Третью группу составляли радикалы — в том числе республиканцы, индивидуалисты и прочие вольнодумцы, обладатели безумных взоров и ярые поклонники Вуленна. Это объединение выглядело наиболее пестро; именно так художник мог бы изобразить вертикальный срез ворданайского общества — от аристократических шелков до нищенских лохмотьев. Были здесь и женщины, но большей части немногочисленные студентки Университета, чью манеру одеваться переняла в свое время Расиния. В отличие от прочих, радикалы и сейчас носили значки своих кофеен, таверн и других заведений, и в задних рядах этой группы, судя по невнятному ропоту, неустанно спорили о каких–то мелочах.

Словесная баталия была в самом разгаре, когда входная дверь распахнулась, пропуская в залу Фаро и Расинию, и все взгляды тотчас устремились на них. Расиния испытующе оглядела лица монархистов, лишь сейчас с беспокойством подумав, что кто–то из них мог видеть ее при дворе, и затаила дыхание в ожидании неминуемого разоблачения. Впрочем, ее опасения оказались напрасными.

У наших полоумных пополнение? — осведомился молодой человек, восседавший во главе монархистов. За его спиной послышались смешки.

— Она со мной, — бросил Мауриск, вызвав бурю оживления в рядах соратников. — Иди сюда, Расиния.

— Понимаю, — кивнул глава монархистов. — Стало быть, в новые Генеральные штаты будут допускать маленьких девочек?

Я пришла не затем, чтобы примкнуть к чьей–то фракции, — нарочито громко проговорила Расиния. — И не для политических дебатов.

— Тогда зачем же вы сюда пришли? — осведомился он. — Не для того же, чтоб выпить чашечку кофе?

Расиния дождалась, пока стихнет взрыв хохота.

— Могу я узнать ваше имя, сэр?

Монархист склонил голову:

— Альфред Педдок сюр Вольмир, к вашим услугам.

Расиния повернулась к радикалам, которых, судя по всему, возглавляли двое: юноша в слегка поношенном полотняном костюме и женщина в мешковатом и бесформенном черном наряде.

— А вы?..

— Роберт Дюморр, — представился юноша, мельком глянув на соратницу. — Ее все мы зовем Кит, но…

— Китомандиклея, — отчеканила женщина. Волосы ее были стянуты на затылке в тугой узел, глаза подведены темным. Из–за этого она казалась взрослее, но Расиния подозревала, что на самом деле Кит — ее ровесница.

— Мое имя, — сказала она вслух, — Расиния Смит. Полчаса назад меня пытался убить агент Конкордата. Один из моих ближайших друзей был застрелен в упор и умер у меня на руках. Быть может, его тело до сих пор лежит там, на улице.

По зале пробежал шепоток, и Расиния сделала глубокий вдох.

— Бьюсь об заклад, каждый из вас знает кого–то, кто был арестован прошлой ночью. Я пришла спросить, что вы собираетесь предпринять.

— Говори за себя, а не за всех! — раздраженно бросил Педдок. — Я, безусловно, всем сердцем сочувствую твоему горю, но, если твои друзья привлекли к себе внимание Министерства информации, полагаю, ты связалась с неподходящей компанией.

— То есть с теми, кто борется за правду, — вставила Кит. — С теми, кто…

— Она права, — перебил Мауриск. — Это не просто исчезновение пары-тройки отъявленных сумасбродов. Не знаю точно, сколько арестов произвел этой ночью Конкордат, но, должно быть, много, по меньшей мере несколько сотен. И хуже того, говорят, священников Свободной церкви…

Вздор! — фыркнул Педдок. — Его светлость прилагает все усилия, чтобы восстановить порядок.

— Он арестовал Дантона, — напомнила Кит.

Расиния заметила, что на лице Педдока отразилось беспокойство. При всех своих спесивых замашках глава монархистов и его друзья все же пришли сюда, и это уже говорило о многом. Расиния подозревала, что Педдок в глубине души встревожен куда сильнее, чем на словах.

— Дантон… провоцировал беспорядки, — наконец проговорил Педдок. — Уверен, он взят под стражу ради его же безопасности. В любом случае Дантона арестовали жандармы, а не его светлость. Если кого и винить в его аресте, так это графа Миерана.

