Уже весной 1568 г. его план был окончательно разработан. Суммы, полученные от залога его имуществ, а также денежная помощь от его семьи и нескольких немецких князей вместе с добровольными пожертвованиями эмигрировавших кальвинистов из Англии, Фрисландии, Кельна и Пфальца дали ему необходимые средства, чтобы создать в течение нескольких месяцев значительную армию. Его офицеры должны были одновременно в нескольких пунктах вторгнуться в Нидерланды. Сам же он предполагал вместе с главными военными силами держаться позади, чтобы действовать сообразно обстоятельствам и вмешаться в решительный момент. Он не сомневался, что соответственно обработанная его эмиссарами страна, наводненная агитационными брошюрами и листовками, тотчас же поднимется, как только появятся ее освободители, и надежда вернет ей ту энергию, которую она потеряла.

В апреле, когда Виллье с 2–3 тыс. чел. перешел границу у Маастрихта, Людовик. Нассауский вместе со своим братом Адольфом вторгся в Западную Фрисландию. Виллье был разбит наголову у Далема и взят в плен. Но 23 мая Людовик Нассауский, выступив из Эмдена, столкнулся у Гейлигерле с войсками, которые вел против него граф Аремберг, разбил и принудил их к бегству после жаркого боя, в котором пали неприятельский генерал и молодой Адольф, а затем тотчас же начал осаду Гронингена.

Этот удар не мог ни поразить, ни сломить такого опытного полководца, как герцог Альба. Он сам решил исправить неудачу своих подчиненных. Но сначала он решил прочно утвердить свою власть и устрашить мятежников ошеломляющей демонстрацией своего правосудия. 28 мая был сравнен с землей дворец Куленбург, в котором в 1566 г. собрались лица, подписавшие «компромисс»; 1 июня на рыночной площади в Брюсселе произошла первая казнь дворян; 2 июня последовали на эшафот Виллье и ван Стрален; наконец, 5 июня, к величайшему ужасу населения, последовала казнь Эгмонта и Горна. Это была ужасная демонстрация силы нового режима, которой Альба ответил принцу Оранскому точно так же, как впоследствии правительство французской революции ответило объединившейся против нее в коалицию Европе казнью Людовика XVI.

Только после этого герцог, уверенный в победе, не торопясь, двинулся во главе своих войск по направлению к северу, и, встретив у Емгума отступавшего Людовика Нассауского, при первом же столкновении с ним заставил его в беспорядке отступить обратно в Германию (21 июля). Тем временем граф Ре (Roeulx) и. виконт Гентский изгнали из графства Артуа несколько отрядов гугенотов.

Крушение этих первых попыток не смутило принца Оранского. В июне он выпустил военный манифест, призывавший под знамена солдат из валлонских полков, расформированных герцогом Альбой. В июле он обратился в одно и то же время к лютеранам и ко всем, «имеющим истинно немецкое сердце». Наконец, за несколько дней до переправы через Маас он объявил себя поборником «свободы отечества»[261].

Армия принца Оранского — пестрый сброд из немецких наемников, французских гугенотов, фламандских и валлонских кальвинистов — насчитывала несколько более 25 тыс. чел. Так как Альба должен был оставлять гарнизоны в главных городах, то он не мог противопоставить Вильгельму такой же силы. Но он знал, что принц не сумеет выдержать длительной кампании. Денежные средства принца позволили ему выплатить своим войскам только месячное жалованье. Если ему не удастся добиться молниеносного успеха, который вызвал бы восстание в его пользу, ему больше ничего не останется, как поскорее отступить. Поэтому Альба решил маневрировать таким образом, чтобы, сдерживая натиск неприятеля, избегать прямого столкновения с ним. Он понимал серьезность положения и принимал свои меры с крайней осторожностью[262]. Его твердость перед лицом опасности настолько воодушевила льежского епископа Жерара Гросбекского, что он выступил против многочисленной партии, которая собиралась открыть ворота Льежа принцу Оранскому и предоставить ему таким образом операционную базу.

