Клидис наклонился вперед. Пленник закричал.

Когда крики прекратились, Клидис попробовал снова.

— Сэр Куркулатайн, — был невнятный ответ. Пот и слезы блестели на его лице. — Вассал принца Тродуса.

— Тебя послал принц?

— Нет, мой господин!

— Слишком просто. Клидис снова оперся на трость. — Кто тебя послал? Скажи мне, и все станет проще.

Мужчина едва мог шептать. — Трив. Ходили слухи, что Тродус предложил нам титулы.

— Это результат амбиций, — предостерег Клидис Пинча, который терпеливо сидел на окровавленной скамейке, пока допрос не закончился.

— Это результат плохого планирования.

— Неважно, — пожал плечами Клидис. Он повернулся к капитану стражи, который вернулся со своей миссии. — Этот человек, — Клидис указал на пленника, — является предателем, который напал на законного регента Анхапура. Казните его.

— Будет ли суд, милорд камергер?

Камергер посмотрел на Пинча холодным взглядом стервятника. — Я не вижу необходимости в судебном разбирательстве. А ты?

Мошенник покачал головой и поднялся на ноги. — Нет, совсем нет.

— Присоединяйтесь к нам по пути во дворец, — приказал камергер, и они оба двинулись. — Я сомневаюсь, что сегодня будут еще какие-нибудь нападения.

— Лорд Клидис, смилуйтесь! — взвизгнул пленник. Его крики разносились по безмолвной компании, к которой он собирался присоединиться, пока его эхо не слилось с хором безмолвных призраков, умоляющих о собственном правосудии.

Они прошли через ворота, оставив капитана и его людей убирать оставшиеся, неприличные элементы. Священники, привлеченные криками, столпились на другой стороне, но их вход был заблокирован двумя солдатами, которые небрежно стояли на пути. Никто не собирался враждовать с человеком, который носил эмблему золотой змеи королевского двора.

Если, конечно, они не были из Анхапура.

Среди святых людей произошла потасовка, когда Лисса изо всех сил пыталась прорваться сквозь строй. Ее удерживал один из них — как мог видеть Пинч —  пузатый слуга Бога Гонда. Она боролась с убежденностью в моральной чистоте, но прагматизм обхвата был на его стороне. Она быстро застряла.

Было интересно наблюдать за реакцией остальной части небольшой группы — так редко такое разнообразное собрание конфессий собиралось вместе. Верный слуга Гонда, прагматичный Чудотворец, говорил: — Таков результат предательства, — удерживая Лиссу. Человек Бога Торма, защитника справедливости, почти заглушил его криком, — нет, — и требованием представить доказательства преступлений убийцы. Огмаиты и Денирийцы спокойно наблюдали; наблюдать и отмечать было тем, чего требовали от них их повелители. Жрецы бога песни воспользовались моментом, чтобы начать панихиду в золотых тонах. Сзади облаченный в доспехи жрец Темпуса наблюдал за происходящим с мрачным одобрением, довольный тем, что победа и поражение были должным образом вознаграждены.

Пинч мог представить себе жрецов темных богов — падшего Кайрика, скрежещущего Талоса и холодного Ловиатара — улыбающихся самим себе в углах, где тени становились стенами. Нежеланные среди стражей некрополя, тем не менее, они все были там. Скрытые храмы Анхапура всегда были рядом.

Клидис просто отмахнулся от внимания священников. Телохранители образовали проход, их мечи образовали, ограждение из вороненой стали. Учитывая решительное пренебрежение, проявленное камергером, священники позволили своему любопытству и возмущению быстро угаснуть. Они устроили грандиозное шоу, вернувшись к своим повседневным привычкам. — «Как это соответствует самым благородным чувствам человека», — саркастически подумал вор. Только Лисса оставалась неустрашимой.

— Лорд Клидис, я прощаюсь с вами, — сказал Пинч. — Мне нужно кое-что придумать, теперь, когда моя работа понятна.

Глубоко под царственным одеянием, морщинистым брюшком и покрытой инеем макушке у Клидиса все еще была душа казарменного солдата. Он видел, как Лисса поймала взгляд Пинча, и совершенно неправильно понял его. Он наклонился, чтобы прошептать: — Она не из тех, кто хочет заполучить тебя или любого другого мужчину, ты, мерзкий негодяй. Я рискну своим лучшим вином, что ты не сможешь очаровать ее.

