— Тогда я лучше пойду, — сказала она вслух, — пока он опять не заснул. Безусловно, ваше высочество. Не отвлекайтесь на меня. — Доктор указал на раскрытый увесистый фолиант, что лежал на столе перед ним. — Я всего лишь просматривал том трудов Ахелеоса, любезно одолженный архиепископом, — узнать, не найдется ли у автора что–нибудь полезное для нас.

— Нашлось?

— Увы, нет. То же, что у всех светил древности: слишком много теорий, слишком мало практических рекомендаций.

— Вы справитесь, доктор. Вы всегда справляетесь.

Профессор медицины Индергаст провел скрюченными пальцами по редким волосам. Он был личным врачом отца Расинии с тех пор, как она появилась на свет. Многие при дворе удивлялись, для чего королю понадобились услуги иноземного доктора, но принцесса искренне любила старика. Он уже не единожды возвращал короля к жизни — из такого состояния, когда прочие университетские доктора не решились бы даже попытаться.

— Вы оказываете мне честь доверием, — ответил Индергаст, но лицо его осталось мрачным. — И все же, ваше высочество, умоляю вас не полагаться чрезмерно на мое скромное искусство.

Он помолчал и едва слышно добавил:

— Чудеса — прерогатива его преосвященства архиепископа.

Расиния сжала губы, но не ответила. Лишь кивнула и, обойдя старика, направилась к спальне отца.

— Архиепископ сейчас там, — вслед ей проговорил доктор. — А также его светлость герцог и прочие члены кабинета.

Принцесса замедлила шаг, но не остановилась. Стало быть, дело не в том, что больной отец хочет повидаться с дочерью. Если король созвал министров, значит, он собирается сделать официальное заявление. Расиния мысленно поблагодарила Индергаста за своевременное предупреждение, приказала телохранителям ждать ее снаружи вместе с охраной короля — и бесшумно проскользнула в дверь.

По меркам Онлея королевская спальня была невелика — то есть недостаточно велика для партии в теннис. Зато королевское ложе было огромным, и четыре дубовые опоры буквально дрожали под весом груды шелков и бархатных драпировок. Король, утопавший в одеялах и вышитых подушках, был едва различим среди этой роскоши — лишь голова, словно отделенная от тела, виднелась в складках дорогой ткани.

Несколько хорошо одетых особ стояли в изножье кровати, так сказать, плечом к плечу, для взаимной поддержки. Архиепископ Ворданайский, чьи объемные алые одеяния не позволяли присоединиться к остальным, пребывал чуть поодаль и всем видом выражал свойственную церкви отрешенность от дел мирских.

Очевидно, Расиния вошла в самый разгар спора — хотя тот, кто не прожил всю жизнь в Онлее, вряд ли бы это заметил. То был набор околичностей, осторожно выражаемого несогласия людей, отчетливо сознававших, что формально оппонент может в любой момент лишить их головы.

— Уверен, ваше величество обдумали этот вопрос весьма тщательно, — увещевал крупный густобородый мужчина в самой середине группы. Граф Торан, министр военных дел, по–солдатски мускулистый, но уже заплывавший жирком под безупречно скроенным придворным мундиром. Лицо его, обычно румяное, сейчас и вовсе налилось жаром. — И все же позволю себе усомниться, что вы рассматривали ситуацию с моей точки зрения. Речь идет о молодом офицере, талантливом и весьма многообещающем, и назначать его на новую должность, по сути, с понижением…

— Настолько многообещающем, что вы отправили его в Хандар? — перебил король, и у Расинии болезненно сжалось сердце при звуке его голоса — некогда уверенного баритона, который сейчас превратился в одышливый раздражительный хрип.

— Где он добился превосходных результатов! — плавно подхватил Торан. — И в должный срок, если его карьера не будет прервана…

— Я предоставлю ему решать самому, — сказал король. — Он может и отказаться от назначения.

— Но, ваше величество, он не откажется, — вклинился в разговор Рэкхил Григ, министр финансов.

