— Да, в железнодорожный не пошел я. Зашел в городской парк, походил, посидел на скамеечке. К одиннадцати время, я — на вокзал. Тут вижу: у старого здания люди, толпа, я подошел — на земле Звонарь лежит, руки в крови. И тут ваш милиционер идет, толстый такой, я испугался — скорей подальше... Забросил я билет — домой... Зря, конечно, забросил, но вот так... Дома сразу лег, долго не мог заснуть... Вот и все...

— Так, уточним кое-что, — сказал Айдаров. — Значит, с половины восьмого по местному времени до одиннадцати вы гуляли по перрону, по городу, были в городском парке. Так?

— Да, так.

— Из знакомых кого-нибудь встретили?

— Нет.

— Совсем никого?

— Мамбетова, Нургалиева и Жусупова не видели?

— Нет.

— А вы знакомы с Нургалиевым и Жусуповым?

— Немного знаю...

— И в тот вечер никого из них не видели?

— Нет, я говорил...

— Так, допустим, — кивнул Айдаров. — А теперь объясните, на какие деньги хотели купить «Жигули».

— Я?.. «Жигули»?.. Да, не против. Накоплю и стану в очередь. Разве нельзя?

— Нет, почему же? Пожалуйста. Только зачем же чужие вещи тащить из контейнера?

— Это на другой день...

— Что, на другой? Залезли в контейнер?

— Я говорил...

— А из-за чего вы десятого поссорились с Мамбетовым? — вставил вопрос Павлычев.

— Я не ссорился...

— Ах, не ссорились, — засмеялся Павлычев. — Просто мирно потолковали — побеседовали?

— Я его не видел... Не видел до того, как порезали.

— Да, здорово вы кружева заплетаете, — продолжил Павлычев. — Значит, десятого не видели? А одиннадцатого, в первой половине дня, вы пришли в котельную и сказали Линькову: «Дело сорвалось». О каком деле шла речь?

— Не говорил я... Этого не было, — глаза опять спрятались — не достанешь.

— Что ж, и это проверим, — заметил Айдаров. — Вы знаете, что такое очная ставка?

— Слышал.

— Так вот, пригласим Кузьму Савельевича, сведем — объяснитесь.

— Пожалуйста... Я такого не говорил. Кузьма Савельевич ошибается.

— Ничего, проверим, — твердо сказал Айдаров. — Теперь вот что... Вокзал, перрон. Лежит раненый Мамбетов, тут толпа. Наш работник спрашивает Мамбетова: «Скажи, кто тебя?» В ответ: «Джанибек Умырзаков». И еще: «Парковая, тридцать семь...» Как вы все это объясните?

Умырзаков рванул было головой — и сразу обмяк.

— Не знаю... — сказал глуховато.

— Но вы же понимаете, что в те минуты тяжело раненный человек не стал бы говорить что попало?

— Почему не стал? — смело вскинул голову арестованный. — Он уже бредил, он был не в себе...

— А как объяснить, почему он правильно назвал свой адрес?

— Это свой дом. Как забудешь?

— Возможно, — согласился Айдаров. — А от кого вы услышали, что Мамбетов убит?

— Я сам его видел на перроне.

— Но тогда он был только ранен.

— Какая разница? Все равно он уже...

— ...не смог ехать? — продолжил Павлычев. — И дело сорвалось?

Арестованный помолчал. Вытер пот со лба.

— Все. Я все сказал, больше ничего не буду...

— Все сказали?

— Да, все. И про Звонаря, и про контейнер. Я никого не убивал и ничего не воровал.

Айдаров опять подумал: «Да, упорный».

— Значит, решительно все? — спросил Умырзакова.

— Все... Я сказал.

— Вот, черт, вроде бы рядом, а не ухватишь... — сказал Сарсенбаев, выслушав Айдарова и Павлычева.

Зазвонил телефон. Сарсенбаев нехотя поднял трубку — какая-нибудь ерунда небось, не дадут сосредоточиться.

— Да, слушаю.

— Алле, мне начальника железнодорожной милиции, — проговорила трубка глуховатым мужским голосом.

— Слушаю.

— Тут был ваш товарищ... Я отец Жусупова Ергешбая...

— Так, так, слушаю вас.

— Ваш товарищ сказал: «Если хотите помочь сыну, сразу сообщите, когда он вернется...» Он вернулся. Я посылаю его к вам.

— Кого посылаете? — для верности переспросил Сарсенбаев.

— Сына, говорю, Ергешбая.

Подполковник положил трубку.

