— Сожалеем, но с Черным морем придется повременить...

Павлычев установил: двое из тех, что проходили по одним делам с Мамбетовым, — снова в колонии. Пятеро выехали из пределов области, куда — неизвестно. Тут пока ничего не поделаешь, да и вряд ли они имеют какое-то отношение к убийству Мамбетова: давно уже выехали. Из всех «подельников» Звонаря-Мамбетова остался один Имангали Кривой, к нему и шагал Павлычев.

На стук вышла пожилая женщина — видимо, мать Имангали. На вопрос Павлычева разразилась целой тирадой:

— Я за ним смотрю, за ишаком пустым? Я смотрю?.. Или он меня спрашивает? Все вы грамотные нынче. Все вы...

Павлычев внутренне ухмыльнулся и внезапно решил созоровать на манер Ходжи Насреддина. Поправил цветастый галстук, приосанился.

— Я долг ему принес, вашему Имангали.

Но мать Кривого это нисколько не успокоило.

— А мне что — долг, не долг? — кричала она. — Я при чем? Сам занимает — пусть сам и отдает. Я ему на всякие там бутылки не дам. Пусть так и знает — не дам.

Павлычев подождал, когда женщина несколько успокоится.

— Где же он все-таки, Имангали? — спросил как можно дружелюбней.

— В совхоз уехал.

— В какой?

— «Теренозекский», в Чаган.

— И к кому же?

— А, один там... Кино показывает.

— Киномеханик?

— Да, показывает.

— Как его фамилия?

— А я помню? Кино показывает.

— Ладно, понятно. А когда он уехал?

— Вчера уехал.

Больше не было нужды о чем-то расспрашивать, да и не очень-то порасспросишь. Уехал вчера — значит, в момент свершения преступления был в городе. Может быть, тут и надо искать убийцу?

Павлычев вышел на перекресток улицы Гоголя и проспекта Коммунистического. На счастье, тут, у мотоцикла с коляской, прохаживался старшина с полосатым, черно-белым жезлом.

— Привет, браток, — подошел Павлычев, доставая удостоверение.

— Не надо документов, товарищ старший лейтенант, — улыбнулся старшина, взяв под козырек, — я вас и так знаю.

— Откуда вдруг? — удивился Павлычев.

— Я был на областных соревнованиях по самбо, вы там второе место взяли.

— А, вон что, — как хорошему знакомому, улыбнулся теперь Павлычев старшине. — Что, тоже интересуешься?

— Нам без самбо нельзя, — скромно ответил старшина. — И, пожалуйста, извините, если задерживаю неслужебными разговорами.

— Нет, ничего, как раз служебный.. А нужны мне, старшина, колеса — до Чагана добраться побыстрей.

— Это мы сейчас, — ответил старшина, явно польщенный, что может помочь симпатичному и старшему по званию коллеге.

Но только седьмая машина, остановленная старшиной, шла через Чаган. Это был грузовой ЗИЛ — вез какие-то запчасти в совхоз «Мадениет». На просьбу-приказ старшины «довезти вот этого товарища до Чагана» водитель ответил:

— А, пожалуйста, давай в кабину. Веселее будет.

В Чагане, у автобусной остановки, пожали друг другу руки.

— Спасибо тебе, браток, — поблагодарил Павлычев.

— И тебе тоже спасибо, — сказал водитель.

— А мне-то за какие коврижки?

— А как же? Вдвоем всегда путь короче, не то, что одному.

Павлычев огляделся. Он, горожанин, редко бывал в деревне — а тут понастроено, оказывается. Вот то двухэтажное здание, по всей видимости, торговый центр. То — школа. А где клуб или, как тут, Дом культуры? Хотя прежде всего надо спросить, где живет киномеханик.

Под навесом, дожидаясь автобуса в город, стояли две старушки и девочка в пионерском галстуке. У них Павлычев и спросил о киномеханике.

— А вон, дядя, сразу около канала его дом, — отозвалась с готовностью девочка. — Вот этот, с ободранной стеной.

Во дворе дома киномеханика, в тени жиденького навеса, — дастархан. За ним — двое. Павлычев понял: вон тот, с длинной челкой, опущенной на правый глаз, и есть Имангали Кривой — челка и должна была скрывать правый глаз с бельмом. На приветствие оба парня ответили тепло, с обычным казахским гостеприимством, предложили присесть с ними, попить чайку.

