Очевидно было, что дом долго простоял нежилым, но к моменту, когда Маркус прибыл, с мебели уже сняли пыльные чехлы, и небольшой отряд слуг деловито намывал полы, волок с чердака статуэтки и картины — словом, приводил обстановку в приличный вид. Некоторых из них Маркус уже видел в летнем домике в Онлее — уроженцы графства Миеран, выписанные Янусом из своих владений в столицу. Если эти люди и трепетали при мысли, что им предстоит прислуживать самой королеве, то ничем не выдали своего трепета.

Сейчас уже было утро. За ночь мундир Маркуса тщательно постирали, высушили и аккуратно сложили после глажки; несколько самых неказистых предметов экипировки — в том числе сапоги — заменили новыми. Поверх лежала сабля в старых кожаных ножнах, усердно начищенных до блеска, которого они не видали годами. Эта бесшумная, ненавязчивая расторопность была присуща Фицу Варусу, а также Огюстену, личному лакею Януса. Интересно, в графстве Миеран все слуги такие? Или, может быть, так и живут аристократы — все необходимое делается само, без вмешательства и даже без ведома хозяина? При мысли об этом Маркуса охватило странное чувство — как будто дом населен услужливыми эльфами–невидимками.

Он вышел из своей спальни, расположенной прямо под одной из башенок, с живописным видом на восток, спустился вниз и обнаружил, что королева уже приступила к завтраку. В столовой, помимо нее, находились слуга и двое миерантаев из личной охраны Януса. Стол был щедро накрыт, и главную роль в этом изобилии играла крупная речная форель. Голова рыбины возлежала на отдельной тарелке, и выпуклые глаза неприязненно взирали на Маркуса. К форели прилагались ветчина и бекон, политый маслом картофель, рубленые яйца и ломти хлеба, пышущие жаром, словно только из печи. При виде еды у Маркуса в животе заурчало. Королева, заметил он, лишь прихлебывала воду из стакана, понемногу откусывая от хлебной краюшки.

Она была одета неброско — черное платье без рукавов, ни вышивки, ни драгоценной отделки; каштановые волосы заплетены в обычную косу. Взгляд ее привлекательных карих глаз был рассеян, устремлен вдаль, и Маркус почти явственно слышал, как за этим туманным взглядом шуршат латунные колесики напряженно работающих мыслей. Любой посторонний наблюдатель счел бы ее чьей–то младшей сестренкой, угловатой худой девочкой–подростком, быть может, чрезмерно серьезной для ее возраста.

Но уж верно не женщиной полных двадцати лет, законной монархиней одной из самых могущественных стран. Маркус ошеломленно покачал головой. «Если только эта страна через неделю–другую не обрушится на ее на глазах».

— Вы присоединитесь ко мне, капитан? — осведомилась королева.

За все это время они едва ли обменялись парой слов, и Маркус даже не знал, с чего начать. Он осторожно откашлялся.

— Уместно ли это, ваше величество?

— Поскольку мы уже не в Онлее, думаю, требованиями этикета можно пренебречь. К тому же, уместно или нет, решать мне, не так ли?

— Как вам будет угодно.

Маркус поклонился и, выдвинув стул, уселся рядом.

И прошу вас, угощайтесь. Я почти ничего не ем, и мне не хотелось бы огорчить повара тем, что его трудам не отдают должное.

Маркус не заставил себя упрашивать. Не то чтобы в Вендре его держали на хлебе и воде, как заурядного арестанта, но кормили немногим лучше. Он отрезал себе ломоть форели — «зачем только оставили на столе голову, съесть мы ее должны, что ли?» — и положил на тарелку понемногу от всех прочих блюд. И, надолго погрузившись в молчание, приступил к трапезе. Королева наблюдала за ним с веселым удивлением.

— Неужели все солдаты вот так едят? — спросила она, когда Маркус очистил тарелку и потянулся за добавкой.

— Только те, кто неделю отсидел в тюрьме, — ответил капитан.

И, спохватившись, прибавил:

— Ваше величество.

Королева улыбнулась, отщипнула кусочек хлеба и положила краюшку на стол.

Вы не голодны? — спросил Маркус.

— Я мало ем, — ответила она. — Доктор Индергаст предполагает, что это последствия моей болезни. Так же, как и… — она обвела себя рукой и невесело усмехнулась, — телосложение.

— Я не знал, что вы недомогали, ваше величество.

