— Ладно, хорошо, — кивнул Айдаров. — А каков из себя третий, которого захватили на Парковой?

— Говорил уже. Года так двадцать три, может, немного больше. Среднего роста. Рубашка на нем в клетку, заметно поддатый... Да. Его тащили за руки, а он шлепал в носках, в руках туфли — так спешили. Обулся в машине.

— Хорошо. А могли бы вы их опознать?

— Могу, ясно-понятно... Если они там ничего не изменят.

Айдаров знал: родственники Мамбетова возьмут труп только вечером.

— Прошу вас, поедемте со мной.

В машине Айдаров спросил:

— А как открыли переезд, куда направились ваши пассажиры?

— До вокзала довез. Ничего, чинно расплатились. А что дальше — то уж не знаю, не моя забота.

Когда подъехали к моргу, лицо таксиста вроде задеревенело.

Сторож заговорил с Айдаровым, как с хорошим знакомым.

— Опять к нам, товарищ начальник?

Айдаров ничего не ответил. Вошел вместе с таксистом.

Сторож отвернул край простыни.

— Посмотрите, пожалуйста, повнимательней, — попросил Айдаров, — помогите опознать, кто это.

Таксист молча покивал.

— Да, это тот, его захватили на Парковой...

Узнал таксист и рубашку, и туфли Мамбетова.

— Помню, помню, ясно-понятно... Да, эти, лакированные туфли.

— А как вы их запомнили?

— Я говорил... Он их нес в руках — спешили. Сам в носках бежал, а в руках туфли, лаком блестят. Это необычно — в руках... Потому запомнилось.

Павлычев лихо козырнул секретарю городского суда.

— Разрешите обратиться, Роза Николаевна?

Секретарь подавила улыбку — ярко накрашенные губы выровнялись в одну линию, властно повела глазами — по меньшей мере полковник, если не генерал.

— Что привело ко мне?

— Нужда, конечно, привела, Роза Николаевна, — сказал Павлычев. — Помните такого клиента горсуда, Мамбетова Калена, по кличке Девятый, а еще — Звонарь?

— Как же... Говорят, его вчера кто-то зарезал. Это правда?

— Коль до вас уже дошло — истинная правда.

— Эх, докатился парень. Трижды его судили — все мало? — На лице женщины досада, и это как-то тронуло Павлычева.

— Выходит — мало, — кивнул секретарю. — А пришел я — с председателем вашим говорили, есть разрешение, — пришел, чтобы посмотреть все дела, где фигурировал Мамбетов. Интересуемся лицами, с которыми он вместе садился на скамью подсудимых.

— Понятно, понятно... Посидите, сейчас загляну в архив.

Вернулась секретарь минут через пять. И сразу:

— Я все думаю о судьбе этого Мамбетова. — Положила папки на стол перед Павлычевым. — Опять и опять крутится все тот же вопрос: чего он хотел? Ну, попал под суд — вроде бы урок на всю жизнь. А он и второй, и третий раз лезет на скамью подсудимых... Одного раза мало? Еще захотелось?..

— И я желал бы знать, чего он хотел...

Устроился Павлычев в кабинете одного из судей — сейчас хозяина не было, он в отпуске. Открыл окно — сразу же пахнуло приятным свежим ветерком ранней осени.

Хотелось подольше постоять у открытого окна, но пересилил себя. Разложил на столе дела — в одном почти сотня листов, два других потолще. Глядя на эти грубые, серые папки, почему-то подумал о наследстве, которое оставляет после себя человек, и прежде всего — о странном наследстве.

Вон у тетки Серафимы — полон чулан каких-то старых примусов, пепельниц, подсвечников, с полдесятка керосиновых ламп разного калибра и разного вида, медная ступка почти с полметровым пестиком, бронзовые пряжки... Это от теткиного отца осталось — телеграфиста, сосланного сюда из Москвы еще при Николае Втором. Не раз Павлычев говорил тетке: «Давай выкинем всю эту муру». Тетка: «Не тронь, Вовка, пусть лежит. Как-никак — в наследство досталось...»

Говорила это тетка со смехом. И действительно — смешное для наших дней наследство.

Но забавное — ладно. А вот наследство Мамбетова-Звонаря... Выть хочется от него. Наследство Мамбетова — двадцать пять лет жизни, из них почти шесть отсидки, две ножевые раны, одна из которых привела к смерти, и вот эти три тома уголовных дел.

