Франция и Соединенные провинции тотчас же воспользовались этими событиями. Льежская область занимала слишком выгодное положение в политической игре в Нидерландах, и они, естественно, прилагали все силы к тому, чтобы перетянуть ее на свою сторону. Нельзя было придумать лучшего средства ослабить Фердинанда Баварского, этого естественного приверженца габсбургской династии, нем всячески поддерживать борьбу против него его собственных подданных. Не было ли положение в точности таким же, как тогда, когда Карл VII и Людовик XI так ловко вмешались в дела княжества, и разве можно было сомневаться в том, что льежская демократия с такой же величайшей готовностью ухватится за заманчивые предложения, которые будут ей сделаны? Злоключения, в которые Франция в свое время вовлекла страну, забылись; народная партия помнила только о помощи, оказанной ей когда-то французскими королями против бургундского дома. Что касается Соединенных провинций, то наличие религиозных разногласий не могло помешать маленькой Маасской республике тянуться к этой могущественной республике, с которой ее связывали помимо всего прочего интересы ее торговли и ее промышленности[778]. В 1618 г. необычайный переполох произвело «раскрытие» вымышленного заговора, якобы имевшего целью передать город голландцам. Обман был вскоре разоблачен, но характерно было то, что поверили в заговор и что он вызвал такой переполох[779].

Интриги иностранных держав ясно обнаружились вскоре после истечения срока 12-летнего перемирия. В 1623 г. в Льеже появился французский агент аббат Музон[780], вступивший в число местных граждан и вскоре начавший широко принимать в своем доме гостей, которым он усиленно изображал Людовика XIII защитником нейтралитета и свобод Льежской области. В следующем году опасения приверженцев князя-епископа еще более усилились, так как он пригоршнями сорил деньгами и стал устраивать тайные подозрительные сборища с главарями народа, среди которых на первом месте был бургомистр Вильгельм Бекман[781]. Однако сначала эти интриги ни к чему не привели. Успехи императора и католиков в Германии в начале 30-летней войны укрепили положение Фердинанда Баварского. В 1626 г. он снова провозгласил конституцию 1613 г. и в 1628 г. опубликовал 58 статей, врученных им шпейерской имперской судебной палате, в которых были точно и ясно сформулированы его верховные права[782]. Непреклонность князя придала смелости эшевенам; они приняли решение возбудить обвинение против Бекмана и многих его друзей. Миссия юриста Розена, делегированного «столицей» в Вену с целью добиться от императора звания вольного города и строгого соблюдения его привилегий, закончилась полнейшим крахом[783].

Несмотря на вторжение графа Тилли, желавшего заставить Льежское духовное княжество примкнуть к католической лиге[784], народ не дал себя запутать. 25 июля 1623 г. он бурно воспротивился введению новой избирательной системы и единодушно без голосования избрал Бекмана бургомистром. Ввиду вмешательства капитула, князь-епископ согласился остановить Тилли, который при известии о новых беспорядках двинулся в поход на «столицу». Войска лиги в октябре очистили Льежское княжество, но на смену им явились испанцы графа Берга, в свою очередь устроившиеся здесь на зимние квартиры. Это новое нарушение льежского нейтралитета довело анархию до предела. Толпа напала на капитул, который она обвиняла в заговоре с иностранцами, и поспешно бросилась к оружию, чтобы атаковать солдат[785]. Воспользовавшись этим] озлоблением масс, сторонники Франции удвоили свои усилия. Стали широко распространять в публике письма Цорна к Фердинанду, обличавшие их обоих в том, что они готовы призвать на помощь войска германского императора[786]. С этого момента колебаниям народной партии пришел конец. Уступая настояниям аббата Музона, она обратилась за помощью к Людовику XIII, и 12 февраля 1630 г. последний заявил о своей готовности взять в свои руки защиту льежского нейтралитета[787] и послал в тот же день сира Каденэ, который должен был официально представлять Францию в «столице».

