Стивенс начал.

— Вы когда-нибудь слышали о радиоволнах длиной в один метр?

— Конечно! — приветливо сказал Мейсон.

— Один миллиметр? — настаивал Стивенс.

— Не в работе с радио, хотя, вероятно, некоторые из излучений радия короче этого.

— Вы когда-нибудь слышали о квадриллиметре или пентиллиметре?

— Да ладно вам! — сказал Мейсон с некоторой резкостью, — Нет таких слов или измерений. Вы издеваетесь надо мной!

Доктор Сантурн улыбнулся, смуглый, изможденный Бриджес усмехнулся, а Джонсен весело зарычал.

Бриджес бросился на поддержку:

— Вызнаете, что «D.T.s» будет производить синтетический джин? — лукаво спросил он.

— Очень вероятно, — отрезал Мейсон, насторожившись.

— Тогда человек, который принимал достаточное количество синтетического алкоголя в течение достаточно длительного периода времени, должен видеть синтетических змей и животных, не так ли?

— Умно! — съязвил Мейсон, — Синтетические змеи! Представьте себе их!

— Нет. Не воображайте их. Они существуют. Вы сами видели такую.

— Что! Это слишком сложно для меня! — воскликнул Мейсон, но они не дали ему пощады.

— Твоя очередь, Джонсен, — сказал Шеф.

— Вы помните древний миф о Минерве, полностью выросшей из головы Юпитера?

— Да… ну?

— Конечно, это миф, — признал Джонсен, — но это не так далеко от того, что может быть вполне возможным.

Мейсон протянул свой портсигар через стол.

— Сигары за мой счет, джентльмены. Я уверяю вас, что они не содержат гашиша или другого вещества, рассчитанного на поощрение ваших измышлений. Сам Мюнхгаузен почувствовал бы себя неловко в вашем присутствии.

Его соседи по столу весело рассмеялись над его недоверием, когда они поднялись, чтобы вернуться к своим делам, и для Мейсона было что-то пугающе убедительное в том факте, что ни один из них не попытался поддержать его аргумент ради аргумента.

Солнце во второй половине дня зашло по дуге, посылая сквозь красные витражные панели западных окон библиотеки странные кровавые пятна на корешки книг, выстроившихся вдоль стен, пока Мейсон и Доктор обсуждали работу на Плато.

— Гэри, я кажусь тебе рациональным? — спросил Доктор.

— Я полагаю, ваш вопрос подразумевает некоторое сомнение в вашем собственном здравом уме. Судя по внешнему виду, и как неспециалист, я могу честно сказать, что в вас нет ничего необычного. Ваша манера речи, однако, несколько обеспокоила меня, но в целом я бы сказал, что вы сошли бы за слегка эксцентричного.

— Ах! — сказал Доктор, — Но после того, как я немного продвинулся, вы, без сомнения, будете думать по-другому. Должен ли я начать с основ?

— Давайте!

А затем биолог начал самую странную и самую неожиданную речь, на которой Мэйсону пришлось присутствовать.

— Вы когда-нибудь слышали об азотном цикле, когда элемент азот, закрепленный бактериями на корнях травы, поглощается скотом, превращается в белки, съедается людьми и снова возвращается в почву и воздух, и так далее до бесконечности?

— Конечно, — сказал Мейсон, — это элементарно.

— Это Бессмертие! — поправил доктор Сантурн, — азотное бессмертие, и его можно продемонстрировать в каждом элементе.

— Азот всегда будет азотом, пока орбиты электронов в его атоме остаются неизменными. Изменение или возмущение электронов превратит его во что-то другое, возможно, в более тяжелый или более легкий азот, возможно, в совершенно другое вещество, я знаю, что это верно для каждого элемента.

— Теперь мы совершаем большой скачок и рассматриваем человеческое существо непосредственно перед тем, как наступает смерть.

— Кровь течет по сосудистой системе, питая ткани. Затем жизненный импульс прекращается. Деление прекращается. Клетки тканей, испытывающие недостаток кислорода и питания, начинают распадаться на свои инертные протоплазматические элементы.

— Электронная активность в отдельных атомах, однако, продолжается вечно, несмотря на грубое растворение и распад тела. Элементарная материя, из которой состоит тело, неразрушима, независимо от того, какую форму тело в конечном итоге приобретает в процессе распада.

