Вот и я не позволяла себе давать слабину: заставляла себя думать не о том, кто остался там, в родном городе, а том, что происходит здесь и сейчас. Звонить Саше я не спешила: во-первых, уставала за день так, что к вечеру валилась с ног и было не до разговоров. Во-вторых, хотела дать любимому время остыть, подумать, осознать произошедшее.

Единственное, что угнетало — это отсутствие возможности узнать о том, как чувствует себя мой инструктор: мы еще не успели обзавестись общими знакомыми, не считая Жоры Галкина и администратора Виктора. Но звонить кому-то из них, чтобы узнать, как там поживает Казанцев, было бы как-то странно.

К концу первой недели со мной начало происходить что-то странное. Возможно, я переутомилась или подхватила инфекцию. Проявления болезни оказались нетипичными: мне все время хотелось спать, я постоянно чувствовала слабость и усталость, аппетит пропал, а запахи пищи начали вызывать не голодное бурчание в желудке, а тошноту. Самую большую досаду вызывало то, что все эти симптомы не проходили, а с каждым днем усиливались. Возможно, мне следовало обратиться в медпункт сразу, но я, как истинно русский человек, понадеялась на авось — что само пройдет.

В результате на двенадцатый день занятий, выйдя на беговую дорожку, чтобы пробежать утренний двухкилометровый кросс, я на первом же круге потеряла сознание. Вот так бежала-бежала, вроде даже и дыхание еще сбить не успела, и тут вдруг в глазах потемнело, и я, сделав несколько шагов в сторону, бочком повалилась на зеленую траву футбольного поля.

Очнулась уже в палате ближайшей больницы, куда меня, оказывается, доставили своим транспортом работники тренировочного центра.

— Что, очнулась, красавица? — надо мной стоял, ухмыляясь, немолодой врач с прокуренными до желтизны усами.

— И что со мной было? Обморок? — голос не слушался, пришлось задавать вопросы шепотом.

— Он самый, милая. Давление низковатое, обезвоживание легкое, да еще и сахар в крови на нижней границе нормы. Ты что — совсем не завтракала?

— Кто ж перед кроссом завтракает? — я изобразила пожатие плечами. — Потом же бегать невозможно: желудок вниз тянет.

— Ладно-ладно. Одного не понимаю, — врач задумчиво почесал свои усы. — Кто тебя, такую хилую и обморочную, на службу в МЧС принял, и как ты неделю нагрузок выдержала?

— Да не хилая я! И сознание впервые в жизни потеряла!

— Вот как? А последние месячные когда были? Приглашу-ка я гинеколога, пусть он тебя осмотрит.

Пока ждали гинеколога, я лежала и судорожно подсчитывала в уме: сколько дней прошло с последней менструации. По всему выходило, что очередные женские дни задерживаются больше чем на неделю. Возможно, виной тому стресс и усиленные нагрузки. Но сонливость, тошнота… Неужели я… беременна?

Гинеколог — женщина слегка за тридцать — усилила мои опасения:

— Допускаю, Полина, что ваша грудь слегка отекла из-за предменструального синдрома, но матка-то тоже увеличена. Так что давайте-ка сдадим кровь из вены и к концу рабочего дня уже будем знать все точно. А пока полежите тут, в терапии, под капельницей, отдохните, наберитесь сил и заодно подумайте, что будете делать, если наши с вами подозрения подтвердятся.

Наверное, мне и правда следовало бы подумать, вот только слабость и усталость оказались сильнее: я уснула прямо под капельницей и проспала все четыре часа, которые понадобились больничной лаборатории, чтобы сделать анализ и передать его результаты врачу-гинекологу.

После капельницы, назначенной желтоусым врачом-терапевтом, аппетит ко мне вернулся, так что, когда в отдельную палату, куда меня поместили, вошла врач-гинеколог, я как раз с удовольствием поглощала больничный обед: картофельное пюре на воде и тефтелю со вкусом хлеба.

— Ага. Смотрю, аппетит к будущей мамочке вернулся, — без предисловий, в лоб огорошила меня новостью доктор, и я подавилась, закашлялась и пару минут не могла ничего сказать: любая попытка заговорить вызывала новый приступ кашля.

— Попей водички, Полина, попей водички, — хлопотала вокруг меня испуганная женщина, подавала воду, шлепала ладонью между лопаток. — Ну, что? Уже лучше?

