— Где-то около двадцати одного тридцати... Да, по московскому времени. Так, пожалуй.

— А в каком месте вы встретили тех троих?

— На перроне, почти напротив ПТО, пункта техосмотра...

— Куда они шли, в какую сторону?

— Да так, между тупиковыми путями. Со стороны локомотивного депо.

— Как они были одеты?

— Тот, с кровищей — и сейчас вижу руки, — тот в клетчатой рубахе... Да, это точно.

— А другие парни? Как они выглядели?

— Другие? Что-то не помню... Один был повыше, другой пониже. А вот как одеты... Не помню, на того все глядел, в середке, которого вели.

— Так, добре... Вы о чем-нибудь с ними говорили?

— Нет. Думаю, ведут — значит, все в порядке, доведут. А так — нет, не говорил.

— Попытайтесь все-таки вспомнить, как они одеты.

— Тот, повыше, пожалуй, в сером костюме.

— А другой?

— Нет, не припомню...

За окном уже утро — яркое, веселое. А на лицах своих помощников подполковник видел усталость и озабоченность — все-таки с полуночи работали. Хотя нет, не только усталость. Майор Айдаров — быстрый, энергичный, как всегда, — что-то негромко сказал старшему лейтенанту Павлычеву и улыбнулся. Что ж, у Айдарова уже есть «зацепка», унывать вроде не стоит. Кучеренко пока помалкивает, а по глазам не поймешь, что у него там, внутри. Следователь отдела, капитан Бондарев, что-то записывал на большом листе бумаги.

Наконец дверь в кабинет открыл капитан Шурагазиев.

Все зашевелились, повернулись к вошедшему, посмотрели на его грузную фигуру.

— Докладывайте, — приказал Сарсенбаев.

— Умер пострадавший... — остановившись у стола, сказал Шурагазиев. — Да, умер. Сказал на перроне: «Джанибек, Умырзак» и «Парковая, 37», больше ничего не говорил... После операции умер. Две ножевые раны — одна в области живота, другая — в спину...

Немного помолчали.

— На перроне, — спросил подполковник Шурагазиева, — не видели на перроне, кто был из друзей пострадавшего или знакомых, кто был около него, хлопотал о нем?

— Нет, что-то не помню...

Сарсенбаев нахмурился. Что с ним поделаешь — вроде опытный работник, инспектор уголовного розыска, а допускает элементарные ошибки — давно таких случаев не было, растерялся? Как показали свидетели, высокий парень, что слушал пульс, видимо, имеет какое-то отношение к пострадавшему, а Шурагазиев прогнал его.

— Не запомнили того, что проверял пульс у пострадавшего? — задал Сарсенбаев наводящий вопрос.

— Этот?.. — смутился Шурагазиев. — Нет, не помню.

— А тех парней, — спросил Айдаров, — тех двоих, что вели пострадавшего, не видели на перроне?

— Нет, не помню двоих.

Снова замолчали.

«Не помню», «не запомнил», — с досадой подумал Сарсенбаев. Подосадовал особенно потому, что Шурагазиев не раз приходил, обижался на «несправедливость»: по званию он выше Павлычева, а по должности почему-то ниже — Павлычев старший инспектор, он, Шурагазиев, просто инспектор... А чего обижаться? Павлычев наверняка так бы не растерялся, не стал бы сыпать в ответ «не помню», «не знаю»... Но подполковник не дал разрастись раздражению.

— Так, — решительно хлопнул ладонью по столу. — Что мы знаем пока? Пострадавший назвал два имени и адрес. Еще известно: вели пострадавшего двое парней. Вели со стороны депо. Один из парней высокого роста, в сером костюме, другой пониже. Итак, у нас случилась драка. И делом этим заниматься нам, не горотделу, тут все ясно. — Быстро оглядел сидящих. — Сейчас немедленно надо на Парковую, 37, выяснить, в какой связи назвал этот адрес пострадавший... теперь уже погибший... Дальше — связаться с горотделом, областным управлением, попробовать установить, кто эти самые Джанибек и Умырзак... Снова надо поискать место, где была драка, а может, просто нападение с одной стороны...

Кто же все-таки эти самые Джанибек и Умырзак — Умырзак, конечно, хотя послышалось Умырза? Почему эти два имени назвал пострадавший? Друзья они ему или, наоборот, враги?

