Брат и сестра обнялись на прощание, и Тембот покинул родной дом. Раньше, когда он выходил из дома, мать кричала ему с порога: «Сынок, оделся бы потеплее, замерзнешь!»

У него защемило сердце, когда Хорасан, провожая его, прошептала те же самые слова. Тембот вспомнил, как мать, запрятав за пазуху сверток, в котором было что-нибудь вкусное из еды, ждала его у школы, где он учился.

А как хотелось матери, чтобы он получил образование!

В день, когда Тембот вернулся из Ставрополя, окончив гимназию с золотой медалью, мать сказала: «Теперь мне и умереть не страшно!»

На верхней окраине аула Тембот сел на траву под густой, широко разбросавшей свои ветви сосной, и долго смотрел на кладбище, которое находилось на правом берегу реки. Там лежали его отец и мать… За кладбищем виднелось все селение — дома с земляными крышами и несколько крытых железом. Отсюда сверху казалось, что в этих низеньких домиках нет ни горя, ни бедности…

На дороге из аула показался мужчина. Приглядевшись, Тембот узнал в нем давнего друга Исхака. Тембот засвистел, как, бывало, в детстве, и через несколько минут друзья обнимались.

— Как я рад, что ты жив и здоров! — смеясь, говорил Исхак. — Время сейчас такое тревожное, и ты так нужен здесь! По делам службы я вчера был в Баталпашинске и случайно встретил там Матвеева. Помнишь, ты знакомил меня с ним? Он сказал, что в Петербурге были большие студенческие волнения. Я сразу подумал, что ты можешь появиться здесь. Все эти дни поджидал тебя тут. Знаю, что это излюбленное твое место.

— Спасибо, друг! Ты угадал: мне пришлось бежать из Петербурга. Там, верно, все бурлит. Терпению народа приходит конец! А как здесь, в нашем родном Карачае?

— Ох, и не говори! Много непонятного творится. Вот недавно получаю приказ от атамана: не пропускать без проверки ни одного письма! Как же мне поступать? Неужели я должен предавать своих?

— По-моему, у нас очень немногие умеют писать письма, — улыбаясь, ответил Тембот. — Да и то, кто пишут, стараются делать это на арабском языке. Свои поручения, просьбы наши люди привыкли передавать устно, через кого-то, и все же…

— Что, все же? — спросил Исхак.

— И все же, ты ведь начальник почты, проверять тебя вряд ли кто будет. Говори, что просматриваешь все письма, и дело с концом. Вообще, все это пустяки. Сейчас главная задача — объединять народ, понимаешь, объединять!

Тембот пристально всмотрелся в лицо друга и с удовлетворением отметил, что Исхак соглашается с ним.

Поднималось солнце, и Исхак сказал:

— Сейчас я заходил в школу к твоему брату Харуну. Знаешь, его чуть не уволили из-за тебя, да директор Иван Иванович отстоял. Он в Карачае большой авторитет. Занятий в школе сегодня нет, и Харун совсем один. Ты сможешь без риска пробыть у него до вечера. А когда стемнеет, приходи ко мне. Ребята зайдут с рудника. Тогда все и решим. Пойдем, я провожу тебя до развилки.

На самой окраине селения они остановились, услышав неистовые крики женщин.

— Да пусть у тебя всегда льются слезы, как у простуженной овцы, раз ты не знаешь своего места в жизни!

— Если я залезла на твою землю, пусть эта земля заживо проглотит меня. Но если я этого не сделала и ты зря распустила свой паршивый язык, то пусть эта земля проглотит тебя!..

— Вот ты торопись в эту землю, а мне туда нечего спешить, у меня, слава аллаху, и земли, и всякого добра хватает.

Со всех сторон к женщинам сбегались люди, вмешиваясь в эту перебранку.

— Остановитесь, бессовестные, не заставляйте людей смеяться над вами!

Но женщины в ярости ничего не замечали. Казалось, случись сейчас хоть землетрясение, они все равно не перестанут ругаться.

— Пусть тот, кто добился для вас, голодранцев, земли, заживо сгниет в ней! Когда у вас не было ни клочка земли, вы знали свое место, много не разговаривали, а теперь лезете на межу. Подождите же, подлые, земли эти снова будут нашими!

