Кто бы там ни командовал войсками противника — Орланко, Торан, какой–нибудь армейский полковник, — у него в запасе теперь оставалась лишь одна козырная карта.

«Как долго он будет колебаться, прежде чем пустит ее в ход?..»

— Абби!

Крик Джейн оторвал Винтер от размышлений, и она вернулась к тому, что происходило здесь и сейчас — на холме, среди клочьев порохового дыма. Она увидела сбившихся в кучку девушек и бросилась к ним, пытаясь хоть что–то расслышать в оглушительном грохоте мушкетных выстрелов.

Разойдись! — прохрипела Винтер. Голос у нее безнадежно сел, и в конце концов она принялась хватать девушек за руки и расталкивать в стороны. — Не подставляйтесь под пули! Разойдись!

Винтер! — Джейн склонялась над распростертой на земле Абби. Голос ее был такой же сиплый, сорванный. — Она, наверное, ранена, только я никак не могу найти, куда угодила пуля.

— Нам нужно…

Помоги ей! просипела Джейн. Глаза ее были широко раскрыты, рыжие волосы, покрытые слоем пыли, стали почти седыми. Рука, которую она протянула к Винтер, потемнела от грязи, источенной потеками пота.

«Черт!»

Винтер посмотрела на Абби, затем оглянулась в сторону противника.

«Черт, черт, черт!»

Она опустилась на колени возле девушки, резким взмахом руки отогнав Джейн.

Абби лежала на боку. Винтер взяла ее за плечо и рывком перевернула на спину. Рука Абби безвольно упала в траву. «Не время осторожничать. Если она мертва…» Проверить пульс было немыслимо — все заглушал неумолчный грохот мушкетов и пушек.

Справа, у самых волос, виднелся сгусток запекшейся крови, и от него тянулась липкая подсыхающая струйка. Винтер осторожно потрогала ее пальнем, страшась ощутить зловещую подвижность кости, которая означала бы, что та раздроблена, — по обнаружила лишь тонкий бугорок разодранной кожи. Рот Абби приоткрылся, и она тихо застонала.

— Она жива! — Джейн обвила Винтер руками и стиснула с такой силой, будто в этом и впрямь была ее заслуга. — Мы должны вытащить ее отсюда!

— Нельзя бросать роту, — возразила Винтер. — Найди пару девушек повыше ростом и…

Она осеклась. В грохоте выстрелов и взрывов возник новый, едва различимый звук. Не улюлюканье, не «Ура!» идущей в атаку пехоты — грозный, пронзительный, леденящий душу клич. И вслед за ним — отдаленный топот копыт.

— Бежать, пробормотала Винтер. Попыталась крикнуть громче, но с губ сорвался только сиплый писк. Бежать! Джейн, прикажи им бежать!

— Я возьму Абби…

— Нет! — Винтер вскочила и крепко схватила ее за руку. — Скорей! У нас нет времени!

Джейн не сразу сообразила, что происходит, и Винтер успела протащить ее несколько шагов, прежде чем та опомнилась:

Что ты творишь? Нельзя же бросить ее на…

Нет времени! — выдохнула Винтер. Из дымной пелены возникли еще двое — девушки Джейн. Винтер свободной рукой перехватила одну из них, и та ойкнула от неожиданности.

— Помогите увести ее! — бросила Винтер, кивком указав на Джейн. Нам надо бежать. Назад, к Первому колониальному.

Откуда–то у нее взялись силы в последний раз прокричать во весь голос:

— Бегом! Через холм, на ту сторону! Бегом!

Постепенно — «хвала господу» — те, кто еще не окончательно сорвал голоса, повторили этот крик и разнесли его по всему строю. Две девушки подхватили Джейн под руки и, невзирая на все приказы и возражения, поволокли вверх по холму, прочь от того места, где осталась лежать Абби. К моменту, когда они выбрались из порохового дыма, никто уже не мог сомневаться, что мешкать нельзя.

Кирасиры, обогнув фланги пехотного строя, с двух сторон сходящимися клиньями надвигались на добровольцев. Даже если бы те примкнули штыки, кавалерийскую атаку невозможно остановить иначе, как в плотном строю. Именно потому в конце концов построение плечом к плечу и вошло во все учебники военного искусства — без надежной стены штыков пехота неизбежно оставалась уязвима перед внезапным прорывом вражеской конницы.

