мимолетное чувство ностальгии и острую тоску по тем временам, когда мы вместе ужинали.

— Покормишь? — Сказал, вдруг пожелав вернуть эти моменты хотя бы в усеченном, урезанном виде.

— Нет. Тут на меня и Алису.

— Я закажу тебе еды из ресторана. А мне отдай свою порцию, — предложил я сделку. — Пожалуйста, Лена.

— Как хочешь, — она поставила передо мной тарелку и принялась накладывать какую-то дурацкую солянку.

Я протянул ей телефон, предлагая заказывать, что хочет, а сам взгрызся в кусок хлеба и зачерпнул ароматное месиво ложкой.

Первый же кусочек чуть не заставил меня заплакать.

За пятнадцать лет ее еда превратилась для меня в элемент привычного быта, который я не замечал. Но теперь, когда я был ее лишен, это воспринималось как отсутствие пальцев на руке. Что имеем не храним, потерявши — плачем.

Когда она готовила мне каждый день, я еще морду воротил и жрал где-то в других местах. Вот бы вернуть те времена — ни единого упрека Лена больше не услышит.

— Доедай и проваливай, — все так же равнодушно сказала она, так и не присаживаясь за стол.

— Я выполнил твое условие. Вернись ко мне, — упрямо сказал я.

— Я ничего не обещала.

— Так испытай меня еще. Убедись, что я верен своему слову и сделаю для тебя все.

— Верни мне сына.

Она села напротив и посмотрела мне в глаза. Я чуть не поперхнулся.

— В смысле? Он же сам решил остаться, Лен?

— Так делай, что хочешь. Но верни мне Ваню.

Я смотрел на нее в растерянности. Даже лучшая в мире солянка не лезла в горло.

Она специально придумывает такие испытания, чтобы я их не прошел?

Нет, врешь, не возьмешь! Чтобы я отступил?

— Как хочешь, так и возвращай! — Твердо сказала Лена. — И тебе пора за Алисой.

— Сейчас… — сказал я, медленно кладя ложку в рот и задумываясь. — Сейчас…

В голове зрел план. Гениальный, как мне казалось.

Заставить сына переехать сюда было возможно, но…

Сложно, конечно. Был другой, более лихой вариант.

— Собирай вещи, — сказал я, вставая из-за стола. — Или хочешь, пришлю грузчиков.

— Зачем? — Отшатнулась Лена.

— Вы возвращаетесь домой.

— Нет, Миша! Нет! — Вскрикнула она. — Никогда я не вернусь к тебе!

— Насчет никогда мы еще поговорим, — спокойно сказал я. — А дом теперь твой, ты же подписала документы. Вот и вернешься к себе домой. Сын будет там тебя ждать.

Я хлопнул дверью, оставив ее обдумывать этот вариант.

Забирать Алису каждый день из школы — это был мой опыт монашеского послушания. Потому что меня неизменно встречал взглядом этот ее неслучившийся хахаль. Он стоял в дверях школы и всем видом показывал, что охранники за его спиной со мной церемониться не будут. Но я даже не заходил внутрь. Дожидался Алису на улице, сажал в машину и уезжал под его сверлившими спину взглядами.