— Дрась. Чё тщить?
Сказано было неразборчиво, сквозь зубы, так, что Лисса, невеликий знаток байихского, не столько поняла, сколько догадалась. Но за работу парень хватался споро и силён был просто чудовищно — ящики, которые девушка чуть приподнимала с одного конца, он легко подхватывал на руки и оттаскивал вверх по лестнице. Не её же была вина, что подходящая под студию комната, достаточно большая и с приличным освещением, обнаружилась на втором этаже?
Хмурого подростка звали Мило, тётушке Лилее он приходился сыном. Поздним, младшим и это было практически всё, что ей удалось из него выжать. Удивительно необщительный пацан. Но вежливый. Закончив с переноской последнего чемодана, распрощался и предложил обращаться, если потребуется перетащить что-то тяжёлое или ещё какая мужская работа возникнет. И утопал. Даже от предложенного всё из той же вежливости чая оказался.
И хорошо, что отказался: печь Лиссандра ещё не пробовала разжигать и совсем не была уверена, что сможет совладать с нею, и посуда тоже до сих пор была не распакована. И не потому, что девушка не помнила, куда что рассовала — очень даже помнила, вон в том кофре, расшитым по верху фетровыми кувшинами и кружевными чашками (работа сестрицы Миссулы), но ставить свою, привезенную из родного дома посуду на невычищенные столы и полки, по которым неизвестно какие мыши бегали, Лисса не хотела.
Дом возмущённо заскрипел: это какие ещё грызуны? Не было их никогда на подвластной ему территории!
Лиссандра от этого возмущения только отмахнулась — пришло время браться за щётки, тряпки, мыло и воду. Не сказать, чтобы дела домашние были её коньком, но как всякая девушка получившая хорошее домашнее воспитание, вести хозяйство она умела. А сейчас её просто-таки трудовой энтузиазм охватил. Мало просто выкупить дом, чтобы сделать его по-настоящему своим, нужно ещё приложить к нему руки. Вот, хотя бы вымести пыль и паутину, вымыть полы, протереть окна. Она не ставила себе невыполнимых задач, вроде привести в порядок весь особняк в одиночку за один день, но хотя бы комнаты, намеченные под спальню и мастерскую, а так же кухню, в которых она в ближайшее время планировала обитать, привести в порядок следовало как можно скорее.
Дом удовлетворённо вздыхал, подставлял под щётку деревянные ступеньки, ведущие на второй этаж, и прятал занозы.
С самым большим помещением второго этажа, которое на плане претенциозно именовалось «Утренняя гостиная», Лиссандра расправилась довольно быстро. От наполнявших когда-то это помещение вещей, остались только выгоревшие на солнце контуры на стенах, а больше всего времени заняло отмывание высоких, панорамных окон, которые и послужили причиной того, что Лиса определила это помещение под мастерскую художника. Творчество не терпит тесноты и плохого освещения.
Под спальню была зарезервирована тоже не самая маленькая комната и Лиссандра обошлась бы и меньшей, и даже, наверное чувствовала себя в ней уютней, но именно у этого помещения имелся один весомый плюс. Деревянная кровать, настолько монументальная, что бывшие жильцы, практически подчистую вынесшие внутреннее убранство дома (кое-где были сняты даже стенные панели), не пожелали связываться с её перетаскиванием. Вещей из дома девушка привезла не так много, и уж запасной кровати среди её поклажи точно не было. Хорошо ещё мама настояла на том, чтобы впихнуть ей скрутку с тонким матрасиком, а то ближайшие пару дней пришлось бы ей спать на голых досках.
Лиса сбежала по лестнице, выплеснула в траву очередное ведро грязной воды и подумала, что неплохо бы сделать перерывчик, чая выпить, или хотя бы пожевать ссобойку, запивая её водой из колодца, если с печью с первого раза совладать не удастся. Но уже спустя пару минут вспомнила, почему не сделала этого раньше — кухня до сих пор осталась невымытой даже вчерне. Или наплевать? Не настолько уж она брезглива, можно ж вполне и на крыльце расположиться. Нет, если сейчас остановиться, дать себе расслабиться — запланированные на сегодня дела она точно не доделает. И Лисса опять взялась за воду и тряпки.