Добровольцы мчались изо всех сил. Это был уже не размеренный бег, которым они уходили от пехоты, но настоящее паническое бегство. Кто–то, потеряв голову от страха, бросал мушкет, иные падали наземь и замирали, надеясь, что их не заметят. Кирасиры уже нагнали тех, кто слишком поздно пустился бежать, наотмашь рубили саблями и топтали конями израненные тела.

Рота Винтер в центре строя уяснила опасность раньше других. Они неслись что есть духу — даже Джейн, которая уже вырвалась от своих надсмотрщиков, — и добрались до артиллерийских позиций прежде, чем их настигли всадники. Артиллеристы, с огнем наготове стоявшие у пушек, жестом указали им продолжать движение. Взлетая на гребень холма, Винтер слышала, как впереди размеренно бьют сигнал барабаны Первого колониального.

«Каре, каре, в каре стройся!»

Кирасирам следовало бы осадить коней сразу, как только они обратили противника в бегство, — но их весь день обстреливали, и жажда мести, соединившись с охотничьим азартом, гнала их дальше. В дыму так легко было скакать, догоняя очередного беглеца, изрубить его и тут же помчаться за следующей жертвой. Когда всадники опомнились, они уже оказались в досягаемости пушечного выстрела.

Одна за другой гулко грохнули пушки, изрыгая картечные заряды в гущу приближавшейся конницы. Смертоносные рои металлических шариков разлетались с жужжанием, жаля, точно шершни, пробивая огромные бреши в рядах эскадронов, разрывая и коней, и всадников. Уцелевшие кирасиры, пылая местью, ринулись было мстить, но большинство пушкарей уже присоединилось к бегущим добровольцам, а оставшиеся проворно нырнули под еще дымящиеся дула пушек, где их были бессильны достать кавалерийские сабли.

Разогнавшись, кирасиры уже не могли прервать атаку. Лавина всадников перевалила через гребень холма и хлынула вниз по склону — вслед за Винтер и ее ротой, к позициям Первого колониального. Все четыре батальона перестроились синими ромбами, ощетинясь острой сталью штыков. Сержанты, стоявшие позади строя, во все горло орали добровольцам, чтобы те пригнулись и не перекрывали полосу обстрела. Другие махали беглецам, призывая их в глубь каре.

Винтер, едва держась на ногах, вырвалась вперед и повела свою роту к знаменам первого батальона. То ли ее кто–то узнал, то ли солдатам приказали пропустить добровольцев, но ряды штыков разомкнулись прежде, чем девушки с разгона угодили на острия. Они хлынули в брешь, кубарем катясь в середину каре, в изнеможении, точно сломанные куклы, валились на траву и жадно хватали ртом воздух.

«Джейн».

Винтер отыскала ее взглядом — та стояла на четвереньках, всхлипывая и одновременно заходясь кашлем. Она опустилась на колени, чтобы помочь подруге, но Джейн бешено глянула не нее и жестом отогнала прочь. Винтер выпрямилась, моргая, и протерла глаза грязным рукавом.

Проход, открытый для них в каре, уже сомкнулся. Кирасиры стремительно приближались — рослые мужчины на могучих конях, в нестерпимо сверкающих нагрудниках и с обнаженными саблями. Время знакомо застыло — семьдесят ярдов, пятьдесят, сорок…

И добрая дюжина глоток разом гаркнула:

— Первая шеренга, пли!

«Мы дали им зайти слишком далеко вперед, — думал Маркус и стискивал кулаки, глядя на хлынувших с вершины холма добровольцев. Карис милостивый! Это будет настоящая бойня».

Он ожидал, что вплотную за беглецами появится вражеская конница, но этого не случилось. Видимо, какой–то здравомыслящий офицер отдал приказ отступать задолго до того, как кирасиры ворвались в строй добровольцев, и те вовремя проскочили артиллерийские позиции, дав возможность пушкарям обрушить на конницу последний, сокрушительный залп картечи. Поредевшие ряды всадников, перевалив через гребень холма, скакали галопом, пришпоривали коней и неистово размахивали саблями, но они потеряли строй, и их осталось мало, слишком мало для успешной атаки.

«Они не прорвут каре».

Добровольцы еще бежали со всех сторон, огибая строй полка или пробираясь через шеренги, но Маркус уже позволил себе усмехнуться и на долю секунды пожалеть приближающихся всадников.