Старый мошенник был обеспокоен, хотя и держал свои советы при себе. Анхапур находился в нескольких месяцах пути, через огромную пустыню, где зверей, гораздо более страшных, чем катоблепас, было намного больше. Они едва преодолели самую малую часть этого расстояния, а уже одиннадцать из двадцати солдат были потеряны. Пинчу казалось, что шансы на то, что он и остальные окажутся далеко в пустоши без защиты людей и оружия, велики. Могло ли быть так, что Клидис, оставшийся без Манферика, которому можно было служить, предпринял безумную попытку привести Пинча к его гибели? Это не было невозможно. В свои годы мошенник наверняка слышал о более странных страстях — волшебнике, который построил волшебную тюрьму только для того, чтобы мучить свою неверную жену, или военном капитане, который повел всю свою компанию в Раурин, Пыльную Пустыню, чтобы сразиться с песком. Ходили слухи, что солдат в Эльтуреле отравил и уничтожил свою роту только для того, чтобы отомстить за оскорбление. Это было такое безумие, выходящее за рамки всякой нормы, о котором беспокоился Пинч. Клидис был стар и никогда не обладал умом великого волшебника или государственного деятеля.
А затем Клидис прекратил марш, остановив свою редеющую команду на опушке леса, где деревья внезапно уступили место коричневому сухому лугу с вымороженной зимой травой. Несмотря на то, что было еще целых полдня светло, а это ценная вещь в короткие дни, сержант выкрикнул команду на разбивку походного лагеря. Сержант чрезвычайно хорошо играл роль солдафона, не потерпев никакой лени со стороны своих людей. Пинч и его спутники были благодарны за хладнокровную эффективность отряда, поскольку это избавляло их от любого труда.
— Ставьте свои палатки, парни. Я хочу, чтобы отряд из пяти человек собрал дрова для костра — помните, два человека постоянно на страже. Солдаты Хервис, Клинд — приготовьте свои луки. Добудьте свежего мяса для всего лагеря.
Мошенники не могли не заметить реакцию солдат на это объявление, больше, чем просто восторг от отсрочки несвежих пайков. Никогда прежде сержант не отправлял отряд на охоту.
Трое мужчин топтались в грязи, тайком переговариваясь, в то время как Мэйв оставалась в седле. — Гм, новое дело, — Спрайт-Хилс подчеркнул свое наблюдение, сплюнув в комок тающего снега.
— Да. Об этом особо нечего было сказать. Пинч заметил неподалеку Клидиса, который пытался что-то прочесть на непослушном свитке пергамента. Лист сворачивался каждый раз, когда он отпускал нижнюю часть, чтобы найти нужную строку.
Поймав край свитка, Пинч туго натянул его. — Зачем разбивать лагерь сейчас, боже милостивый? — язвительно спросил он. Взглянув поверх, он заметил, что свиток представлял собой нацарапанную сетку солнц, лун, звезд и времен года.
— Какой сегодня день? Клидис ворчал, сражаясь с постоянно сворачивающимся листом.
Пинч почувствовал раздражение из-за того, что его так неуклюже игнорировали. Не то чтобы его раньше не игнорировали. Его главный козырь состоял в том, чтобы пройти незамеченным перед глазами тех, у кого были веские причины следить за такими, как он. Но теперь это был его выбор — быть увиденным и услышанным. Он, главный мастер Эльтуреля, был важен, и даже лорд-камергер не должен был забывать об этом. Пинч не искал Клидиса; Клидис пришел так далеко только ради него, так что старик не имел права притворяться, что он ничего не значит.
Не слишком любезно мошенник отодвинул свиток в сторону с резкостью, которая наверняка привлекла внимание охранников, и повторил: — Почему мы разбили лагерь? До Анхапура еще несколько месяцев, и я, например, не хочу торчать здесь в качестве вашего приглашенного гостя.