Этого обещания было достаточно для поднятия духа. Выборы 1630 г. привели опять к власти Бекмана и вместе с ним одного адвоката, Себастьяна ла Рюэль, известного своими республиканскими настроениями и своей преданностью Франции. Гражданская война могла теперь разразиться с минуты на минуту. Ремесленники, восприняв название и традиции «истинных льежцев» XV в., наполняли улицы криками «Да здравствует король!». Их противники тщетно пытались противопоставить силе силу. Ла Рюэль приказал арестовать каноников, которые тайно ввели в город вооруженных крестьян, взятых из сельской милиции Газбенгау. Один офицер, которому поручено было навербовать для князя-епископа солдат, был убит. Чтобы изолировать «столицу», Фердинанд созвал штаты в Гюи. Новым указом императора выборы 1630 г. объявлены были недействительными и опять предписано было соблюдение конституции 1613 г. Случившаяся как раз в это время смерть Бекмана, которую народ, разумеется, приписывал отравлению, дезорганизовала сопротивление. Несмотря на свои обещания, король Франции не вмешался. Царившее кругом лихорадочное возбуждение не могло дольше продолжаться. И та и другая сторона в конце концов решили пойти на уступки. Благодаря вмешательству капитула и штатов ла Рюэль решил покаяться, епископ же с своей стороны объявить амнистию. Указ 1603 г. снова вступил в силу с дополнением от 20 июня 1631 г., на оснований которого впредь нельзя было принимать участия в выборах до 22-летнего возраста, быть избранным в бургомистры до 35-летнего возраста и быть членом городского совета, не состоя в браке или не имея академического звания[788]. Несколько дней спустя, 7 июля, благодаря торжественному провозглашению льежского нейтралитета достигнуто было на короткое время мнимое примирение между князем-епископом и страной[789].

Умиротворение, пожалуй, продолжалось бы в Льеже и дольше, если бы вокруг него царил мир. Но духовное княжество не могло остаться в стороне от событий, развертывавшихся около его границ. Блестящие успехи голландцев в долине Мааса во время кампании 1632 г. вызвали воодушевление народной партии. Она всегда считала находившийся в руках испанцев Маастрихт постоянной угрозой и возликовала при виде того, как Фридрих-Генрих осадил его. Не жалели ничего, чтобы обеспечить осаждающих продовольствием. По словам кардинала-инфанта, осаждавшие никогда не справились бы со своим делом, если бы не непрерывная помощь льежцев[790]. Впрочем, нейтралитет, который без зазрения совести нарушали в этом случае, столь же мало соблюдался и князем-епископом. Он настолько же заинтересован был в сохранении Маастрихта за испанцами, насколько «столица» заинтересована была в их уходе из него. Именно по его настоянию войска германского императора под командованием Паппенгейма явились, чтобы совместно с войсками маркиза Айтоны обрушиться на неприступные позиции принца Оранского[791].

Завоевание Соединенными провинциями Маастрихта и небольших соседних крепостей было для Фердинанда Баварского тем более грозным ударом, что оно вскоре опять всколыхнуло протестантов Льежской области[792]. Ободренные соседством голландской республики и поощряемые пасторами, прибывшими с севера для введения протестантского богослужения в завоеванной области, они стали требовать свободы вероисповедания и перестали скрывать свои верования. В 1633 г. началась протестантская пропаганда; по городу распространялись брошюры соответствующего содержания, и в одном распоряжении отмечалось, что в «столице» проживает значительное число граждан-протестантов[793]. Опасность усугублялась еще антиклерикальными настроениями известной части католиков. Во время правления Эрнста Баварското в Льеже появилось множество новых монастырей. В 1614 г. сюда прибыли английские иезуиты и светские урсулинки; в 1617 г. — францисканцы и нищенствующие кармелиты; в 1619 г. — монахини-урсулинки; в 1624 г. — сестры св. гроба господня; в 1626 г. — капуцины; в 1627 г. — бенедиктинки, целестинки, и босоногие кармелитки; в 1632 г. — францисканки. Ввиду расположения, которым они пользовались у князя-епископа, каноников, дворянства и у наиболее состоятельных буржуазных семей, а также нередко очень значительных благ, получавшихся ими от своих щедрых покровителей, они вскоре возбудили к себе недоверие низших слоев народа и вызвали их зависть. Колоссальное сооружение, воздвигнутое францисканцами на возвышенности Пьерез, более походило, как говорили, на крепость, чем на монастырь[794], и подозрительная толщина его стен внушала массам смутное беспокойство. Непопулярность князя-епископа отражалась на религиозных орденах, к которым он благоволил. Особенно подозрительны были иезуиты, которым он оказывал глубочайшее уважение. Их обвиняли в подготовке вместе с ним покушения на общественные свободы. Таким образом, подобно тому как это было в свое время в Нидерландах, политические страсти направлялись теперь в Льеже против духовенства — во всяком случае против духовных орденов — и были на пользу протестантскому меньшинству.