— Напугал их, — поспешно поправил Спрайт.

— И то, и другое, — уточнил Пинч, хотя его компаньон снова подставил ему подножку. Вожак бросил на Спрайта еще один взгляд, чтобы тот заткнулся. — Некоторые были... убиты, а другие сбежали.

Лисса пристально посмотрела на мошенника. — «Она мне не верит», — подумал Пинч. — «Эх, нужно было… историю получше». — Я...

— Где амулет? Она ткнула в его обожженную руку, и Пинч с трудом не вздрогнул.

— У меня.

— Отдайте его мне. Она протянула руку, даже не оторвавшись от своего осмотра.

— Нет причин для беспокойства. Я защитил его.

— Я несправедливо подвергла вас риску. Пожалуйста, отдайте мне амулет.

Спор был безнадежен, особенно здесь, в центре цитадели Лиссы. Пинч неохотно достал безделушку и передал ее жрице. Спрайт сжал зубы в невысказанном разочаровании.

— Теперь вы позаботитесь о Спрайте? — многозначительно спросил мошенник. Такова была его натура; он не мог не устанавливать цену за любые вещи.

Лисса взяла амулет и повесила его себе на шею. — Брат Лифкраун позаботится о нем. Она кивнула эльфу, который терпеливо ждал позади нее.

— О, эльф! — сказал Спрайт, — насмехаясь над стереотипом о халфлингах, очарованных эльфами. Насмешка не ускользнула от брата, выражение доброты, на лице которого испортилось при этом замечании.

— Что касается вашей руки, — продолжила Лисса, когда Спрайта уводили, — я могу исцелить боль, но шрам останется. Вы были помечены Латандером.

— Что! У меня будет это клеймо до конца моей жизни — как у какого-нибудь обычного вора, — выпалил возмущенный мошенник.

Лисса кивнула. — Это цена за обращение к Латандеру.

— Я не призывал его — или какого-либо другого бога, — прорычал Пинч, рискуя совершить богохульство в самом храме Повелителя Утра. — Черт возьми, это только что произошло! Я не просил об этом.

— Тем не менее, это произошло, — возразила она с абсолютной решимостью человека, чья вера может быть только неоспоримой. — Следовательно, в своем сердце вы, должно быть, воззвали к могуществу Латандера. Как еще вы могли получить его метку?

Пинч уставился на свою онемевшую и почерневшую руку, боясь увидеть шрамы перед глазами. Если он никогда больше не сможет использовать свою руку, это уничтожит единственный известный ему талант. Как он сможет без здоровой руки  взломать замок или стащить кошелек? Однорукий вор всегда был калекой, которого жалели его товарищи, и над которым насмехались его бывшие «пациенты». Значит, это была месть Повелителя Утра. — Будь проклята эта боль! — горько прошипел мошенник. — Вы сможете заставить мою руку работать?

Лисса колебалась, и это колебание не было обнадеживающим. — Я не знаю. Все, что я могу сделать, это попытаться. Знаете ли, это большая честь — быть отмеченным Повелителем Утра.

— Замечательно. Теперь я пророк.

— Не так, — шикнула на него Лисса, готовясь к лечению. — Это значит, что Латандер видит в вас что-то другое, что-то большее, чем в обычных людях. Пророки, мудрецы, отважные военачальники — все они оставили свой след.

— Величие — ха! Я не пророк и не король. Сердце Пинча прямо сейчас было наполнено горечью. Его мир рушился вокруг него, независимо от того, что бог видел в его будущем.

— Тем не менее, Джанол, наш господь что-то видит в вашем будущем. Возможно, когда-нибудь вы станете отважным героем.

— Почему нет? Сейчас я ни на что другое не гожусь — благодаря вашему богу.

— Следите за своим языком! — огрызнулась Лисса, взбешенная его небрежным богохульством. Она схватила его за запястье и повернула его руку ладонью вверх, затем сделала пассы, необходимые для произнесения заклинания. Ожог покалывало, а затем боль утихла. Почерневшая мякоть отслаивалась, обнажая под ней розоватую свежую кожицу. Клеймо поблескивало розовато-белым цветом, как свежий шрам. Боль исчезла.

В качестве эксперимента Пинч попытался сжать кулак, но это было безрезультатно. Лучшее, что он мог сделать, это сжать пальцы в подобие когтей, но ладонь была толстой и с трудом сгибалась.

