Воцарилось молчание. Фаро откупорил одну из бутылей и принялся расставлять на столе кружки.

— Это не тот ли самый граф Йонас–как–его-там, который так геройски разгромил язычников в Хандаре?

Расиния кивнула:

Граф Янус бет Вальних–Миеран.

— И что мы о нем знаем? — осведомился Мауриск.

— Немногое, — призналась Расиния. — Одно известно наверняка: он терпеть не может Орланко, и герцог отвечает ему взаимностью.

— Тогда это назначение для нас выгодно, — заключила Кора. — Враг моего врага, и так далее…

— Ну, не знаю, — с сомнением отозвался Фаро. — Судя по моему опыту, враг твоего врага скорее всего воткнет тебе кинжал в спину, пока ты будешь возиться с врагом номер один.

— Что ж, увидим, — сказал Мауриск, — и довольно скоро. Гифорт — вот что на самом деле важно. Если граф Миеран назначит главой жандармерии новое лицо, одно это расскажет нам кое–что о его планах на будущее. Если же он повысит в должности Гифорта…

— То у меня будет еще один повод выпить, — перебил Фаро. — Гифорт — старый пердун с голубой кровью вместо мозгов… что, впрочем, не редкость в окружении его величества.

— Да правит он долго! — пробормотала Кора, и все остальные, не раздумывая, эхом повторили ее слова.

— Эй, — воскликнул Фаро, — такое лучше произносить с вином в руке!

И он принялся раздавать кружки. Мауриск ожег его неприязненным взглядом и обернулся к Расинии.

— Что–нибудь еще? — осведомился он. Мауриск был трезвенником липший повод для разногласий между ним и выпивохой Фаро.

— Пока больше ничего, — ответила Расиния, принимая кружку.

Вечно мрачная физиономия Мауриска стала еще мрачнее.

— В таком случае я откланяюсь.

Ловко увернувшись от попытки Фаро всучить кружку и ему, он направился к двери и с грохотом захлопнул ее за собой. Мгновение Фаро смотрел вслед, изображая щенка, брошенного жестокосердым хозяином, затем буйно расхохотался и повернулся к Расинии и Коре.

— Скатертью дорога! — бросил он, щедро отхлебнул и, смакуя, проглотил вино. — Ей–богу, Рас, не понимаю, как тебе взбрело в голову втянуть его в заговор!

— Он умен, — ответила Расиния, — и мечтает вырвать власть из рук Орланко… И всей душой верит в свою мечту, — прибавила она, поднося кружку к губам.

Вино и впрямь недурное, подумалось ей. Несмотря на захудалый вид, «Синяя маска» могла похвастаться отменным погребом. Немытые полы и ветхая мебель были всего лишь притворством, чем–то вроде декорации: при такой выгодной близости к Университету арендная плата за «Маску» была наверняка выше, чем за многие городские особняки.

«Притворство». Расиния смотрела в глубину своей кружки, не принимая участия в общем разговоре. Фаро, впрочем, и так болтал за троих, театрально флиртуя с Корой и от души хохоча над своими же собственными шутками.

«Все это — притворство». Расиния Смит, по сути, такая же декорация, как и «Синяя маска». Так же, как — если уж на то пошло — и Расиния Орбоан, изнеженная пустоголовая принцесска, какую она успешно изображала в Онлее всякий раз, когда требовали официальные церемонии. Она могла бы быть настоящей — но четыре года назад умерла, выкашливая легкие на постели, провонявшей мочой и рвотой. Существо, которое поднялось с этой постели, было… чем–то иным, самозванкой.

Расиния ощутила, как в глубине шевельнулась — едва заметно — тайная сущность. Напиться допьяна ей не дадут: вероятно, сущность считала опьянение неким видом болезни, от которой следует избавиться. Однажды в качестве эксперимента Сот приволокла галлон крепкого, но отвратительного па вкус пойла, и Расиния выхлебала все в один присест. Единственным последствием этого подвига стало непреодолимое желание посетить уборную.

Лишь трое во всем Вордане знали, что за существо таится под масками, которые она носила. Первая — сама Расиния, вторая — Сот, кому она безоговорочно доверяла. Третьим был Последний Герцог, Маллус Кенгир Орланко. Именно герцог вмешался в ход событий, когда принцесса уже должна была умереть: призвал своих сторонников, служителей Истинной церкви в черных рясах и стеклянных масках, и они совершили нечто.

