Помощник машиниста Геннадий Шамов глянул на часы — вроде еще рановато к Ташкентскому поезду. Но в депо тоже нет резона торчать. Снова глянул на часы и пошел на вокзал. Мимо недавно построенной нарядной — тут получают наряды поездные бригады. Мимо будки-лаборатории, которую тоже недавно возвели.

За будкой закурил. Завернул за последний вагон путеизмерительного поезда и замер — недалеко, всего метрах в двадцати от него, на тупиковых путях, двое в каких-то странных позах. Один, согнувшись, держится за живот, второй выставил руку, в ней сверкнул нож...

Шамов попятился, суетливо пошарил дрожащей рукой, нащупал вагонную стенку. Отступил еще на шаг — ага, вот он, спасительный угол. По-кошачьи, чтоб и сейчас не заметил тот, с ножом, увертливо шмыгнул за вагон.

И со всех ног — к нарядной, к депо.

По перрону шла группа парней и девушек. Одна из девушек — высокая, стройная — оживленно жестикулировала. Наверное, рассказывала о чем-то смешном, потому что все вдруг захохотали. Капитан милиции Шурагазиев наблюдал за парнями и девушками из комнаты дежурной части. Понял: идут они с танцплощадки железнодорожного парка. Идут мирно, по-хорошему...

В который уж раз подумал: ребят у него — пятеро, растут — не углядишь. Скоро потребуется еще пара комнат, и пришлось добиваться разрешения на пристройку к дому. Понемногу запасал кирпич, достал и шифер. Теперь надо раздобыть лесу — и можно звать родственников, чтоб помогли осилить пристройку. И еще забота — братишка собирается жениться, подарок нужен. Непонятно — чего он, братишка, присох к Казалинску? Ехал бы сюда, в областной центр.

Мысли Шурагазиева прервал телефонной звонок.

— Ответственный дежурный по линейному отделу.

— Ответственный? — переспросила трубка. — Тут, около дежурного по станции, на перроне, лежит порезанный... Вызывай скорую помощь...

— Кто говорит? — спросил Шурагазиев. Но лишь услышал короткие гудки.

Вот тебе и пристройка, и подарок брату...

— А ну, старшина, — скомандовал Шурагазиев своему помощнику, старшине Гафурову, — за мной, на перрон... Там что-то случилось.

У старого здания вокзала, у комнаты дежурного по станции, — толпа.

— Ну-ка, дорогу... Дайте пройти.

Те, что ближе к Шурагазиеву, бегло глянули на его грузноватую фигуру, на погоны. Расступились. Шурагазиев увидел: прямо на асфальте, в метре от фундамента здания, лежал раненый — темноволосый, смуглолицый, в клетчатой рубашке.

— Чем его? Кто?

— Ножом... — ответили из толпы.

— А кто?.. Кто видел?

Все молчали.

«Ах, черт, — растерянно ругнулся про себя Шурагазиев. — Лежит прямо на асфальте. А главное — никто ничего не видел, все молчат».

— Смотри за порядком, — бросил Шурагазиев старшине, — охраняй место происшествия. Я сейчас, позвоню...

Почувствовал: сердце защемило, заныло. И руки вроде не свои. Оттого, наверно, телефонный диск дважды сорвался с пальца.

До станционного медпункта и «скорой помощи» дозвонился без труда. Квартира начальника отдела почему-то молчала. Пришлось набрать номер заместителя начальника по оперативной работе майора Айдарова.

— Рустем Султанович?.. Докладывает Шурагазиев...

Айдаров выслушал, не перебивая. Распорядился:

— Действуйте по инструкции... Опроси раненого, тех, кто при нем. Придет «скорая» — если потребуется, сам сопровождай до больницы. Я соберу, кого нужно.

— Слушаюсь.

На перроне перед Шурагазиевым опять расступились.

Правую руку раненый прижимал к животу, левую его руку, наклонясь, приподнял высокий парень, слушал пульс.

— Вы что, доктор? Врач? — грубовато спросил Шурагазиев высокого.

— Нет... — Парень выпрямился — растерянные темные глаза, усики. — Но я хотел...

— Ишь, хотел. Не врач — идите, не мешайте.