— Вздор. Ваш бог погубил меня, — простонал Пинч, его голос был полон печали. Он сидел, уставившись на свою бесполезную руку, горькая соль заполнила уголки его глаз. Все, кем он был, все, что он мог сделать, было в его руках. Каким же он может быть карманником, если не сможет держать нож? Сможет ли он забраться на крышу, будучи неспособным, удержать веревку? Может быть, он мог бы заняться грабежами и избивать своих жертв до бесчувствия этой лапой — вот и все, на что она годилась. В глазах своих партнеров он стал всего лишь половинкой — меньше, чем ничем.

— Я жалкий калека, — прошептал он, ни к кому не обращаясь.

Уже давно миновал рассвет, когда Пинч и Спрайт покинули храм, нашли своих друзей и удалились на задние столики таверны. Там, в безвкусных глубинах общей комнаты, Пинч выпил. Он пил с унылой энергией, без радости или чувства товарищества. Он пил с горькой решимостью человека, пытающегося стереть воспоминания о своей жизни. Он сделал несколько глотков, не почувствовав вкуса, и потребовал еще, прежде чем его кружка опустела. Негнущейся рукой он нащупал кувшин, и чем больше он нащупывал, тем больше проклинал свою судьбу и пил снова, пока в ярости не отшвырнул кружки, глиняный кувшин, свечу в сторону и не уставился на своих друзей своими сухими от боли глазами.

Его друзья позволяли ему пить, поскольку они все равно мало что могли сказать, чтобы остановить его. Спрайт терпеливо разлил эль, и подобрал разбросанные кружки, в то время как Мэйв сделала все возможное, чтобы успокоить бушующий нрав Пинча. Терин откинулся на спинку стула и ничего не говорил, спокойно обдумывая возможности этого нового будущего.

— Еще не все потеряно, — еще раз сказал Спрайт, опрокидывая кружку. — Это не рука делает тебя, Пинч. Ты больше, чем человек, который может ударить ножом и все такое. Любой мошенник может это сделать. Это то, что у тебя в голове, то, что делает тебя особенным.

— Он прав, — тихо добавил Терин. — Ты можешь уйти из профессии, успокойся. Посмотри, какие ты создал нам здесь условия — проживание во дворце, изысканная еда и слуги. Все, что тебе нужно делать, это сидеть там, наверху, примечать богатые места и строить планы для других.

— Это разумный совет, — добавила Мэйв, поглаживая раненого по волосам.

Пинч хмыкнул и сосредоточил свое внимание на вине.

— Конечно, — продолжил Терин с вкрадчивой елейностью, — должен быть новый вожак...

Пинч оторвал взгляд от своей кружки. — Вроде тебя? — прорычал он.

Гур опустил взгляд. — Больше похожий на меня, чем на калеку.

— Калеку! Я должен был позволить им повесить тебя в Эльтуреле, ублюдок! Я все еще ваш шеф, и ты будешь возражать против этого или...

— Или что? — Терин проревел в ответ. — Или ты зарежешь меня? Что ж, возьми. Гур вытащил два кинжала и бросил один на стол. Он загремел среди кружек и кувшинов. Этому звуку вторил скрип его стула, когда более молодой человек отошел от стола и стал ждать, небрежно держа нож наготове. Спрайт и Мэйв отстранились, их глаза метались от Пинча к Терину и обратно. Хозяин таверны, стоящий у кранов,  обратил на это внимание, держа под рукой свою булаву с ясеневой рукояткой.

— Продолжай. Давай, управляй мной.

Пинч неуклюже попытался поднять кинжал своей искалеченной рукой, но, поскольку он не мог сомкнуть ладонь вокруг рукояти, усилие было тщетным. Наконец он сдался и рухнул, обратно, со свирепым взглядом.

Терин бессердечно улыбнулся, как взрослый сын, смотрящий сверху вниз на своего ослабевшего отца. — Ты сделал мне добро, Пинч. Ты сделал нам всем добро, но теперь все изменилось. Пришло время для нового управителя.

Худощавое тело Пинча осунулось, возможно, из-за выпитого или, может быть, в знак смирения со словами более молодого человека. Наконец, он расстегнул объемистую сумку, висевшую на боку, отодвинул в сторону их напитки и поставил ее на стол. — Я полагаю, ты захочешь доставить это, — прорычал он, развязывая завязки и открывая сумку достаточно, чтобы показать внутри золотой блеск их украденных сокровищ. — Первая задача в качестве нового вожака.