— Бессовестная, если я нарушила твою межу, пусть убьет меня молния, но если ты врешь, — ослепни! — прокричала ей и ответ другая и, взяв лопату, зашагала к своему дому.

А женщина, грозившая отнять у бедняков землю, все еще ворчала, посылая проклятья вслед ушедшей.

— Да, в нашем Карачае мало что изменилось, — вздохнул Тембот. У развилки дороги Тембот и Исхак распрощались до вечера.

Когда Тембот вошел в школьный двор, где жил его брат Харун, он очень удивился, увидев там двух девочек с книжками в руках.

Книжки были на турецком языке, и девочки держали их неправильно. Тембот показал им, как нужно держать книгу и спросил, умеют ли девочки читать. Но смущенные девочки молчали.

Услышав голос брата, во двор вышел Харун, бросился обнимать Тембота, потом повел в дом.

— Эти девочки, — смеясь, объяснил Харун, — торчат здесь целый день, даже двор подметают, так хочется им в школу. Но эфенди уже пронюхал, что я начал показывать им буквы — и, сам понимаешь… Ну да ладно об этом, расскажи, как у тебя дела и что на свете творится… Все ли спокойно?..

— Какое может быть спокойствие? — уклончиво ответил Тембот.

Расхаживая по комнате, он подошел к книжному шкафу и стал рассматривать книги.

Харун не спускал глаз с брата. Он заметил, что Тембот очень похудел, в смоляных волосах пробилась седина. «Почему он не хочет рассказать мне о себе? — беспокойно подумал Харун, — может быть, не верит мне?»

— Ты знаешь, Тембот, я старался заменить тебе и отца, и мать. Я ничего не жалел…

Тембот почувствовал, что брат собирается начать серьезный разговор, и насторожился.

— Сначала своими способностями ты поражал и радовал не только своих братьев и сестер, но и знакомых, — продолжал Харун.

— А теперь? — вспылив, резко перебил брата Тембот, догадываясь, куда клонит Харун.

— А ты не перебивай, когда с тобой говорит старший, — спокойно заметил Харун. — Ты, не имеющий ни дворянского звания, ни богатства, окончил гимназию и поступил в университет только благодаря своим способностям, поэтому ты обязан учиться, ни во что не вмешиваясь, учиться, а потом помогать нашему бедному народу — просвещать его, а ты… выходит, бросил учебу?! Ну и чем ты теперь сможешь помочь людям?

— А ты считаешь, что помогать беднякам, значит, отдать им сегодня шубу, завтра рубашку? Нет, брат мой, беднякам не это нужно! Они должны пользоваться всеми плодами своего труда, им нужна свобода!

Харун пытливо рассматривал пылающее лицо своего младшего брата, и на мгновение ему показалось, что он видит его впервые в жизни.

— И ты думаешь добиваться для них свободы?

— Я не только думаю, но и твердо верю, что это возможно!

— Веришь, что именно ты дашь им свободу? — усмехнулся Харун.

— Нет, не я. Ее даст рабочий класс, а я буду вместе с ним, — серьезно ответил Тембот, словно не замечая этой усмешки.

— Интересно!.. Как же вы будете завоевывать эту свободу?! Словами? Заверениями?

— Нет, оружием, силой!..

— Ну, милый мой, оружия у вас нет, оно у царя. А кроме того, с тех пор как создан мир, один был хозяином, а другой его слугой. Конечно, это несправедливо, но тут уж ничего не поделаешь. А кровь проливать никому не дозволено.

— Но другим путем царь не уступит своей власти!.. — воскликнул Тембот.

— Не уступит, — согласился Харун. — Но есть иные пути. И я надеялся, что ты, мой брат, найдешь один из таких путей.

— Так почему же до сих пор эти иные пути не помогли улучшить жизнь?! Посмотри, как живет наш народ… Бедняки всю жизнь проводят в каторжном труде и больше ничего не видят… А почему? Разве наш народ нетрудолюбив? Нет, он не отказывается ни от какой самой трудной работы. И разве только наш народ бедствует? Нет, так же обстоит дело и у всех народов России, — волнуясь, пытался убедить брата Тембот и быстро ходил взад и вперед по комнате.

— Все это я знаю, — сказал Харун, — и все же я против кровопролитий. Жизнь можно улучшить, поднимая культуру народа. Надо открывать у нас русские школы…