Шурагазиев думал об этом по дороге в горотдел милиции — там он выписал всех, кто носил эти имена и был на заметке. Думал и теперь, шагая по адресу Умырзака Дюсембаева — тот недавно из заключения, надо проверить, что за человек, где был, что делал вчера вечером.

С досадой вспоминал, как его атаковали вопросами Сарсенбаев и Айдаров. Да-а... И зачем надо было прогонять того парня, который проверял пульс у пострадавшего? Парень, может, дал бы какие-то ценные показания. А, может, этот парень и есть Джанибек или Умырзак? Тогда тем более не надо было прогонять его...

Шурагазиев попытался отвлечься от мыслей о работе. Но вот улица Чехова. Дом четыре. В седьмой квартире живет Умырзак Дюсембаев.

В подъезде — пыль, какое-то запустение. На втором этаже, у двери седьмой квартиры, остановился. Нажал кнопку звонка.

Из-за дверей тонкий голосок:

— Кто там?

Спрашивала, видимо, девочка лет пяти-шести.

— Открой, детка, — мягко сказал Шурагазиев.

— Мама не велела... Нельзя открывать чужим.

— А когда мама будет дома?

— Поздно... И папа, и мама сейчас на работе.

Да, неудачно. Придется идти по другому адресу, а сюда вернуться вечером.

На улице он пожалел, что не взял служебный мотоцикл. И сразу же подумал: нет, хорошо, что не взял. Сказывается бессонная ночь — голова, как чугунная, на мотоцикле еще заедешь не туда. А потом — зачем привлекать лишний раз внимание к милиции? Еще, чего доброго, и спугнешь кого случайно, еще допустишь ошибку — опять будут неприятности.

Вот он, следующий адрес: улица Матросова, дом 17. Здесь проживает Джанибек Туткин.

Аккуратный домик, недавно побеленный. Глухой двор. Ворота и калитка были заперты. Шурагазиев постучал. Из калитки выглянула старушка в пестром платке.

— Тебе чего?

— Джанибека мне надо, мать, — сказал Шурагазиев по-казахски.

— Джанибека дома нет.

— Где он?

— В Ташкент поехал, — старушка тоже заговорила по-казахски.

— А когда? В какое время?

— Вчера вечером.

— Вчера вечером? — переспросил Шурагазиев.

— Да, сынок, вчера, — подтвердила старушка.

— А когда вернется?

— Не говорил, не знаю я.

— Зачем поехал?

— Свадьба там у товарища.

Вот везет, черт возьми. Может, этот Джанибек и есть один из тех двух, что были на перроне?

— А как он был одет, мать? Какой костюм на нем?

Старушка подозрительно глянула на капитана.

— Зачем тебе его одежда?

— Нет, не нужна мне его одежда, — поспешил Шурагазиев. — Джанибек все хвалился: купил новый серый костюм. Надел он его, не надел?

— Откуда я знаю, какой у него костюм. И старый у него и новый серые — а какой надел, не видела, без меня ушел.

— Еще он хвалился, усы будет отпускать. Не приметили, уже отпускает?

— Какие усы? — не поняла старушка. — Зачем?

— А вот тут. — Шурагазиев провел пальцем по верхней губе.

— Не знаю я, какие там усы.

— Он хотел такие маленькие, узенькие отпустить.

— Откуда я знаю, может, отпустил.

— Как же так? Вы его не видели вчера?

— Эх, сынок, совсем ты меня замучил... Видела я его, да глаза-то плохо уже глядят. Чего я тебе скажу?

«Вот оно что...» — несколько растерянно подумал Шурагазиев. Вслух спросил:

— Еще, кроме вас, никого нет дома?

— Есть... Дети. Остальные на работе.

— А кто на работе?

— Сын, Мырзахмет, его жена, Райкуль.

Шурагазиев шел по третьему адресу, все еще продолжая ругать себя за то, что вчера не задержал того, с усиками. Вполне возможно, что это и есть Джанибек Туткин. А теперь жди, когда он вернется. Да, жди...

Нет, так не пойдет. Надо немного поспать, а вечером снова вернуться сюда и хорошенько расспросить о Джанибеке. Вдруг отсюда потянется ниточка?

Парковая, дом 37. Добротный дом, комнаты, наверное, четыре. Стены, правда, давно не беленые, а крыша новая, шиферная.