Опасаясь говорить, я просто кивнула головой.

— Тогда послушай, что я тебе скажу. Что бы ты ни решила — курсы твои в любом случае закончены, так что до утра еще понаблюдаем тебя, завтра берешь выписку, рекомендации и едешь домой.

Новости были слишком ошеломительными, чтобы сразу понять, что я чувствую, поэтому слова гинеколога я встретила молчанием.

— Что молчишь? — поинтересовалась докторша.

Я развела руками: не знаю, что сказать.

— Ладно. Понятно. Тебе нужно прийти в себя.

Я слабо кивнула, соглашаясь с этим утверждением.

— Что ж, тогда отдыхай. Вечером к тебе заглянет дежурный врач. Если будут какие-то жалобы — говори, не стесняйся.

Я снова кивнула, и врач с чувством выполненного долга еще раз попрощалась и ушла.

После еды на меня снова навалилась усталость, и я опять уснула.

Вечером, уже после ужина, ко мне приехал Леший: его отпустили на пару часов специально, чтобы навестить меня и узнать о моем самочувствии.

— Ну, что, Кума? Как оно — в больничке прохлаждаться, пока твои боевые товарищи потеют на полигоне и сушат мозги на лекциях? Кайфово? — друг, как всегда, шутил, но в глубине его глаз отчетливо горела тревога за меня.

— Да лучше б я с вами потела и мозги сушила, чем больничной баландой давиться и запахами местными дышать.

— Тогда давай, поправляйся скорее и возвращайся в строй! Что тебе сказали? Когда отпустят?

— Выпишут — завтра, но на курсы я не вернусь.

— Что-то серьезное? — Леший не выдержал: схватил и сжал мою руку. — Мать, ты давай не пугай, а? Что я нашим скажу? Что не уберег?

— Да я не больна, Леша.

— Тогда что? — кум аж лоб наморщил от непонимания.

— Как-то странно говорить об этом тебе первому, но… в общем, я беременна.

— Что? Ты? Как? От кого?! — кум выглядел ошарашенным до крайности.

— Я. Обычным путем. От Казанцева. — ответила я разом на все три вопроса.

— О-бал-деть. Слушай, Кума, мы тебя в школу экстремального вождения не за этим посылали!

— Ну, извини. Так сложилось. Сама не знаю, что теперь делать…

— Как это — что делать?! Рожать! Я, между прочим, давно крестным отцом стать готов!

— Что рожать буду — даже не сомневайся. Но с Казанцевым мы перед отъездом разругались. И вот как теперь быть? То ли мириться, то ли уходить с курсов. Хорошо, что в ЭргоДрайве оплата помесячная: можно просто расторгнуть договор.

При мысли о Саше в горле встал ком, в глазах защипало: соскучилась я по нему ужасно. Как же я была бы счастлива, если бы сейчас на месте Лешего сидел мой инструктор!

— Полинка, подруга! Я тебе в этих вопросах не советчик, но мне кажется, что, даже если ты не намерена мириться с отцом своего ребенка, о самом факте беременности он имеет право знать. Так что встреться с ним, поговори.

— Да. Ты прав, Леша. Приеду домой — позвоню ему.

— Вот и умничка! — кум повеселел, разулыбался. — Прикинь, как Стас подпрыгнет, когда узнает, что скоро еще раз дядей станет?

— Когда это ты видел подпрыгивающего Стаса? — засмеялась я. — Вот уж кого только пожарная сирена расшевелить способна.

На следующий день меня, как и обещала врач-гинеколог, снабдили выпиской, больничным листом и, вручив личные вещи, отправили восвояси. До тренировочной базы, к счастью, добираться самостоятельно не пришлось: за мной прислали машину.

Единственный рейс в мой родной город вылетал из Питера ежедневно около четырех часов пополудни, свободные места на него были, так что я забронировала билет на самолет и принялась спешно собирать чемодан: чтобы успеть на регистрацию, следовало поторапливаться.

Пока автобус-экспресс нес меня прочь от тренировочной базы, я собралась с духом и, наконец, набрала номер Казанцева. За стеклами автобуса накрапывал редкий дождик, а я сидела одна на сдвоенном сиденье и слушала длинные гудки, дожидаясь ответа. Сердце набрало разгон и стучало по ребрам. Дыхание сорвалось.