Камергер что-то сделал со своим лицом, и его борода раздулась до размеров разъяренного дикобраза. — Мы остановились, потому что сегодня неподходящий день, и мы будем стоять до тех пор, пока это необходимо. Ты такой умный, Мастер Пинч, что я подумал, что у тебя хватит здравого смысла понять, что я не тратил впустую свои дни, путешествуя по этой нецивилизованной земле. Чтобы преодолеть это расстояние, потребовалась бы вся охрана Анхапура, и на месяцы больше, чем у меня есть. Мы ждем назначенного события. По моему календарю, завтра первое Найтол. В этот конкретный день, в определенный час некоторые волшебники в Анхапуре, все еще верные памяти Лорда Манферика, соберутся и произнесут заклинание. Когда они это сделают, на этом месте в это время произойдет наше перемещение домой — без пеших переходов или езды верхом на всем этом расстоянии.
— Ну и кто теперь такой умный? — протрубил Клидис, сворачивая свиток и засовывая его под мышку.
— «Я», — подумал Пинч про себя, когда человек отошел в сторону. — «Я нужен тебе в Анхапуре более срочно, чем казалось, настолько, что волшебники послали целый отряд через весь континент, чтобы найти меня». Пинч ничего не сказал, только пожал плечами, как человек, которого перехитрили, и ушел.
К тому времени, как Пинч вернулся, Лисса присоединилась к их маленькой компании. В течение нескольких дней, прошедших с их первой встречи, он тщательно культивировал свои отношения с ней. Ее благоговение перед его положением Лорда Джанола этому не повредило, и он осторожно играл на этом. По его мнению, она была чрезвычайно наивна и, по-видимому, не могла приписать низменное воровство кому-либо из высокопоставленных лиц. Таким образом, его осторожные предположения о том, что Клидис был подозреваемым, были встречены с удивленным одобрением. Она вела себя так, будто с ее глаз спала пелена, но все это время Пинч еще больше заслонял ее цель.
Потребовалось немного больше искусства, чтобы объяснить ей его шайку — к ее удовлетворению. Они вряд ли соответствовали образу подходящих слуг. Пинч вряд ли мог бы представить себя мудрым и заслуживающим доверия, если бы нанял такую команду неблагодарных, бездельников и выпивох, как Терин, Спрайт и Мэйв. Мэйв напивалась и что-то говорила, совершенно выходящее за рамки возможностей любой домашней кухарки. Терин, хотя и был хорошим помощником, был слишком горд, чтобы играть эту роль, не ощетинившись. И Спрайт-Хилс — ну, он мог бы подыграть какое-то время, но мог бы все испортить какой-нибудь катастрофической шуткой.
Вместо этого Пинч взял курс, не слишком далекий от истины. Он был, как объяснил мошенник, некогда расточительным подопечным, которому теперь суждено искупить вину и исправиться. Поэтому, как утверждал Пинч, он не мог сдать старых товарищей без угрызений совести, какими бы мерзкими и падшими они ни были. Эти несколько товарищей оставались верными друзьями в его самые мрачные дни. Для него отказаться от них сейчас, просто потому, что он вновь обрел должное представление о своем истинном классе, было верхом бессердечия. Он был у них в долгу и поэтому забрал их с собой, где мог бы выплачивать им небольшие пенсии до конца их жизни.
По мере его рассказов, в которых было достаточно пафоса и чести, они понравились молодой жрице. Пинч был справедлив, кроткие были воспитаны, и надлежащий порядок в мире был восстановлен. Тем не менее, мошенник не смог удержаться от того, чтобы добавить подколку: Клидис был злодеем, хотя и не великим. Старый участник кампании был тенью врагов Пинча, тех, кто, возможно, не хотел, чтобы он оказался в Анхапуре живым. Тощий шулер не настаивал на этой идее, даже допустив, как он может ошибаться, но позволил этому предположению всплыть в его рассказе.
Женщина слушала, презрительно приставив палец к носу, игнорируя большую часть того, что говорил ее попутчик. Она не была такой наивной, вопреки тому, что провозглашала юная яркость ее лица. Когда она фыркала на его претензии или упиралась языком в щеку, старший мошенник делал вид, что не замечает этого, как поклонник не видит кислого настроения своей возлюбленной. Пинч не ожидал, что она поверит всей этой истории, на самом деле ей не нужно было верить ничему из этого. Ей нужно было усомниться в своих подозрениях, было ли это потому, что она была наивна, или просто развлекалась.
Все это больше не имело значения. Теперь ей придется самой искать дорогу в Анхапур. Мероприятия Клидиса, по крайней мере, должны были устранить это гложущее беспокойство.