Тогда Расиния еще не могла оценить всю блистательность этого хода, зато теперь понимала все, и даже слишком хорошо. После Вансфельдта сыновей у короля не осталось — так есть ли лучший способ держать в повиновении будущую королеву? Пусть просочится только слух, только смутный намек на правду — что принцесса проклята, одержима, что она даже не человек, — и толпа, возглавляемая всеми городскими священниками, будет надрываться, требуя ее смерти. Когда король умрет…

«Да правит он долго».

Расиния отхлебнула из кружки. Но отцу недолго осталось править, и это для всех очевидно. Уже сейчас город живет в страхе перед Конкордатом, и сборщики налогов выжимают из простого сословия все соки, чтобы выплачивать долг Короны Виадру. Когда отец умрет, на трон воссядет принцесса, но истинным королем — во всем, кроме титула — будет Орланко. Его северные союзники явятся получить свои барыши, и, без сомнения, скоро Расинию обручат с каким–нибудь мурнскайским принцем, в то время как борелгайские торгаши обдерут страну до нитки, а фанатики в черных рясах сожгут Свободные церкви…

А потому Расиния Смит понемногу, шаг за шагом, создала свой маленький заговор и лгала на каждом шагу. Она предавала Кору и остальных, скрывая, кто она такая, предавала доверие своего отца — и при мысли об этих предательствах ее мутило, но иного выхода у нее не было. Если только герцог узнает, что на самом деле она вовсе не пустоголовая послушная кукла…

Кора засмеялась, и Фаро удовлетворенно ухмыльнулся. Расиния отвела взгляд и снова уткнулась в кружку. «На самом деле это вовсе не такое уж и предательство. Все мы хотим одного и того же». Вернуть власть в Вордане ворданаям и избавиться от Последнего Герцога. Чтобы не было больше сборщиков налогов, чтобы борелгайские банкиры не доводили честных купцов до нищеты. Чтобы люди не исчезали бесследно по ночам и не всплывали в реке неопознанные тела. Чтобы дикие крики не доносились больше из застенков Вендра…

Расиния знала, что поступает правильно. Иначе нельзя. Даже отец понял бы это, правда?

— На третий день, — продолжал Маркус, — наши силы были уже на исходе, и громадные корабельные орудия разносили вдребезги всё вокруг. Не поспей полковник так вовремя, мы вряд ли продержались бы до наступления ночи. Мне пришлось самому ввязаться в схватку…

Он осекся. «И Адрехт спас мне жизнь и лишился руки». Адрехт, лучший друг, который потом пытался убить его — и от которого теперь осталась лишь груда костей, белеющих где–то в необъятных песках Большого Десола. Вместе с костями других таких же отступников.

Граф Торан, министр военных дел, ничего об этом не знал. Его обрюзгшее лицо горело воинственным пылом — отраженным светом чужого боя.

— Превосходно, капитан! Превосходно! Вас не посещала мысль перенести на бумагу свои впечатления об этой кампании? Разумеется, полковник Вальних представит официальный отчет, но для нас важно получить описание событий с разных точек зрения — чем больше, тем лучше. Уверен, тот же «Обозреватель» с радостью ухватился бы за возможность издать вашу скромную монографию.

Маркус приложил все усилия, чтобы не скривиться.

Благодарю, сэр. Кажется, когда мы покидали Хандар, Зададим… то есть капитан Стоукс, взялся записать свои воспоминания.

Он не стал добавлять, что труд Зададим Жару, под названием «По пустыне с окровавленной саблей», грозил обернуться не скромной монографией, а как минимум эпопеей.

— Чудесно! Предвкушаю момент, когда смогу их прочесть. — Торан оглянулся через плечо. — Я всегда говорил, что наши солдаты, если ими командовать как должно, дадут достойный отпор любой армии в мире! Разве не так?

Эта реплика была направлена уже в другой конец небольшой приемной. Герцог Маллус Кенгир Орланко сидел в кресле, едва доставая коротенькими ножками до пола, и праздно перелистывал огромную конторскую книгу в кожаном переплете. Сейчас он поднял голову, и линзы очков отразили свечное пламя и сверкнули кольцами слепящего света.