— Вы забываете одну вещь, — перебил Мейсон, — склонность человека обращаться за помощью во время стресса к Высшей силе.
Доктор не атеист
— Человек — червь! — возразил доктор Сантурн, — вы действительно верите, что Бог направляет судьбы каждой отдельной частицы живой протоплазмы? Он делает это, да, в массовом порядке. Он оставляет несущественные детали сообществу. Он наделяет нас знаниями, достаточными для нашего благополучия, и чувством этики на благо общества. Он дает нам основы, формулы успешной жизни, а затем умывает руки, зная, что наши соседи вознаградят или накажут нас так, как мы того заслуживаем.
— Вы не совсем атеист, — озадаченно сказал Мейсон, — И все же.
— Я? Атеист? Вряд ли, Гэри. Я действительно верю в это: что Великая Сила создала землю и все, что на ней. Но Он или Оно просто поставляли грубые элементы, которые все еще можно было бы найти сегодня, если бы вся живая материя была сведена к ее самым низким общим компонентам.
— Затем Он поместил клетку здесь, другую там и дал им первоначальный импульс, который заставил их инстинктивно реагировать на то, что вы называете «жизнью». Остальное Он оставил Эволюции, которая адаптировала их к меняющимся условиям и окружающей среде в течении эонов.
— Если я вас правильно понял, — возразил Мейсон, — эволюция, Природа, называйте это как хотите, является единственным истинным служителем Божества?
Доктор Сантурн, удовлетворенно кивнул.
— Я называю это так, или называю это физической, химической или механической силой, если вы оставите все ссылки на духовное.
Эффект на посетителя, Мейсон
Что-то сжало сердце Мейсона тогда, возможно, воспоминание о его отце, давным-давно, в День Благодарения, произносящем молитву над праздничным столом маленького фермерского дома в Новой Англии. Он также подумал о своей матери, похороненной под аккомпанемент заверений священника в ее духовной стойкости; о своей собственной свадьбе и старой фразе: «Кого Бог соединил, пусть никто не разлучает»; и об обещании той же дорогой жены, незадолго до ее кончины, ждать его на «Другой стороне».
Но Оливер Сантурн отказал бы человечеству в этих благословенных вещах, с горечью подумал он. Он лишит человечество плодов и оставит ему шелуху.
Конечно, все это было слишком нелепо! Ни Доктор, ни кто-либо другой не смог бы справиться с этими дикими видениями и воплотить их в жизнь; каждая вопящая душа, возмущенная, начиная со времен кроманьонцев и далее на протяжении веков, разрушила бы их.
Однако это помогло ему увидеть холодную и зловещую картину человека, о котором он почти сорок лет с теплотой думал как о друге.
Некоторые из чудес!
Главная лаборатория доктора Сантума, расположенная в пристройке к задней части резиденции, была ярко освещена прожекторами, расположенными далеко по углам, чтобы не создавать магнитных помех хрупкому оборудованию, собранному на изолированном столе в центре. Прозрачные белые лучи были направлены на группу параболических отражателей, подвешенных к куполообразному потолку, которые фокусировали свет на столе внизу.
Сама комната представляла собой нечто среднее между тремя комнатами, которые Мейсон посетил утром, и была зарезервирована с целью сопоставления отдельных фактов, установленных в отдельных отделах, и применения их в реальном эксперименте.
Доктор и его помощники были одеты в стерильную белую хирургическую одежду, марлевые маски и резиновые перчатки, и они предоставили посетителю похожую одежду. Теперь он стоял, внимательно слушая замечания руководителя.
— Предметное стекло стерильно, как вы видите, после тщательного воздействия сильного влажного теплового давления в стерилизаторе в течение тридцати минут. Микроскоп показывает, что на нем нет организмов. Инструменты, которые использует Бриджес, также были тщательно стерилизованы. Внимательно следите за ним, когда я отмечаю частоты и множества!