— Это метод анализа Природы, сводящий тело к индивидуальным и оригинальным элементам, которые его составляют. Тратит ли она впустую эти элементы?

— Она этого не делает! Конечно, нет! Она заимствует несколько молекул углерода здесь, немного кальция там, возможно, немного серы и водорода в другом месте. Затем она смешивает их в нужной пропорции, зажигает волшебной палочкой лучистой энергии, и вуаля! Среди нас появился новый живой организм — возможно, амеба, или одна из дрожжей, может быть, птица или зверь, или даже новый человек!

— Вы имеете в виду, — сказал Мейсон, сильно заинтересовавшись, — что Смерть просто нарушает атомный состав тела, вмешиваясь в частоту колебаний его электронов, а затем, путем перегруппировки химических элементов умершего и нового вибрационного импульса, Природа создает новую форму жизни из старой?

— По сути, да! — согласился Доктор, — только ваши определения Смерти, Природы и Жизни означают для вас разные вещи, тогда как для меня они означают Бога. Сейчас, прямо здесь, я собираюсь произнести то, что может показаться богохульством для ваших ушей, которые слишком много впитали на тех лекциях по теологии давным-давно, когда вы были просто формирующимся и впечатлительным мальчиком.

— Если я смогу сделать это — если я смогу свести ряд тех же элементов, чтобы они снова стали организмом, к его компонентам, а затем возродить жизнь, разве я сам не буду Богом?

— Я понимаю, — сказал Мейсон, его голос был горьким от разочарования, — «Я и Бог», как однажды заметил кайзер. У вас мания величия.

— Твоя реакция делает вам честь, Гэри, — сказал доктор Сантурн, извиняющимся тоном и пожимая плечами, — но не поймите меня неправильно. Нет, у меня нет желания быть — Божественным. Я всего лишь червь, измеряющий свою длину с помощью неизвестного конца научного критерия, в попытке достичь определенной цели.

— Небывалая цель! — фыркнул Мейсон с отвращением.

— Я хочу доказать, — продолжал Доктор, — что духовного бессмертия не существует, потому что физическое, атомное бессмертие исключает такую возможность. И это относится и к Воскрешению тоже. Тело человека умирает, распадается, и его атомы снова используются для создания других форм. Его «дух» — это просто вибрация, которая стимулирует электроны на их орбитах.

— Да? — скептически усмехнулся Мейсон.

Доктор покраснел, но продолжил в той же педантичной манере.

— В работе с радио мы различаем два вида волн: затухающий, или погашенный тип, и непрерывный, или незатухающий, вариант.

— Смертная жизнь подвержена затухающим импульсам. Затухание вибраций может произойти в одной клетке за час, у человека, огромного скопления клеток, для этого может потребоваться шестьдесят лет или, в случае с нашим старым другом Мафусаилом, девятьсот шестьдесят три года. Устраняя несчастный случай и применяя к человеку надлежащий, непрерывный вибрационный импульс, мы сможем поддерживать его жизнь на неопределенный срок.

— Меня не интересует этот аспект бессмертия, мой друг. Это нарушило бы экономическую схему вещей. Но я желаю показать, что нет «духа», который сохраняется после распада человека. Смерть просто гасит его жизненные вибрации, гасит импульс, так сказать. Только его молекулы, атомы и электроны живут вечно.

Он замолчал, став задумчивым и Мейсон, погруженный в ужасные размышления, не стал его беспокоить. В конце-концов он нарушил молчание.

— И когда ты продемонстрируешь свой тезис человечеству, Оливер, чего ты ожидаешь достичь?

Доктор Сантурн рывком собрал свои блуждающие мысли, вспомнил время, место и противника и сформулировал свой ответ.

— Ах! Гэри! Я хочу уничтожить религию, проклятие человечества! Я хочу, чтобы люди прожили свои годы со знанием того, что то, что они тратят здесь, не может быть возмещено в «будущей жизни» никаким искуплением. Что «Рай» не сулит большей награды, чем они способны достичь прямо здесь, в одном существовании; и что «Ад» — это осознание ошибки. Когда между людьми не будет религиозных барьеров, таких как существующие сейчас различия в вере, тогда наступит Братство людей.