— Отшельник боится? Подождите, пока не увидите его!

К этому времени мы свернули с главной дороги на узкую тропинку слева от каньона, которая поднималась на небольшой холм. Проехав сотню ярдов, Уэллс крикнул: «Дэви!» — и остановил лошадь. Он повторил свой призыв. Голос совсем рядом с нами ответил: «Привет!» Мои глаза заметили силуэт мужчины перед хижиной.

Я мало что помню из тех нескольких минут, которые мы провели в этой маленькой, голой, однокомнатной постройке, слабо освещенной закопченной лампой. Об этом человеке я помню только его глаза, глаза, которые Уэллсу было трудно разглядеть под этими густыми бровями. Я всегда насмехался над такими вещами, как внешний вид, но эти дикие, хищные глаза имели для меня зловещее значение.

Впоследствии я вспомнил, что, когда Уэллс в общих чертах заявил, что он «разбогател», глаза Отшельника приняли странное выражение, испуганное и отталкивающее. В этом я был уверен тогда: его внимание ненормально привлек мешок на спине Уэллса.

Отшельник настаивал, чтобы мы провели с ним ночь, но мы отказались.

— Спасибо, старина, — сказал Уэллс. — Мы должны поторопиться. Мы выбрали это время дня для отдыха, чтобы спастись от жары, и рассчитываем добраться до долины к девяти часам. Мой друг вернется к двенадцати. Сегодня лунный свет, и к пяти он снова будет в Риолите. Я буду спать в лагере в каменном доме.

— Там, где находится оборудование? — спросил Отшельник.

— Да, один из надзирателей, у которого там есть кровать, сегодня вечером в отъезде.

Мы попрощались с Отшельником. Он не ответил.

Полчаса спустя мы выбрались из каньона. Перед нами предстала долина. Луна была высоко, и ее сияние заливало равнину, превращая ее в океан мертвого спокойствия. Уэллс указал на север. Башня, тонкая, как шпиль готической церкви, поднималась на фоне неба на огромную высоту.

За свою журналистскую карьеру мне приходилось освещать множество захватывающих историй, наполненных пафосом или опасностью. Но никогда я не был так взволнован, как тогда, когда я на минуту остановил свою лошадь, чтобы взглянуть на эту темную башню. Я был уверен, что стану свидетелем потрясающего достижения, которому по своей трудности, гигантским возможностям и величию не было равных в мировой истории. Я радовался возможности, которая так скоро выпала мне — встретиться с человеком, который силой своего гения собирался преобразовать землю почти как Бог.

Когда мы подошли ближе, я различил другие сооружения, кроме башни. Там было пять или шесть домов разных форм и размеров. В окнах одного из них горел свет. К нему Уэллс и направился. Я осмотрел башню так тщательно, как только мог в скудном свете луны. Это была каркасная башня из стальных прутьев, построенная на массивном бетонном основании, занимавшем площадь около четырехсот квадратных футов. Сужаясь по мере увеличения высоты, она заканчивалась почти в точке, поддерживая большую сферу, которая, судя по тому, как она отражала лучи Луны, была сделана из стекла. Бесчисленные тросы, отходящие от башни через равные промежутки и прикрепленные к земле, обеспечивали устойчивость конструкции, высота которой, по моим оценкам, составляла целых пятьсот футов.

— Немало трудов! — воскликнул я в восхищении.

— Да, особенно когда узнаешь, что они построили тридцать таких шпилей в долине. Видите вон там еще одну?

Я различил в паре миль от себя узкую тень, поднимающуюся от плоского горизонта, блестящую на своем конце, как маяк в океане.

Нам не нужно было стучать в дверь одноэтажного дома, она была открыта, как и все окна. Мы вошли и оказаться лицом к лицу с профессором Мэтисоном.

Его личность не поддавалась живописному описанию. У него была обычная внешность мужчины средних лет, со спокойным и жизнерадостным лицом, как будто его никогда не беспокоили какие-либо проблемы. Но я не пробыл и пяти минут в комнате, прежде чем понял, что нахожусь в присутствии необыкновенного человека.