— Кучеренко — тоже ко мне. — И рассмеялся. — Ну, дела... — Весело поглядел на Айдарова, на Павлычева. — Было как в кино, теперь — как в сказке, по щучьему велению... Звонил отец Жусупова Ергешбая, говорит: приехал сын, сейчас он направляется к нам. Каково?

— А, значит, появились голубчики! — засмеялся и Айдаров.

Кучеренко, узнав, почему его пригласили к подполковнику, тоже оживился.

— Так, и в наше оконце заглянуло солнце...

Сарсенбаев помедлил — пусть порадуются.

— Так, Жусупова подождем, — сказал наконец. — За Нургалиевым придется съездить.

— Я — готов, — вызвался Кучеренко.

Минут двадцать спустя Нургалиев был уже в кабинете Сарсенбаева — в том же сером костюме, который упоминали говорившие о нем, с маленькими усиками.

— Ну как съездили в Джамбул? — спросил Сарсенбаев, разглядывая Нургалиева.

— Съездили... — без энтузиазма ответил Футболист.

— С кем же вы ездили?

— С Жусуповым Ергешбаем.

— По кличке Тихоня?

— Да, Тихоня.

— Так... А где ваш дружок Мамбетов?

— Нет его... — тусклым голосом ответил Нургалиев.

— Где же он?

— Подмочили его...

— Кто это сделал?

— Не знаю...

— Ладно. Давай-ка по порядку, что ты делал, где был десятого сентября после обеда.

— Чего? — апатично заметил Нургалиев. — Мы собирались в Джамбул.

— Зачем?

— Надо было...

— На суд брата Тихони, Толика Жусупова, и его компании?

— На суд, — согласился Нургалиев. — Собирались вечером... А в тот день сестра Звонаря, Сауле, обмывала девчонку — из роддома выписали...

— В какое время вы с Жусуповым пришли к Мамбетову?

— Часа в три. В четвертом...

— Дальше давай.

— Ну, выпили, конечно. Посидели.

— Кто был у Мамбетовых, кроме его родственников?

— Помощник машиниста там заходил, сосед, Имашем зовут. Мы часа два обретались, может, больше. Потом пошли к Мочалину, там такой живет недалеко от Звонаря. А зачем пришли — не знаю... Звонарь Мочалину: «Ты говорил, что я страшный. Привел я к тебе еще страшнее себя» — и показал на нас. Мочалин засмеялся. Раздавили тут... Немного — бутылку на четверых, можно было бы и еще, да жена Мочалина больше не дала... Звонарь пошел домой, хотел поспать часок, а мы с Тихоней на вокзал. Оттуда на таксухе за Звонарем, вытащили его в носках, мокасины... туфли он взял в руки. Лаковые они у него. Во дворе я окатил его водой — он помотал головой, поехали...

— Так, хорошо, — мягко перебил Сарсенбаев. — Теперь поподробнее — с того момента, как прибыли на вокзал.

— А что на вокзале?.. Опоздали мы на восьмой и на восемнадцатый поезд... Ладно, поедем на Ташкентском до Арыси, там пересядем — и так можно. До поезда еще два часа, даже больше. Звонарь говорит: «Пойду на танцы, встречу чувих». Ну, мы обретались на вокзале.

— Дальше.

— Время подходит, Тихоня икру мечет: «Опять опаздываем». Пошли мы по перрону, к депо пошли...

— А почему именно в эту сторону?

Нургалиев помедлил.

— Мы хотели дойти до магазина, — ну, тот, на перроне, — опуститься вниз, в город, в парк... Тут бежит какой-то амбал, кричит: «Между вагонами парня порезали».

— А кто этот бежавший?

— Не знаю. Так, чужой... Мы подумали: может, что со Звонарем? Подошли. Тут, где стояли несколько вагонов в тупике, видим, Звонарь лежит... Подняли на ноги, повели. Видим: доходной он, совсем доходной, позвонили вашему дежурному...

— И уехали в Джамбул? Оставили товарища в беде?

— Мы не думали... Приехала «скорая», значит, как надо будет... Хоть и доходной, но — как надо.

Сарсенбаев невесело усмехнулся.

— Да, медики и сделали все, что было в их силах. А вот вы...

— Не думали мы...

— Так... А кто ударил Мамбетова ножом?

— Нет, не знаю. Не видел.

— Ну, хорошо. А Рахима Аскарова знаете? Знакомы с ним?

По лицу Нургалиева не то чтобы пробежала тень, но как-то оно изменилось.