— За угощенье, конечно, спасибо, — ответил Павлычев. — Только сначала мне хотелось бы поговорить с вами, Имангали...

— ...Кривой, — ловко подхватил Имангали, указывая пальцем на глаз с бельмом.

— Ну, если вам так нравится... И все-таки есть же у вас фамилия.

— Может, и не нравится верблюду горб, а стряхнет ли он тот горб со спины? — философски изрек Имангали. — Вот и я от своего бельма никуда не скроюсь. — И сразу другим тоном: — Из милиции?

— Правильно, из милиции.

— Покажи удостоверение.

Павлычев показал.

— Ага, из линейного отдела, старший лейтенант... Садись, старшой, — мы, наверно, почти ровесники? Попьем чайку, потом за дела. Без чая не пойдет.

— И все-таки...

— Когда разливают чай — всякие дела к свиньям собачим.

Павлычев усмехнулся, подсаживаясь к дастархану.

— Что, не нравится, как говорю? — усмехнулся и Имангали. — Пожалуйста: к собакам свинячим. Так лучше?

Павлычев внимательно посмотрел на Имангали. Занятный парень, с этим не соскучишься. Тетка о нем обязательно бы сказала с восхищением: зверь без уха.

— И все-таки, Имангали...

— А, знаю я твои дела, — махнул рукой Имангали. — Раз из линейного отдела, — ищите, кто Звонаря подмочил. Так?

— Ну, допустим.

— А, «допустим». Все ясно. Я когда-то проходил по одному делу со Звонарем, вот и подвалили ко мне... Только напрасно, старшой, я давно завязал... Нет, упираться я не упираюсь, но — зачем стопорить, грабить там или воровать, когда столько родных, знакомых и каждый угощает?

Павлычев не понимал, издевается над ним Кривой или говорит всерьез.

А тот продолжал:

— Я не люблю заряжать пушку, я тебе правду говорю. Зачем мне нужна мокруха, когда я и так сыт, пьян и нос в табаке?.. Зачем мне ломиться на чужую бахчу, когда за это бьют по кумполу? Я не ишак, как иногда ласково называет меня мама... Так ведь, называла и при тебе, старшой?

— Было. Называла.

Павлычев усмехнулся.

— Я знаю. Только она это по темноте своей, хотя и глядит на белый свет двумя глазами... Да, да, гостем намного фартовей, чем, например, вором, даже в законе. Гостя и посадят на лучшее место, и первому баранью голову дадут... Так что, старшой, попьем чайку и поедем в город. Я тебе буду алиби свое доказывать.

Он читал газеты, время от времени прихлебывая чай из пиалы. Но о чем читал, понимал не всегда. Складывалось все как-то не так. Дело Мамбетова взято на контроль начальником Восточного управления транспортной милиции полковником Кусаиновым. Полковник уже спрашивал: может, выслать подмогу из Алма-Аты? В ответ было твердое: справимся сами. И вдруг Жусупов и Нургалиев пропали. У Рахима вроде алиби. Шурагазиев все никак не закончит со своими Умырзаками и Джанибеками. И еще Шамов — ничего толком не сказал. Отгадать бы, какой ему резон в молчании? Ведь что-то он знает, наверняка знает... Вдобавок с Назирой чуть не поссорились: ей, видите ли, требуется на дачу, а какое там... Завтра отчитываться в областном управлении о работе за восемь месяцев, значит, надо подготовиться, как-то суммировать свои мысли.

Зазвонил телефон.

— Саламатсыз ба, добрый вечер, Галимжан, — послышалось в трубке. — Как отдыхается?..

Сарсенбаев узнал по голосу подполковника Елюбаева из горотдела милиции, но для верности спросил:

— Это ты, Калике?

— Кто же еще будет тревожить вечером на дому? На это способен только наш брат, милиционер.

— Ну, уж если побеспокоил, — засмеялся и Галимжан Сарсенбаевич, — выкладывай, что там приключилось.

— Дай сначала хоть о здоровье спросить, о семье, о животине твоей в лице кота...

— Кот здоров.

— Вот и хорошо. Теперь можно и к делу. Взяли Рахима.

— Как — взяли? — нахмурился Сарсенбаев. — Мы же просили подождать...

— Мы и ждали. Ваши взяли — вот в чем дело. Не мы.