Обманувшись в своих ожиданиях занять Льеж, принц направился в Брабант. Но его военные таланты не были на такой же высоте, как его политическое искусство. Теснимый испанцами, боясь разрыва своих коммуникационных линий, принц Оранский совершенно не сумел воспользоваться своим численным превосходством. Вместо того чтобы перейти в наступление, он колебался и в своих действиях подчинялся воле своего грозного противника. Как только он узнал о поражении вспомогательного отряда гугенотов, который Жанлис вел ему из Франции, он решил, что дело проиграно, и поспешно отступил через Генегау (5 ноября). Его отступление вскоре превратилось в беспорядочное бегство и, хотя он и не вступал в бой, но он должен был как побежденный вместе с жалкими остатками своей армии снастить бегством в Пикардию[263]. Одним словом, его вмешательство послужило лишь к вящему усилению авторитета его противника… Несмотря на это, именно во время этой неудачной кампании впервые прозвучали строфы «Willelmuslied» — этой боевой песни будущей революции[264].

После побед при Далеме и Емгуме и в особенности после плачевного исхода операции принца Оранского новый режим, казалось, окончательно утвердился в Нидерландах. Во время последних событий население безмолвствовало, и его апатия, казалось, обеспечивала навсегда его покорность. Власть Испании утвердилась, наконец, в этой стране, где она некогда капитулировала перед мятежным дворянством и несколькими небольшими отрядами бунтовщиков. Гордый своими победами, Альба приказал поставить себе одну статую триумфатора в антверпенской цитадели, а другую в Брюсселе, на том месте, где раньше находился дворец Куленбург. Настал момент сделать из нидерландских провинций «стальную цитадель», откуда австрийский дом мог бы диктовать свои законы всей Европе[265]. В Мадриде Филипп II отвечал высокомерно на переданный ему от имени германского императора эрцгерцогом Карлом совет быть умеренным. Тем временем Альба из Брюсселя начал вмешиваться в дела других государств. Он послал Мансфельда с 1 500 всадников на помощь французскому королю в его борьбе с гугенотами. В декабре 1568 г. он решил ответить на враждебные происки Елизаветы арестом всех англичан, занимавшихся торговлей в Нидерландах.

Очевидно, будущее не внушало ему никаких опасений. Его секретарь Альборнос писал, что можно было бы в случае нужды послать для управления Нидерландами коррехидора Сеговии. «Жители очень довольны, и нет в мире нации, которой было бы легче управлять, чем этой, если только знаешь, как ею руководить»[266]. Сам герцог похвалялся королю своей системой управления: спокойствие царит повсюду, «и это без всякого насилия»[267]. Между тем совет по делам о беспорядках продолжал казни и конфискации. Вопреки воле Филиппа, который уже 18 февраля 1569 г. хотел объявить всеобщую амнистию, «так как эта мера, — писал он, — принесет больше пользы, чем конфискации, и будет кроме того средством успокоить немцев»[268], Альба еще долго не решался прекратить суровые меры, которые дали такие благоприятные результаты. Только 16 июля 1570 г. он решился, избрав самый строгий из четырех присланных ему из Мадрида проектов, торжественно объявить в Антверпене амнистию, дарованную его государем.

Амнистия была обещана всем, кто в течение двух месяцев явится с повинной к специально назначенным для этой цели комиссарам. Но сколько же исключений было сделано из этой амнистии! Прежде всего из нее исключалось несколько сот эмигрантов, перечисленных поименно, затем протестантские священнослужители, проповедники-учителя ереси, те, кто призвал их в страну или оказывал им помощь, затем также иконоборцы, инициаторы «компромисса», вожди дворянского союза, лица, собиравшие подписи под обращением к Маргарите Пармской, те, кто присоединился к мятежникам и оказывал им денежную помощь, те, кто вообще как-нибудь оскорбил верховный авторитет короля и каким-нибудь образом обнаружил сочувствие еретикам[269]. Что же удивительного, что амнистия с таким количеством оговорок и составленная в таких общих выражениях обманула ожидания всех и была встречена с мрачной холодностью? Неумолимый судья, каким показал себя король, не сумел сделать жеста милосердия. Грехи прошлого остались запечатленными в его жестокой памяти. Ровно через 3 месяца после объявления амнистии он приказал тайно задушить Монтиньи в его тюремной камере в Симанкас!