Под то, что Мейсону показалось центральной линзой четырехстворчатого микроскопа, Бриджес поместил еще одно стерильное предметное стекло и перенес на него бесконечно малую крупинку какого-то элемента. Теперь маленький человечек наклонился к стереоскопическому окуляру и тонким пером, сужающимся до невидимости провода Волластона, размазывал и раздавливал пятнышко, пока Мейсон больше не смог его различить.
— Он расщепляет эту частицу на основные кристаллы, — пробормотал Доктор в качестве объяснения, — это более простой метод, к которому мы пришли после значительных исследований — использовать отдельные и индивидуальные кристаллы, атомные веса которых мы знаем, чем добавлять или вычитать с помощью метода весов. Поначалу мы привыкали, но теперь мы знаем точные веса всех базовых кристаллов.
Он повернулся к Бриджесу. «Три!» — приказал он.
По приглашению Бриджеса Мейсон посмотрел в окуляр и, взяв тонкий зонд в свои неопытные пальцы, увидел то, что казалось телеграфным столбом, тыкающим в большую кучу маленьких, белых, гранулированных валунов.
Снова и снова Доктор называл вещества и количества, пока, наконец, необходимое количество различных кристаллов не было собрано в инертную массу на свежем предметном стекле, добавлена капля прозрачной сыворотки крови, и все это окружено невероятно тонкой иридиевой шайбой и запечатано покровным стеклом.
Мейсон снова посмотрел в квадроплексный микроскоп и убедился, что масса на самом деле инертна, куча химикатов в луже прозрачной жидкости.
— Твоя очередь, Стивенс! — позвал Доктор, — Вы нашли частоту?
— Да, доктор. Волна составляет сто пять пентиллиметров для человеческих лейкоцитов. Различные гармоники будут производить разновидности млекопитающих, рыбообразных или змеевидных. Мне продолжать?
— Во что бы то ни стало, — настаивал Шеф.
24-х кратное усиления
Группа из двадцати четырех вакуумных трубок, несколько напоминающих те, что используются для радиосвязи, была установлена в конце стола напротив микроскопического и химического оборудования; и теперь Бриджес стерильным пинцетом осторожно перенес предметное стекло на металлическую плиту в центре стола.
Затем Стивенс повернул милли-верньер бокового зажима так, чтобы его края соприкоснулись с плоской иридиевой шайбой под покровным стеклом на предметном стекле.
— С двадцатью четырьмя каскадными ступенями усиления радиочастот с предусилением, — объяснил Стивенс, — и на содержимое этого слайда, действующее как сетка детектора, может быть передан огромный электронный импульс.
Он отошел в угол комнаты и вкатил на место приземистую тележку, от которой к специальной розетке в стене тянулся кабель в толстой изоляцией. На тележке покоился аппарат в форме коробки размером с большой сундук, который Стивенс назвал радиопередатчиком на нео-расщепленных волнах.
— Это просто обратная сторона принципа гетеродина, вы его знаете, — объяснил он, — он понижает волну настолько, насколько мы этого хотим, и нам действительно нужна очень короткая волна, чтобы конкурировать с гамма-лучами радия и превзойти их. Теперь мы готовы, — сказал он, направляя волновой директор на почти невидимую петлевую антенну на приемнике и настраивая управление.
— Шесть и восемьдесят две сотых секунды должны быть достаточной экспозицией, — заметил он, устанавливая электрическую автоматическую остановку на долю секунды.
— Отойдите, пожалуйста!
Когда маленькая группа немного сдвинулась в сторону от пути луча, Стивенс замкнул первичный контур передатчика.
Странный, ужасающий визг заполнил комнату, как будто невидимый экспресс двадцатого века внезапно затормозил на визжащих стальных рельсах. «Все демоны Ада, вместе взятые, вряд ли смогли бы сравниться с этим ужасом», — подумал Мейсон.
Лебединая песня вакуумной трубки
А затем наступила тишина, нарушаемая только слабым, дребезжащим звоном стекла, падающего где-то внутри ящика на тележке.