Павлычев достал сигарету, закурил, взялся за первое дело.

Мамбетову только исполнилось восемнадцать, только вступил человек в совершеннолетие — и пожалуйста, дерзкая кража в вагоне вместе с Имангали Кривым и Птичкой — Файзуллой Икрамовым. И пошел Мамбетов-Звонарь на два года в колонию.

Павлычев выписал в блокноте и Кривого, и Птичку, — может, как раз кто-то из них и отправил Мамбетова на тот свет. Полистал дело, выписал имена, фамилии и всех свидетелей — тут тоже может быть зацепка.

Второе дело. По амнистии выпустили дурака, а он опять за свое. Теперь уже разбойное нападение.

Павлычев глубоко затянулся несколько раз. Да, вот он каков, Мамбетов. Это — личность?.. А ведь в юриспруденции есть такой термин «личность преступника». Говорят: «светлая личность», «роль личности в истории» — личность в истории! Вот как высоко ставим мы слово «личность». И вдруг — «личность преступника». Термин, конечно, нужный, но для непривычного уха звучит странно.

Отец Ергешбая Жусупова, Тихони, провел Кучеренко в комнату, указал на стул. Сам сел напротив, сцепил на животе кисти рук.

— Где ваш сын Ергешбай?

Отец Жусупова усмехнулся, большие пальцы сцепленных рук закружились один вокруг другого.

— О Толике не спрашиваете?

Кучеренко понял смысл усмешки.

— И вам, и нам известно: наши сотрудники взяли Толю, на него возбуждено уголовное дело. Зачем же нам морочить голову друг другу?.. Меня интересует Ергешбай.

Отец Жусупова пожал плечами, покрутил пальцами, поглядел в окно. Ответил без энтузиазма:

— В Джамбул поехал. На суд Толика.

Кучеренко чуть не улыбнулся: верно догадывался!

— С кем поехал, не знаете?

Отец Жусупова покривил губы.

— Нет, того не знаю.

— А когда вернется Ергешбай?

— И этого не знаю. И вообще ничего знать не хочу. — Хозяин дома приподнялся на стуле, но вновь сел, пальцы быстро забегали один вокруг другого.

Кучеренко нахмурился.

— Вот что, отец, не надо так с нами... Вы знаете о том, что убит Кален Мамбетов?

— Слышал.

— Так вот. Совсем незадолго до смерти Мамбетова вместе с ним был и ваш сын Ергешбай. Он, ваш сын, подозревается в убийстве.

— Ергешбай? — Пальцы покружились. — Он горячий, но чтоб убить... Нет, не может быть.

— Вполне вероятно, что не он, — сказал Кучеренко, — в ходе дознания выяснится. Но это надо доказать.

Отец Жусупова молчал, работали лишь пальцы.

— ...А чтобы быстрее доказать, немедленно, как только явится ваш сын Ергешбай, немедленно сообщите нам, в железнодорожную милицию, начальнику или его заместителям.

— Да, да... Я понимаю, я сразу... Не может того быть, чтоб он... — Отец Жусупова вдруг как-то странно поглядел в окно, заморгал глазами. Руки расцепились. — Дошел — один сидит, ждет суда, другого... Нет, не он убил, не может мой сын.

— Вот и хорошо, — сказал Кучеренко. — Дайте мне последние фотографии вашего сына.

Хозяин дома насторожился.

— Да поймите, чем мы быстрее произведем все розыскные действия, тем лучше для вашего сына.

— Чем же лучше?

— Быстрее будет снято с него подозрение.

— А... Да, да, понимаю... Есть, есть его карточки. Я сейчас...

К дому Файзуллы Нургалиева-Футболиста Кучеренко подходил с волнением — оправдается ли догадка? Очень вероятно, что именно Нургалиев был вместе с Жусуповым. Но опыт подсказывал: зачастую вроде бы понятное и очень вероятное на проверку выходило ложным, так что спешить с выводами не стоит — не хвали день до вечера.

Дома была лишь пожилая женщина, поглядевшая на капитана с робостью и недоумением.

Кучеренко сразу, с ходу:

— Скажите, где ваш сын Файзулла?

— Файзулла?.. А... зачем вам?

— Дело очень серьезное. Я из милиции. Где ваш сын?

Женщина молчала.