По крайней мере, не те, кто честен.

Балансируя на высокой черепичной крыше, две фигуры — большая и крошечная — продолжали свою работу. Холодный порыв ветра обдал их дрожью, и они бессознательно заерзали на своем насесте, пока их спины не оказались осторожно повернутыми к ошеломляющим порывам ветра. Ни разу они не оторвали своего внимания от глазурованных плиток под ними.

На обожженной глине была еще и  металлическая решетка. — Это все. Ты готов? — прошипел тот, что был крупнее из двоих.

Щелчок веревки, когда меньший завязывал свой последний узел, был ответом. — Не урони меня на этот раз, Пинч, — предостерег тонкий, слегка  веселый, голосок.

— Не пытайся гнать волну, Спрайт-Хилс. Приберегать лучшие камни для себя — не значит быть честным. Я мог бы позволить Всадникам Ада забрать тебя. В голосе мужчины вообще не было юмора, и в темноте было невозможно разглядеть выражение его лица. Он пропустил веревку с узлом через маленькое отверстие в черепицах крыши.

Спрайт-Хилс что-то пробормотал в ответ, ничего не сказав, хотя его тон был соответственно кротким. Пинч, его напарник, был не из тех, кому можно перечить без необходимости. Спрайт-Хилс попробовал это однажды и горько пожалел об этом. Он мог только догадываться, что Пинч, должно быть, был в хорошем настроении в тот день, потому что халфлинг  был все еще жив. Он видел и даже помогал Пинчу убивать людей даже за меньшую провокацию. Он мог бы сказать, что Пинчу он просто нравился, но он знал старого плута гораздо лучше. Просто у Пинча не было друзей, только члены его банды.

Раздался слабый шум, когда веревка ударилась об пол. — Спускайся, — сказал Пинч с игривой веселостью. Он обернул шнур вокруг талии и ухватил его рукой, готовый принять вес халфлинга. Маленькие люди, такие как Спрайт-Хилс, были маленькими и короткими, что делало их удобными для того, чтобы протискиваться через крошечные щели, проделанные в приподнятой черепице крыши, но они все равно не были легкими. Спрайт-Хилс, например, любил эль с сыром, что придавало ему невинный вид пухлости. Все это было хорошо для работы на улице, но халфлинг был далеко не самым легким взломщиком, которого использовал Пинч.

Халфлинг  изучал Пинча в темноте, а затем пожал плечами, не в силах понять этого человека. Пинч был «управленцем» — хозяином своих изворотливых и бестолковых собратьев. Атмосфера нарочитой угрозы вокруг него была маской, которую он носил слишком долго, и Пинч практически не знал другой. Действительно, пухленький маленький Спрайт-Хилс даже не был уверен, что знает настоящего Пинча.

— Хватит бездельничать, — прошипел мошенник.

Халфлинг резко пришел в движение. Извиваясь задом, чтобы сохранить равновесие на плитках, он стянул пару толстых ботинок и размял свои покрытые мехом ступни. С веревкой лучше работать босиком, но терракотовая крыша на зимних ветрах — неподходящее место для того, чтобы ползти босиком.

Пинч сунул веревку в мозолистые руки халфлинга.

Халфлинг потрогал веревку. — Почему бы тебе не спуститься, Пинч? — наконец спросил он с наглой улыбкой. — Я поддержу тебя.

Пинч улыбнулся в ответ такой же хищной ухмылкой. — Больное колено — и я никогда не был хорош в лазании. Они оба знали ответ. — Двигайся. Мы должны уйти до того, как снова появятся Всадники Ада.

Халфлинг проворчал, зная, какой аргумент принесет ему пользу. Он протиснулся в дыру, цепляясь плащом за неровные края. — Сюда мы забрались  достаточно хорошо, ты...

Ворчание стало нечленораздельным, а затем исчезло, когда халфлинг спустился в темноту. Руки Пинча, крепко обхватившие веревку, дрожали и подергивались с каждым ее рывком.

Когда он сидел на крыше, спиной к маленькой трубе, каждая секунда на ветру и в темноте растягивалась в сознании Пинча на часы. Время было его врагом. Это были не стражи, обереги, заклятия или звери, которые, по слухам, бродили по залам под ними; это было время. Каждая минута была минутой большего риска, шанса, что какой-нибудь несвоевременный торговец по соседству поднимется со своего тайного свидания и подойдет к окну, чтобы подышать свежим воздухом, или, что на улице, внизу судебный исполнитель оторвется от своего обхода, чтобы посмотреть на луну. В темноте было бесконечное множество глаз, и чем дольше длилась работа, тем больше была вероятность, что кто-нибудь его увидит.