Кухня была вычищена и если не сверкала и блестела, то уж посвежела точно, однако расположиться на отдых в ней по-прежнему не тянуло. Почему? Лисса огляделась — нет, взгляд ни за что не дисгармонирующее не цепляется. И тут её осенило: несмотря на приоткрытую на улицу дверь и пару кубометров вынесенной грязной воды, воздух был по-прежнему тяжёлым. Почему? На самой кухне точно ничего не завалялось: она, с мокрой тряпкой наперевес обследовала все уголки. А рядом? Вроде бы где-то тут должно быть отдельное помещение для хранения продуктов.
Стыдливо скрипнула дверь в кладовку, открывая источник неприятного запаха. Неопрятная куча чего-то, впоследствии оказавшаяся кублом из тряпок, имевших резкий, какой-то прямо звериный запах и в другом углу куча хорошо обглоданных и основательно просохших костей. Это ещё что за инсталляция?! О! Инсталляция!
Лисса схватилась за этюдник. Пол, на который она с размаха плюхнулась, скрипнул вопросительно, но заинтересованно смолк.
Карандаши? Нет, грифели! Линии — тонкие, аккуратно вычерченные, ложились поверх широких мазков, а кое-где, где того требовал творческий замысел, по уже нарисованной части картины приходилось проходить пальцами растирая и размазывая и тут же, поверх подрисовывать детали.
Она рисовала не неопрятную кучу — что в ней как таковой может быть интересного? Она рисовала настроение. Зыбко-неопределённое, немного загадочное, тревожное и мрачноватое.
Остановилась только когда свет окончательно ушёл. Рисунок получился, мягко говоря, не для продажи. И даже не для публичной демонстрации.
У неё таких уже целая папка накопилась.
Ужин был поздним, и на него у неё было то, что осталось не съеденным в обед. Ну и нестрашно, стройнее будет. Зато печь разожглась буквально с одной спички, чего Лисса совершенно не ожидала, если учесть, какие неубедительные палочки и щепочки она насобирала по окрестностям в качестве топлива. Сидеть перед потрескивающим огнём, медленно жевать то, что мама на дорожку насобирала было необычайно уютно, а от постепенного осознания, что она оторвалась от семьи, осталась совершенно одна да ещё и в чужом мире, живущем по собственным, во многом неизвестным ей правилам, становилось немного тревожно.
Дом легонько, чуть слышно, сочувственно вздыхал.
Но на самом деле, девушка ни о чём не жалела. Она хотела каких-нибудь перемен в своей жизни и хотела отдельную студию. Кто не пробовал рисовать, приспособив под это дело уголок семейной кухни, тому не понять. После четвёртого курса Художественной Академии Лиссандре посчастливилось найти подработку — смонтировать выставку Эрмена Дега, по творчеству которого она как раз собиралась защищать дипломную работу. Так Лисса впервые попала к байхи в тихий уютный университетский городок и захотела если уж не остаться насовсем, то хотя бы задержаться подольше. И очень жалела, что работа носила эпизодический характер, а средств, чтобы просто так задержаться не было. И на этот домик наткнулась, когда бродила по окрестностям в поисках вдохновляющих пейзажей. И ещё целый год спустя, пока работала над дипломным проектом, готовилась к защите теоретической части (экзистеционалисты прошлого столетия и Эрмен Дега как центральная фигура этого направления), время от времени просматривала сводки рынка недвижимости и тихо радовалась, что дом, который она для себя присмотрела, так никто и не купил и даже на длительный срок в аренду он не сдавался.
Дом был неказистым, хотя и довольно просторным, двухэтажным (и даже трёх, если считать тёплую мансарду), но пустовал он давно и потому словно бы нахохлился, надвинул крышу на помутневшие глаза-окна, потемнел деревянными брёвнами стен, допустил в стыки бодро зеленеющий мох. Потому, наверное, местные его и обходили, из-за вида больно непрезентабельного. Но крыша не текла, стены исправно держали тепло, в подвале не завелась сырость, а на престиж Лиссандре было глубоко наплевать, она от равнения на него отказалась примерно в то же время, когда перестала краситься.