— Зачем ты это говоришь? Ведь ты учитель, кто лучше тебя знает, что в школы принимают только детей богачей!

— Но если ребенок имеет хорошие способности, он пробьет себе дорогу! Как ты, Тембот, — все еще старался настоять на своем Харун.

— Ты — учитель и должен знать, что способности не у всех детей проявляются сразу, — возразил Тембот. — И вообще, разве государство не обязано заботиться об образовании людей?! А у нас государство боится давать образование детям бедняков.

— Ну хорошо, допустим, ты прав, а что изменится от твоих убеждений или даже от твоих действий?! По-моему, ты только испортишь себе репутацию, а народу от этого не будет легче.

— Другого пути, — сказал Тембот, — мы считаем, нет.

— Кто это — «мы»?

— Социал-демократы.

— Ты — социал-демократ?!

Тембот долго скрывал от брата, что еще в Ставрополе, в 1905 году, он вступил в партию. Сейчас он пожалел, что проговорился, но теперь ему ничего не оставалось, как только кивнуть утвердительно.

Харун подошел к окну и долго молча смотрел на бурные воды горной реки.

— Давай теперь вместе думать, как дальше жить… — задумчиво проговорил он, не поворачиваясь к Темботу.

— А я уже подумал! — примирительно ответил Тембот.

Когда стемнело, Тембот вышел из дома брата и отправился на окраину села к Исхаку.

«Дом его стоит в стороне, поэтому собраться в нем можно будет, — думал Тембот. — Однако в нашем деле доверяй и проверяй, нужна осторожность и осмотрительность». С этими мыслями Тембот и вошел в дом друга.

Мать Исхака радушно встретила Тембота и, приготовив хычын, стала угощать гостя. Потом Исхак увел его в другую комнату, и там они поджидали парней с рудника.

Но в этот вечер Нанаш и его друзья почему-то так и не появились. Исхак уговорил Тембота остаться переночевать у него, обещая завтра привести нужных людей.

На другой день, едва рассвело, Тембот отправился в соседний аул.

Ему хотелось самому поговорить с людьми, почувствовать их настроение.

По узенькой кривой улочке он вышел к площади. Здесь у мечети, как всегда, сидели старики, тихо переговариваясь.

Тембот поздоровался, подсел к старикам.

— Как живы-здоровы, дорогие? — спросил он.

— Ох, и здоровья нет, и покоя нет, — сказал один из них, махнув рукой. — Земли у нас не хватает, вот в чем беда-то! В этом году не было дождей, и наши жалкие участки совсем высохли.

— Да, и в Теберде засуха, — тихо проговорил Тембот.

— Но что же можно поделать против аллаха? Против царя, против царевых законов тоже ничего не сделаешь… — вмешался в разговор другой старик.

— Есть люди, которые говорят нам о более интересных вещах, чем ты. Вот мы понемножку и учимся у них, — сердито ответил ему Калагерий. — Алауган, например, отобрал свою землю у кадия, и тот уже не смог опять вернуть ее себе!

— Слушаю я тебя, Калагерий, страшные вещи ты говоришь!.. Аллах тебя покарает!

— Ну, посмотрю я на тебя, Калагерий, когда прихватят тебя законные власти! Всех бунтовщиков, говорят, скоро похватают, всех перевешают.

— Не-ет, всех не арестуешь! Всех не перевешаешь!.. — качая головой, уверенно проговорил Калагерий. — Да сколько можно народу терпеть? Уговорили наших переехать в Турцию, все земли у них отобрали. А когда они голодные, оборванные, не доехав до Турции, вернулись домой, земли-то ведь им не отдали. Сколько лет ходил Алауган по судам, добиваясь справедливости… А где она, справедливость-то? Заблудилась, видно, у царя в Петербурге! — Калагерий постучал по земле палкой, которую держал в руках.

— Ну что, отцы, жизнь-то, значит, стояла, стояла и наконец тронулась с места? Так вы говорите?.. — решился вмешаться в разговор Тембот.

Старики молча оглядели его с ног до головы, потом выжидающе уставились на него.

— Да, сынок, верно говоришь, тронулась с места жизнь, только неизвестно, где она остановится, — со вздохом сказал Калагерий.