— Не мели чушь! — фыркнула Кит. — Думаешь, какой–то граф, только прибывший из Хандара, может хоть пальцем шевельнуть в Онлее без ведома Орланко?

Это заявление вызвало одобрительный гул, даже среди монархистов. Расиния не была уверена, хочется ли ей поддерживать представление об инфернальном всемогуществе Орланко, — но сейчас любые средства были хороши. Она кивнула Кит и прибавила:

Видели бы вы, что творится снаружи. Эти люди только и ждут, когда их возглавят и поведут к цели.

— Именно это мы здесь и пытались сделать, — заметил Дюморр. У него был низкий повелительный голос трагического актера. — Если бы кое-кто из присутствующих перестал придираться к каждой незначительной мелочи…

Педдок огрызнулся:

В этом не было бы нужды, если б вы были в состоянии составить декларацию принципов, которая притом не подрывала бы основы общества!

И добавил, неприязненно глядя на Мауриска:

И если бы ваша братия наконец определилась, чего вам на самом деле хочется!

— Для начала — созыва Генеральных штатов, — ответил Мауриск, но эти слова почти мгновенно заглушили нестройные возгласы за его спиной.

Расиния успела различить «Сословное представительство!», «Умеренность бюджета!» и бурный спор о запретах и полномочиях, а затем Мауриск убийственным взглядом восстановил тишину.

— Сидя здесь, мы подобьемся ничего, — заявила Расиния. — Всем вам хорошо известно, что король при смерти и может скончаться с минуты на минуту. Если упустим шанс и позволим Орланко собраться с силами, его будет уже не остановить. Вы, — она глянула на Мауриска и его вздорных соратников, — лишитесь наилучшей возможности изменить существующий порядок вещей, а вы, — это относилось уже к Педдоку, — получите королеву–ворданайку, которую держат за горло борелгаи! Что до вас, — Расиния развернулась к Дюморру и Кит, — выбирайте: остаться здесь и до хрипоты спорить, чего хотел бы Вуленн, или попытаться хоть что–то сделать своими руками! Я знаю, что сказал бы вам Дантон, даже если бы арестовали не его!

Расиния знала, чувствовала, что ее выступление возымело эффект. В конце концов, именно она писала речи Дантону, а все эти люди слышали их, и не раз. Пускай она и не обладала таким же непревзойденным ораторским даром, по слова ее были созвучны тому, что говорил он, а потому пробуждали в памяти его красноречие. Во взгляде Педдока все еще сохранялась настороженность, но молодые дворяне позади него были куда менее сдержанны, и некоторые даже попытались зааплодировать.

— Все это прекрасно, — сказал Дюморр, — но пока у нас нет декларации о принципах, почем нам знать, за что именно мы боремся? Одно дело — заявлять, что мы хотим свергнуть Орланко…

— О свержении речи не было! — отрезал Педдок. — Возможно, его светлость необходимо убедить согласиться на более… скромную роль, хотя я не думаю, что…

— Орланко может подождать, — перебил Мауриск. — Как только мы добьемся созыва Генеральных штатов…

Дальнейшее превратилось в бурю бессвязных криков, захвативших всю залу.

Фаро тронул Расинию за плечо.

— Я же говорил, — прошептал он, наклонившись к ней.

— Мы так близко, — пробормотала Расиния. — Они знают, что должны что–то сделать.

— Они боятся остаться в дураках, — пояснил Фаро. — Все–таки рискованно браться за дело, не зная заранее, что с пего выгадаешь.

Расиния встретилась взглядом с Мауриском. Тот неловко пожал плечами, словно говоря: от меня–то ты чего хочешь?

В другой части залы Дюморр вскочил с места и наступал на Педдока, а кое–кто из монархистов уже положил руку на рукоять шпаги. Разобрать, о чем они спорят, в общем шуме и гаме не смог бы никто. Одна только Кит в упор смотрела на Расинию, и лицо ее было задумчиво.

— У меня есть мысль, — проговорила Расиния. — Фаро, здесь наверху найдется комната, где мы могли бы устроиться?

— Да, наверное. Но…

— Прихвати перо и бумагу и приходи туда. Скажи этой девушке, Кит, что я хочу узнать ее мнение кое о чем, и постарайся привести ее с собой.