Уэллс представил меня, как и планировалось, упомянув меня как своего партнера. Затем без промедления он передал в руки профессора два крупнейших камня из своей коллекции.

Тем временем я оглядел просторную комнату, освещенную двумя электрическими лампами. Беспорядок, множество и разнообразие предметов, разбросанных вокруг, превратили это место в странную комбинацию библиотеки, чертежной, мастерской, музея, лаборатории и склада. Деревянная перегородка отделяла комнату от другой части здания, куда можно было попасть через большой дверной проем, который был широко открыт. Желая узнать, что находится в следующей комнате, я тихо добрался до двери и заглянул внутрь. В помещении было темно, но лунный свет, проникавший через открытое окно, позволил мне увидеть, что пол был покрыт коробками, все одного размера — три фута в длину и два фута в ширину, расположенными на расстоянии шести дюймов друг от друга, и каждая соединена с другой проводами. Коробки были расставлены параллельными рядами, с достаточным промежутком, чтобы человек мог пройти между рядами. Я подсчитал, что в каждом ряду должно быть целых сорок коробок — всего более тысячи коробок. Я не смог увидеть ничего другого в этой огромной комнате.

Мои догадки не привели меня к какому-либо правдоподобному объяснению природы того, что я видел, поэтому я повернулся к двум мужчинам, которые все еще говорили о драгоценных камнях.

Профессор держал книгу под электрической лампочкой.

— Это звездчатые рубины, — сказал он с глубокой убежденностью. — Видишь астеризм, который так заметен в этом камне? Он образуется из очень мелких кристаллов, параллельных кристаллической оси. Я знаю только два других рубина, столь же совершенных, как этот, но они не такие большие. Один — богемский рубин, хранящийся в императорской сокровищнице в Вене, другой — в Дрездене.

— Значит, вы действительно убеждены, что у меня есть нечто ценное? — спросил Уэллс.

— Нечто небывалой ценности, я уверен, — сказал собеседник, добавив к словам энергичное покачивание головой.

— Ура! — воскликнул Уэллс и достал из сумки камень среднего размера, который он предложил профессору, получив взамен теплую благодарность.

— Я буду рад сохранить его как редкий экземпляр, — заверил он. — И, говоря о драгоценных камнях, вам будет интересно увидеть прекрасный турмалин, который один из моих людей нашел во время раскопок фундамента башни.

— Где он? — заинтересовался Уэллс.

— В третьем здании, где разместились двое моих людей. Я отведу тебя туда. Очень вероятно, что к этому времени они уже на ногах. — ответил он и направился к двери.

Он не дошел до середины комнаты, когда я спросил голосом, которому я пытался придать равнодушие: «Не могли бы вы, профессор, сказать мне, что вы храните в этой комнате?» Взгляд, который Уэллс послал мне, ясно показал, что я был виновен в серьезной неосторожности. Но профессор повернул голову, улыбаясь.

— Это батареи, электрические батареи, которые будут снабжать током тридцать башен.

И вместо того, чтобы направиться к двери, он вернулся к перегородке, повернул выключатель и осветил вторую комнату. Затем я заметил то, чего раньше не видел. В этой комнате, помимо рядов ящиков, была очень большая скамья, к которой шли провода от батарей, и на которой было несколько электрометров и два очень крупных переключателя. Я также заметил (и эта деталь имела самое важное значение для последующих событий), что скамейка шла вдоль стены, прямо под открытым окном.

— Вон там вы переключаете электрический ток? — спросил я.

— Верно, — ответил профессор. И он снова улыбнулся моему любопытству.

У меня в голове сразу возникла сотня вопросов, но Уэллс пришел мне на помощь. Видя, что профессор был необычайно общителен, он подумал, что настало время испытать эффект легенды, которую он придумал для меня.

— Профессор, — начал он, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. — Я бы хотел, чтобы вы рассказали моему другу что-нибудь о своей работе. Я все ему объяснил, но, должно быть, плохо поработал головой, потому что он не смог понять, что я имею в виду. Вы можете вдаваться в подробности, потому что у него есть некоторое образование. Он учился в колледже до того, как его настигла старательская судьба. Я прав, приятель?