Я была серьезно больна. Это случилось четыре года назад — вы тогда, полагаю, уже служили в Хандаре. Какое–то время все были уверены, что я умру, но милостью Божьей, — в глазах королевы мелькнуло странное выражение, — мне удалось выжить. Думаю, плохой аппетит — небольшая плата за такое везение. Впрочем, — она жестом указала на тарелку Маркуса, — это вовсе не повод отвлекать от трапезы вас.

Капитан неуверенно кивнул и поглядел на тарелку. Там еще оставалась еда, но аппетит у него пропал начисто. Он отрезал себе кусочек рыбы — просто приличия ради.

— Говорят, вы будете сопровождать меня на собрание, которое задумал устроить сегодня утром граф Миеран, — заметила королева, пока Маркус пережевывал рыбу.

— Да, ваше величество. Он просил, чтобы мы прибыли туда за час до полудня.

— В последний раз, когда вы должны были меня куда–то сопровождать, нам в итоге пришлось прыгать из окна. — Королева оглядела столовую, в которой окон не было вовсе — ее освещали свечами. — Надеюсь, для вас это не обычный способ выходить наружу?

— Э-э… нет, ваше величество.

Наступила пауза.

— Я пыталась пошутить, капитан. Признаюсь, неудачно, но вы могли хотя бы улыбнуться.

— Извините, ваше величество. Я не привык к обществу высокопоставленных особ.

Королева пожала плечами.

— Зачем же так официально? Мы вместе побывали под пулями, а подобные приключения, думается мне, поневоле сближают.

— Я постараюсь это учесть.

— Не знаете ли, что задумал для нас граф Миеран?

Он говорил, что собирается выступить с речью перед депутатами и что вам, вероятно, тоже нужно будет произнести речь.

— Да, знаю. По счастью, я сочиняла свое выступление с того самого дня, как меня поместили в Вендр. Прошлой ночью я его записала.

— Надеюсь, у вас хватило времени и поспать.

— Вполне хватило, — заверила она. — Так это все, что вам известно о замысле графа?

— Полковник, — сказал Маркус, — то есть граф Миеран, не имеет привычки делиться с кем–либо своими замыслами.

— Представляю, как это раздражает, — заметила королева, едва различимо улыбаясь.

— Иногда, — признал Маркус, — но так гораздо интересней служить под его командованием.

И опасней, прибавил он мысленно, хотя об этом ей знать совершенно незачем.

— Что ж, остается отправиться на площадь и самим все увидеть.

Маркус с облегчением отодвинул тарелку и встал из–за стола.

— Как пожелаете, ваше величество.

— Да, вот еще… — Она помолчала, колеблясь. — Могу я вас кое о чем спросить?

— Безусловно.

Сот давала о себе знать? — Королева стиснула зубы. — Я уверена, что она жива и где–то скрывается, но ей, может быть, нужна помощь. Мне подумалось, вдруг вам что–то известно?

Маркус покачал головой.

— Ваше величество, — сказал он, — я сам только полтора дня как на свободе, а жандармерия сейчас, по сути, распущена. У меня нет никаких сведений о Сот, да и откуда бы им взяться? Если желаете, я могу расспросить графа Миерана.

— Да, прошу вас. — Она резко отодвинулась от стола и поднялась на ноги. — Пора в дорогу.

Кортеж из трех карет, покинув Двойные башенки, прибыл к краю Триумфальной площади кратчайшим путем, через мост Святого Валлакса. Расиния, в обществе Маркуса и двоих охранников, занимала среднюю карету, а прочие солдаты разместились в крайних экипажах и на крышах. Янус явно не забыл, чем закончилась предыдущая поездка на Остров, и приказал охране действовать наверняка.

«Быть может, у него есть особая причина для беспокойства».

Расинии довелось выслушать более десятка различных рассказов о том, как был убит Дантон, но все очевидцы сходились в одном: убийца носил странную, блестящую черную маску. Большинство сочло эту деталь не более чем актерским кривлянием полубезумного фанатика того самого, что мгновенье спустя бесследно растворился в толпе, — но она знала, что это не так. Такая же маска появлялась в самых мрачных ее воспоминаниях, мерцала отраженным светом свечей, что окружали ее смертное ложе. Человек, носивший ту маску, заставлял Расинию повторять какое–то невразумительное заклинание, делая паузу всякий раз, как очередной приступ кашля исторгал из нее частицу жизни. Устрашенная, истерзанная болью, она послушно исполняла все, что прикажут, даже пока сущность пыталась растерзать на клочки ее душу. И когда она закончила произносить заклинание…