Пинч отреагировал на это предложение, лишь приподняв одну бровь. Это могло быть принятием вызова, а могло быть и нервным тиком игрока, который выдает удивление человека еще до того, как он его полностью осознает.

— Я буду рад выпить хорошего вина, — ободряюще протянул мошенник. Он не стал поправлять лорда; на самом деле, он хотел, чтобы старик продолжал думать о грешках Пинча. Это отвлекло бы его от истинных мотивов вора.

— И каков твой залог?

Пинч пожал плечами. — То немногое, что я ношу, а это едва ли больше того, с чем я пришел, но, возможно, пара кошельков на ваш выбор.

— Справедливо. Мое вино против твоих пальцев.

Пинч поднял руку и помахал вышеупомянутыми пальцами на прощание. — Я сам найду дорогу обратно.

Когда отряд завернул за угол, он отыскал Лиссу. Мужчина застал ее за тем, что она собирала свои священные атрибуты. Пинч бросил взгляд на небо. Длинные тени выдвигались из узких переулков и сгущались на широкой аллее, ведущей к воротам.

— Куда-то идете? Пинч кивнул в сторону ворот.

— То, что вы сделали там, эта казнь...

— Я никого не казнил.

— Вы ушли, а они убили одного человека, — запротестовала она.

— Что я должен был делать? Вмешиваться в прямые приказы королевского камергера?

Лисса в замешательстве прижала пальцы к глазам. — Вы могли бы возразить против этого...

— Просить о снисхождении? Эти люди пришли, чтобы убить меня.

Глаза Лиссы встретились с его глазами. В ее взгляде была зазубренная твердость камня, чего Пинч не ожидал от жрицы Храма Повелителя Утра.

— Ты ублюдок, ты знаешь это?

— Крашеный насквозь, — радостно ответил Пинч. Жрица открыла рот, чтобы что-то сказать, но Пинч не остановился и разразился литанией собственного позора. — Я также злодей, распутник, расточитель и бездельник, а также прогульщик, вор, наркоман, свадлер и дикий мошенник, но не паллиард и не фальшивый чудак. Он остановился, чтобы сделать глубокий вдох. — Моя одежда слишком хороша для этого, — объяснил он в сторону, прежде чем снова заговорить торопливым, серьезным шепотом, излюбленным театральными заговорщиками. — На вашем месте я бы пересчитал свои кольца и серебро и запер свои сокровища, когда этот Джанол рядом. Я бы сменил замки на винном погребе и наложил новые чары на королевскую сокровищницу. Я бы даже позаботился о том, чтобы все фрейлины были некрасивыми и не попадались мне на глаза.

Плут постучал себя по носу, подмигнув и ухмыльнувшись, как любимый старый дядя ребенку. — Ха. Я не видел ни одной с тех пор, как попал сюда.

Лисса прекратила собирать вещи, совершенно ошеломленная сардоническим настроением Пинча. — Вы дразните меня. Никто не бывает настолько плох.

— Настолько плох? А как насчет Кора Рогоносца или Файн-Клос Дуррама? Так вот, они были настолько плохи, уверяю вас. Однажды я слышал, как Дуррам за одну ночь выпил все лучшее из винного погреба лорда, а на следующую ночь вернулся за кубками! Пинч продолжал подшучивать, небрежно уводя ее от ворот некрополя. Он не хотел, чтобы жрица размышляла о том, что только что произошло. Ему нужно было, чтобы она любила его, если не доверяла ему.

— Позвольте мне проводить вас на более безопасные улицы, — небрежно сказал он, предлагая ей руку. Его взгляд скользнул по забрызганной грязью улице. За исключением бульвара, на котором они находились, район представлял собой путаницу узких, кривых переулков и притонов недобрых намерений. Маленькие таунхаусы с мансардами теснились друг к другу, местами так яростно пытаясь украсть солнечный свет у своих соседей, что свет не достигал оснований улиц и переулков. На протяжении всей этой путаницы сады будуаров создавали оттенки цвета, нежности и сладкого аромата, которые презирали дешевые похлебки, но только за определенную цену. Это были улицы, полные сомнительных, неуравновешенных и безнравственно амбициозных людей. Это были улицы юности Пинча.