Так как нечего было и думать больше об искоренении зла, то оставалось по крайней мере попытаться ослабить его. Уже в 1566 г., во время кальвинистского восстания, в некоторых городах, как например в Валансьене и Турнэ, заключен был в местном масштабе религиозный мир, согласно которому разрешалось свободное отправление как католической, так и протестантской религии. Впрочем, это были лишь паллиативы, диктовавшиеся городским властям необходимостью сделать возможной совместную жизнь приверженцев обоих культов. Так как теперь опять возникла такал необходимость, то принцу Оранскому, естественно, пришлось подумать о тех же средствах, тем более, что двое из его советников, Виллье и Тафен, принимали участие в соглашениях 1566 г. Разумеется, в 1578 г. не могло быть и речи о простом возврате к тому, что было 12 лет назад. Во всех городах, где утвердился протестантизм, власть перешла в руки кальвинистов и нельзя было надеяться добиться от них необходимых уступок. Инициатива должна была исходить от верховной политической власти, т. е. от генеральных штатов.

22 июня собранию генеральных штатов была подана группой оранжистов петиция, требовавшая свободы вероисповедания и одновременно среди населения пущены были печатные экземпляры ее[452]. А 10 июля принц Оранский предложил на усмотрение генеральных штатов проект религиозного мира («Religionsfrid»)[453]. Хотя генеральные штаты, незначительным большинством, отказались принять предложенный проект, по два дня спустя они приняли решение предложить на одобрение провинций другой вариант, мало чем отличавшийся от первоначального[454].

Они явно были озабочены в своем проекте тем, чтобы никоим образом не задеть католиков. Их проект считал отправление «якобы протестантской» религии заблуждением, вызванным смутным временем, переживавшимся страной, но его необходимо было терпеливо принять в целях сохранения перед лицом врага единства страны, до тех пор пока богу угодно будет «предоставить нам возможность по заслушании обеих сторон созвать общий национальный собор, который постановит в этом отношении что-либо другое». Таким образом предоставлявшееся каждому право служить богу «согласно тому пониманию, которым он наделил его», было лишь временным. К тому же оно разрешалось только в тех местах, где его потребуют по крайней мере 110 хозяйств, живущих в данном пункте не меньше года. Повсюду, где предстояло установление религиозного мира, городские власти должны были разделить церкви между обеими религиями и притом так, чтобы они по возможности не соприкасались друг с другом. Проповедникам строго запрещено было говорить вещи, могущие ввести умы в заблуждение. Протестанты должны были подчиниться католическому обычаю в вопросе о степенях родства, при которых не допускается вступление в брак. За пределами Голландии и Зеландии они не должны были работать во время католических праздников и кроме того во время католических постов мясные лавки должны быть закрыты. Отменена была особая система управления, установленная кальвинистами повсюду, где власть была в их руках. Комитеты 18-ти были ликвидированы, восстановлена власть городских управлений и запрещены произвольные аресты. Параграфы о повиновении его высочеству и распоряжения генеральных штатов об освобождении заключенных явно имели в виду особенно Гент. Повсюду верующие обоих культов должны были разделить между собой должности и без всяких различий должны были допускаться в университеты, в училища, школы и больницы.

В такой трактовке религиозный мир делал протестантам только минимум уступок. Он опять вводил свободное отправление католического богослужения повсюду там, где оно было запрещено, даже в Голландии и в Зеландии, делая в то же время почти невозможным введение протестантской религии в местностях, оставшихся верными католической церкви. Действительно, не было сомнений в том, что далеко не всюду можно будет найти 100 католических хозяйств, которые согласятся потребовать свободы протестантского богослужения. О другой стороны, в большинстве городов валлонской части Фландрии, Артуа и Генегау, где эмигранты не успели еще внедриться в большом количестве, можно было ожидать, что не найдется 100 протестантских хозяйств, и можно было быть почти уверенным, что их совершенно не будет в районе Намюра и Люксембурга. Тем не менее, допуская протестантское богослужение за пределами Голландии и Зеландии, религиозный мир сводил на-нет обещание, торжественно данное католикам в 1576 г. Самая основа его несовместима была с духом Гентского примирения. Последнее предоставляло решение религиозного вопроса на усмотрение генеральных штатов, тогда как сторонники религиозного мира совершенно не признавали в этом вопросе компетенции светской власти. «Совсем не дело политических законодателей и правителей, — заявляли они, — вмешиваться в религиозные дела, поскольку это касается существа их или того, чтобы заставить кого-нибудь придерживаться той или иной религии. С них должно быть достаточно, чтобы все население города могло жить в мире и в согласии и чтобы ни над одним человеком не чинилось насилий, какого бы происхождения он ни был и какого вероисповедания ни придерживался»[455]. Проповедовавшаяся ими веротерпимость была по существу лишь оппортунистическим средством, они прибегали к нему лишь для того, чтобы избежать гражданской войны. Их отношение к религиозным разногласиям было прямо противоположно отношению современного государства. Вместо того чтобы проявить, подобно ему, полнейшее безразличие в вопросе о догматах, они убеждены были в том, что религиозная истина должна искоренить заблуждения. Как только национальный собор провозгласит эту истину и предаст анафеме все иноверческие секты, сразу же положен будет конец свободе вероисповедания. Еретики сохранят свои гражданские права, но они лишены будут права свободного исповедания своих вероучений[456].

Итак, мы видим, что в 1578 г. дело шло о временной, а не о принципиальной веротерпимости. Кроме того приверженцы этой веротерпимости вое были протестантами и при этом протестантами-политиками. Убежденные в истинности своей веры, они с надеждой ждали решения Собора. Религиозные убеждения сочетались у них с их политическим стремлениями. Их взгляды совпадали со взглядами, изложенными Дюплесси-Морне в 1576 г. в его «представлении» штатам Блуа и в его письме «штатам и вельможам Нидерландов»[457]. Влияние великого гугенота было сильнее, чем когда-либо в совете принца Оранского. Вместе с ним он работал, не покладая рук, чтобы не дать несвоевременному рвению погубить достигнутые уже результаты, чтобы не дать под предлогом религиозных разногласий сломить борьбу против Испании и облегчить тем самым католическому королю его игру.

Но протестантские священники, считавшие, что наступил момент низвержения «римского идолопоклонства», не могли согласиться с подобной политикой. Вели они и ссылались на религиозный мир всюду там, где протестанты были в меньшинстве, то зато в Генте, где они были хозяевами положения, они с презрением отвергли его. Датен доходил в своих проповедях до утверждения, что надо быть атеистом, чтобы мириться с католицизмом, и что принц Оранский, «который меняет религии, как платье, заботится лишь о государстве и сделал своим богом целесообразность»[458]. Несмотря на старания Рихове и умеренных кальвинистов, партия переворота, к которой примкнул Гембизе, одержала верх с помощью войск и простого народа… Слишком раскаленные религиозные страсти увлекли за собой город. Ему не было больше никакого дела до генеральных штатов. Религиозная исключительность привела его к политическому партикуляризму. В то время как протестантские священники мечтали сделать из Гента новую Женеву; здесь возникла мысль о превращении его, по швейцарскому образцу, «в кантон» и о низвержении нечестивого ига «объединением всей страны»[459]. В связи с предстоящим приездом Иоанна Казимира, покровителя Датена, нетерпимость и ослепление дошли здесь до последних пределов. Протестантские священники решили противопоставить пфальцграфа принцу Оранскому, и пронесся слух, что гентцы намерены передать ему графство фландрское.