Высокий отошел. Рукой раненого завладела подоспевшая сестра в белом халате.

Шурагазиев чуть подождал. Предупреждающе поднял руку, как бы сказал сестре: «Ни слова!» Наклонился над раненым. Тот облизнул губы, бессмысленно повел глазами.

— Скажи, кто тебя?

Раненый пошевелил губами.

— Ну-ка, тише! — тоном приказа бросил Шурагазиев окружающим. И снова к пострадавшему: — Кто, скажи, кто тебя ударил ножом?

Парень опять облизнул губы, Шурагазиев присел, наклонился к самому лицу.

— Джанибек, — четко сказал раненый. Немного втянул воздуха. — И это... Умы... Умырза... Парковая, тридцать семь... Скажи... — И потерял сознание.

— Шоковое состояние, — заключила сестра.

И почти сразу же Шурагазиев услышал незнакомый женский голос:

— Расступитесь, товарищи, дайте пройти.

Подоспела машина «скорой помощи».

— Оставайся на месте происшествия, — приказал Шурагазиев старшине. — Охраняй до прибытия опергруппы... Я поеду с пострадавшим.

Дверь была закрыта, пришлось стучать. Какое-то время никто не подходил, потом за дверью раздался сонный голос:

— Чего стучишь? Ночь на дворе.

— К сожалению, надо, откройте, — ответил Айдаров. Он был в штатском костюме, потому добавил: — Я из милиции, по делу надо.

Загремел крючок.

Медсестра настороженным взглядом окинула Айдарова.

— Мне сообщили, — сказал он, — что сегодня к вам привозят всех пострадавших.

— Верно, мы дежурим.

— Не скажете, где можно увидеть раненого, которого привезли с вокзала?

Женщина кивнула.

— Понятно. Там ваш один уже есть...

Айдаров пошел следом за сестрой, стараясь ступать как можно тише, — все же ночь, а он знает: ходит обычно быстро, энергично, четко печатая шаг.

Дошли до конца длинного коридора, повернули направо. Поднялись по лестнице на второй этаж, завернули налево. «Ну, лабиринты, — невольно подумал Айдаров. — Сразу и не сообразишь, куда и что». Двери некоторых палат были открыты, и он старался ступать еще мягче.

— Вот тут, — сказала медсестра.

Навстречу Айдарову вышел капитан Шурагазиев.

— Ну как, что с пострадавшим? — спросил Айдаров.

— Оперируют. — Шурагазиев указал на стеклянную дверь, плотно закрашенную белилами. За дверью горел свет.

Айдаров представил, что там происходит, и ему стало немного не по себе.

— Долго продлится операция? Не интересовался? — спросил у Шурагазиева.

— Говорят, долго. Очень сложный случай...

— Жаль... Решил заскочить, пока наши собираются в отделе. Глянуть бы на него — может, знакомый.

— Не разрешат, — покачал головой Шурагазиев и голос у него был несколько виноватый, будто он, Шурагазиев, а не кто-то из медиков произнесет это самое «Нельзя».

— Ладно, — Айдаров кивнул Шурагазиеву, — оставайся тут... Сам-то — не знаешь его? Документов при нем не было?

— Нет, не было. И не знаю я его. Примет особых нет... Казах, лет двадцати трех — двадцати пяти. Прямые черные волосы, лицо круглое. В клетчатой рубашке, темных брюках.

— Успел о чем-нибудь расспросить?

— Совсем немного... Сказал два имени — Умырза... нет, наверно, Умырзак. Да, Умырзак. Джанибек... Еще адрес: Парковая, 37.

— Что ж, есть за что ухватиться. Это хорошо... А его фамилию, имя — узнал?

— Не успел... Сказал он адрес и потерял сознание. До самой операции так и не приходил в себя.

Уходить Айдарову не хотелось. Сложными делами любит заниматься сам подполковник Сарсенбаев, — а каким будет это, еще неизвестно, может, очень сложным. Но все равно на него, на Айдарова, свалятся основные заботы по расследованию. А начинать следовало бы отсюда, с пострадавшего.

— И все же надо идти, — сказал наконец Шурагазиеву. — Будет что-нибудь новое — немедленно звони.