Узколицый, с круглыми блестящими глазками, он всегда напоминал Расинии хорька, и впечатление лишь усугубляла неудачная манера зачесывать назад жидкие пряди бурых волос. Торан ожег министра финансов враждебным взглядом. Григ, единственный в кабинете, был незнатного происхождения, и за это прочие питали к нему глубокую неприязнь. Выдвижением на пост министра он был обязан исключительно покровительству Последнего Герцога, а потому повсеместно считался ставленником Орланко.

— В конце концов, — продолжал Григ, — любое предложение, исходящее от вашего величества, — высокая честь, которую нельзя просто так, мимоходом, отвергнуть. Если даже упомянутый офицер совсем иначе представляет наилучшую карьеру, неужели он не сочтет себя обязанным принять предложение, дабы не оскорбить ваше величество отказом?

— Верно! — поддержал Торан, с подлинно военной сноровкой распознав выгодное направление удара. — Для каждого офицера армии Вордана желания вашего величества должны быть превыше любых сомнений и личных планов!

— И для тебя тоже? — огрызнулся король, на миг обретя подобие былого задора.

Министр военных дел склонился в глубоком поклоне.

Я только пытаюсь указать вашему величеству на отдельные аспекты дела, которые могли быть не приняты во внимание. Безусловно, все мы подчинимся вашему окончательному решению.

Даже издалека, с порога спальни, Расиния без труда разглядела выражение, появившееся на лице короля. И решила, что настала пора вмешаться.

— Прошу прощения, господа. — Принцесса учтиво кивнула членам кабинета и, повернувшись к отцовскому ложу, присела в глубоком реверансе. — Вы посылали за мной, ваше величество?

— Да, посылал, — сказал король. — Выйдите все. Я желаю говорить со своей дочерью с глазу на глаз.

Расиния отступила вбок, и высокопоставленные гости короля гуськом двинулись мимо нее к двери. Архиепископ на ходу пробормотал с сильным мурнскайским акцентом несколько сочувственных слов; Торан ограничился взглядом искоса и дежурным кивком.

И только последний из вельмож прямо посмотрел ей в глаза. Он был невысок ростом — не выше самой Расинии — и в топорщившемся камзоле казался круглым, как мячик. Макушка его была совершенно лысой, но взлохмаченный венчик волос за ушами и на затылке отчасти искупал этот недостаток, делая его похожим на классического философа. Впрочем, примечательней всего были очки, громадные, с линзами диаметром почти с ладонь и такой толщины, что лицо за ними искажалось до неузнаваемости. Короткий нос и чуть тронутые румянцем щеки по прихоти очков причудливо меняли форму при каждом движении головы, но когда этот человек смотрел на другого в упор, как сейчас на Расинию, глаза его вдруг становились пугающе огромными — раз в пять больше обычного размера.

Забавного толстячка было легко не принять всерьез — и многие так и поступали, неизменно себе же на горе. Его светлость герцог Маллус Кенгир Орланко, министр информации и всевластный хозяин Конкордата, всегда был готов воспользоваться любым преимуществом, в том числе и тем, что давала его безобидная внешность. Расинию эта безобидность не обманывала. Последнего Герцога повсеместно и безоговорочно признавали самым опасным человеком в Вордане, и принцесса достаточно долго жила при дворе, чтобы понимать: это как минимум преуменьшение. Лично она не была уверена, что кто–то опаснее найдется и во всем мире.

Сейчас герцог, проходя мимо, удостоил ее лишь беглой улыбки и едва заметного поклона. Дверь спальни закрылась за ним. Расиния подошла к королевскому ложу, такому огромному, что ей пришлось вскарабкаться на кровать, чтобы оказаться ближе к отцу. Тот потянулся к ней, выпростав руку из–под тяжелых перин, и принцесса взяла его ладонь в свои — исхудавшую, почти невесомую, словно певчая пташка. Кости его па ощупь казались хрупкими, как засохшие веточки, кожа тоже была сухой, будто пергамент.

Король повернул голову в сторону дочери и моргнул слезящимися глазами:

— Расиния?

— Я здесь, папа. — Принцесса легонько сжала его руку. — Как приятно видеть тебя бодрствующим.