Пинч выругался на крысу, которая наблюдала за ним с карниза, бросив осколок плитки в сторону ее черных глаз. Когда крыса пискнула и убежала, Пинч проклял Спрайта за его медлительность. Был еще один, Терин, который был избран мишенью для его проклятий. Именно он, а не Пинч, должен был быть на крыше; именно так Пинч и планировал эту операцию. На самом деле, во всем был виноват этот чертов дурак, попавшийся на удочку, когда ему даже не следовало пытаться. У него не было навыков карманника, чтобы пытаться завладеть завязками на корсаже «хозяйки игры», не говоря уже о кошельке сержанта  Всадников Ада.

Пинч как раз размышлял о том, кто был бы подходящим человеком, чтобы обеспечить алиби Терину, когда веревка ускользнула у него из рук. Мгновенно он нырнул вперед, лицом в дыру, успев удержаться, чтобы не рухнуть на мраморный пол тридцатью футами ниже. Он напрягся, готовый услышать любые звуки борьбы или тревоги, даже самый легкий стук мягких шагов.

Там ничего этого не было, и это было хорошо. Пока все шло по плану. Спрайт-Хилс оправдывал свое имя, теперь бесшумно шагая по залам Великого Храма Латандер, направляясь к великой святой реликвии, хранящейся там.

У Пинча был план, и притом грандиозный. Реликвия была для него бесполезна, но были и другие, которые дорого заплатили бы за нее. Наиболее вероятными были отколовшиеся секты и соперничающие вероисповедания, но даже храм, находящийся под ним, мог быть готов заплатить, чтобы сохранить свою честь в неприкосновенности.

Это была, безусловно, самая амбициозная вещь, которую он и его банда когда-либо пробовали, далекая от простого проникновения и изымания ценностей, которые они делали в прошлом. Проникновения, подобные этому, они совершали, но никогда в таком грандиозном масштабе. Одно дело — взломать жилище какого-нибудь заурядного дурака. Отправить Спрайт-Хилса, проникнуть в храм — это совсем другое, почти такое же трудное, как взломать жилище волшебника. В храмах были стражи, обереги, жрецы и звери — но награды были намного больше.

План был прост. Темный участок переулка Свитсвит Лейн, который едва отделял храм от праздничных залов на другой стороне, был тем местом, где Пинч планировал их проникновение. Несколько приятных ночей разведки с верхних этажей «Очарованной Девы» убедили Пинча в том, что охрана в этом месте была особенно слабой. Тем не менее, Пинч бросил несколько монет, чтобы две горничные, Кларрит и Йоссин, наверняка мыли посуду в подсобке, чтобы отвлечь любопытные взгляды. Спрайт-Хилс без препятствий взобрался на крышу храма, в то время как Пинч, взявшись за веревку, вскоре последовал за ним. Все прошло хорошо.

Оказавшись на стене, пара мошенников пересекла дорожку для охраны и погрузилась в лабиринт фронтонов, карнизов и дымоходов, пока, по оценке Пинча, они не оказались над главным залом. С помощью монтировки и резака они приподняли плитку и проделали отверстие под ним — и теперь Спрайт-Хилс был внутри.

Но это занимало слишком много времени. Пинчу это не нравилось. Если его расчеты были верны, то халфлинг наверняка уже был над алтарем. Все, что нужно было сделать Спрайт-Хилсу — это быстро схватить реликвию и все остальное, до чего он мог дотянуться, и вернуться к веревке.

Проблема заключалась в том, что Спрайт был там слишком долго.

Осторожно, чтобы не свалиться со своего продуваемого ветром сиденья, Пинч наклонился вперед, чтобы заглянуть в дыру. Сначала его глаза, немного ослабевшие ночью, ничего не видели, но постепенно внутреннее пространство разделилось на области глубокой темноты и просто мрака. Напрягшись, Пинч попытался истолковать увиденное.

— Безбожник! — взревел чей-то голос как раз в тот момент, когда темнота вспыхнула светом. Пинч чуть не провалился в узкое отверстие, когда его взгляд наполнился короной ослепляющих огней.