— Я слышал, что в Пашинке рабочие выступили против своего хозяина. Так же обстоит дело, говорят, и в Армавире, и в Екатеринодаре, — громко проговорил Тембот.

— А что же они делают, выступая против хозяина? — спросил старик, споривший с Калагерием.

— Да пока ничего не делают, только требуют, чтоб им платили побольше, — ответил Тембот.

— О-ох, аллах мой, — простонал старик. — И чем всё это кончится?

— Говорят, что весь город, в котором живет царь, шумит, волнуется… — сказал Тембот, заметив, что старики внимательно слушают его. — А о том, что в Сибири было расстреляно много рабочих, вы, наверное, уже знаете! — Но поговорить со стариками по душам так и не удалось. На площади показался Шогай-эфенди, и Тембот, попрощавшись, ушел.

\

Не заходя ни в один дом, Тембот долго еще бродил по аулу и в лесу, а когда стемнело, направился, как было условлено, к Исхаку. Пришел к нему и Нанаш, а с ним — человек десять хорошо известных Темботу людей. Большинство из них работали на руднике «Эльбрус». Всем хотелось повидать человека, только что приехавшего из столицы, узнать, что делается в России.

Брата Исхака Мамая, как самого молодого из собравшихся и еще потому, что он умел держать язык за зубами, поставили на карауле.

Тембот, привыкший к выступлениям среди городских людей, заметно волновался — как примут его земляки, поймут ли? Сумеет ли он, Тембот, донести до них слова ленинской правды?

— Дорогие друзья, — сказал Тембот, обращаясь к собравшимся. — Вы, конечно, слышали о том, что происходит в стране, — о волнениях среди русских крестьян и рабочих? Тяжелый труд и непосильные налоги совершенно извели их. И они решили бороться за свою жизнь. На эту борьбу их воодушевляют идеи Ленина. Это удивительный человек, мудрый, как сама жизнь. Он учит бороться за счастье всех бедняков. И у нас в Карачае пора начать борьбу. Вам хорошо известно, что все богатства Карачая находятся в руках небольшой кучки богатеев. Они задавили бедноту. До каких же пор мы будем терпеть такое положение?! Я считаю, что мы, по примеру русских рабочих, тоже должны вступить в борьбу за свои человеческие права. Сегодня мы и собрались, чтобы решить: как нам жить дальше, что делать?! — взволнованно начал Тембот.

Он внимательно рассматривал лицо каждого, пытаясь понять настроение. Кажется, эти люди давно знали то, о чем он говорил. И, словно подтверждая его мысли, Исхак, горячась, сказал:

— Эх, да что там говорить. Командуй, решай, что мы должны делать. Каждый из нас жизни не пожалеет ради счастья народа.

Нанаш, с улыбкой глядя на взволнованного Исхака, одобрительно кивал головой.

— Прежде всего, — сказал Тембот, — мы должны приобрести необходимые знания и начать рассказывать народу об идеях Ленина. Нам нужны борцы за свободу не только для Теберды, но и для всего Карачая. Как проводить работу — посоветуемся. Я думаю, для начала создадим кружок и будем учиться. Пусть Исхак будет у нас старостой. Очень удобно будет хранить у него нашу литературу и все остальное, так как дом его стоит на отшибе. Нам нужна осторожность. А теперь, друзья, я хочу вам кое-что рассказать. Вы, конечно, слышали, что хозяева Ленских приисков в России устроили кровавую расправу над рабочими? — Он вытащил из внутреннего кармана газету и развернул ее. — Вот газета. Просто она называется — «Правда».

— Правда рабочих, — сказал Сергей.

— Правильно ты заметил. Правда рабочих впервые вышла в нынешнем тысяча девятьсот двенадцатом году двадцать второго апреля. Она будет выходить ежедневно.

— Как хорошо, что она дошла и до нас! — воскликнул Панаш.

— Вы видите черную рамку, эти линии?! — продолжал Тембот. — Я прочту вам, что здесь написано:

«Чтобы оказать помощь семьям рабочих, погибших на Лене, издательство предполагало продать первый номер газеты «Правда» по более высокой цене. По не зависящим от издательства обстоятельствам это отменено».

— Что это за обстоятельства, хорошо известно, — отозвался Сергей, — полиция, конечно, конфисковала газету?