— Ну что ж, — проговорил он, видя, что Гифорт не намерен проявлять инициативу, — у меня есть… э-э… кабинет или что–то в этом духе?

— Безусловно, сэр, — ответил вице–капитан. — Следуйте за мной.

Они находились в кордегардии, изрядно обветшалой постройке на территории Старого Дворца. Фарус II, сын Фаруса Завоевателя, возвел свою крепость под самыми стенами города Вордана, чтобы не спускать глаз с норовистой знати. Правнук его, Фарус V, предпочел жить в большем великолепии и подальше от городской суеты, а потому переместил двор и правительство в ухоженные парки Онлея. Старый Дворец обобрали до нитки, вывезя все сколько–нибудь ценное, и бросили на произвол разрушительного времени — но кордегардия, где некогда размещалась личная стража короля, стала вполне подходящим пристанищем для жандармерии.

Новый кабинет Маркуса оказался на самом верхнем этаже, с превосходным видом на одичавшие изгороди и заросли кустарника там, где когда–то были дворцовые сады. На последних шагах Гифорт обогнал его и с явным усилием налег плечом на входную дверь.

— Тут есть подвох, — пояснил он под надсадный скрип петель. — В летнее время дверь заедает, и, чтобы открыть, нужно хорошенько надавить на нее и слегка приподнять.

— Я учту, — сказал Маркус, входя.

Внутри было гораздо чище и опрятней, чем можно ожидать от помещения, которым не пользовались уже много месяцев. В кабинете имелся письменный стол — громоздкое чудовище из дуба, щедро покрытое темным лаком; судя по виду, изготовили его добрую сотню лет назад. На мутноватой столешнице лежали несколько аккуратных толстых стопок бумаг с ленточками и печатями. Другой мебели, даже завалящего шкафчика, там не оказалось. Если кто здесь и бывал, то надолго явно не задерживался.

Гифорт остался стоять у порога, заложив руки за спину. Маркус подошел к столу, выдвинул древнее кресло, визгливо заскрипевшее ржавыми колесиками, уселся. И окинул взглядом стопки бумаг, борясь с нарастающим ощущением, что жизнь возвращается на круги своя.

— Что все это такое? — осведомился он, ткнув пальцем в бумаги.

— Документы на утверждение капитану, — тотчас отозвался Гифорт. — Расписания дежурств, сведения о наказаниях, доклады всех субалтернов, краткие отчеты о происшествиях…

— Понятно.

Маркус взял верхний документ из одной стопки. Это был ордер на арест некоего Винсента Уголька по обвинению в краже со взломом. Внизу справа красовалась печать жандармерии: черноголовый орел, вдавленный в зеленый воск. Ниже печати виднелась подпись — как понял Маркус, принадлежавшая Гифорту.

Он пролистал еще несколько документов. Почти все они были подписаны Гифортом.

Маркус поднял взгляд на вице–капитана, по–прежнему исполнительно застывшего у двери.

— И я должен все это прочесть?

— Если хотите, сэр, — отозвался Гифорт.

— И… утвердить?

— Да, сэр.

— А если я не сочту что–то достойным утверждения?

Показалось ему или краешки губ Гифорта и впрямь дрогнули в едва различимой усмешке?

В таком случае, сэр, вы, конечно же, известите меня, и я разберусь с этим делом.

Понимаю. — Маркус помолчал. — Могу я задать вам личный вопрос, вице–капитан?

— Безусловно, сэр.

— Как долго вы служите в жандармерии?

— Уже почти двадцать три года, сэр.

— И сколько капитанов сменилось за это время?

Гифорт помедлил, словно подсчитывая в уме. Затем пожал плечами.

— Наверное, пятнадцать… хотя, может, я забыл одного–двух.

Кажется, Маркус наконец понял, что происходит. Старая как мир армейская игра под названием «укроти офицера», к которой прибегают подчиненные всякий раз, когда им приходится иметь дело с беспомощным, некомпетентным начальством.

Вначале он гадал, не скрывается ли за холодностью вице–капитана обида на то, что его обошли высоким назначением, — но сейчас, глядя на стопки документов, отчетливо понял, что нынешняя должность Гифорта в точности соответствует его желаниям. Капитан жандармерии есть фигура политическая — назначается и смещается по прихоти короля или министра юстиции. Пятнадцать капитанов за двадцать три года! Неудивительно, что при столь частой смене начальства добротный и надежный служака–ветеран сосредоточил в своих руках всю настоящую власть.

«Он ждет, что я явлюсь на смотр личного состава, потом наскоро пролистаю эти бумаги — и сбегу в Онлей, назад к своей привычной жизни».

Маркус невесело усмехнулся.

«Наивный глупец. Он не знает, что у меня нет жизни».

И если Янус прав, то система, которую так любовно взлелеял Гифорт, очень скоро полетит вверх тормашками. Маркусу стало жаль вице–капитана.

— Ну что ж, — произнес он вслух, — займусь делом. Уверен, у вас найдутся занятия поинтересней, чем стоять и смотреть, как я читаю.

— Как пожелаете, сэр, — отозвался Гифорт. — Снаружи будет дежурить шестовой Эйзен — на случай, если вам что–то понадобится.

Через три часа Маркусу начало казаться, что сбежать в Онлей — не такая уж плохая идея, тем более что прежде, чем он успел расправиться с первой стопкой документов, писари в зеленых мундирах уже дважды приносили новые. Он водил пальцем по строчкам очередного донесения, морщась от корявого почерка и громоздких грамматических конструкций: автор явно был не в ладах с письменным словом, впрочем, как и сам Маркус.

«…где собралась небольшая толпа, дабы послушать речь оратора Дантона, шайка карманников, принадлежностью к ватаге Красного Лоскута, заявила о праве своем работать в вышеупомянутом месте. Вследствие того ватага Зубастика сочла сие оскорблением, утверждая, что это их участок, и обе тотчас ввязались в рукоприкладство. Шестовые Поппер и Торло восстановили порядок, и зарегистрированы были телесные повреждения следующего вида…»

Он помотал головой и бросил донесение в стопку прочитанных бумаг. И сам толком не зная, что ищет, он просто решил для себя: нельзя же командовать жандармерией, не получив представления о том, чем тут занимаются. Признаться, количество документов вызывало оторопь. Когда обстоятельства вынудили Маркуса командовать полком, тоже приходилось вникать в тонкости управления, и сейчас он ожидал чего–то подобного — в конце концов, Первый колониальный включал в себя свыше четырех тысяч штыков, а в жандармерии служило лишь три с небольшим тысячи. Однако солдаты Первого колониального чаще всего держались вместе, выполняя общую задачу, так что руководить ими не составляло особого труда. Жандармы же рассеивались по городу сложной сетью патрулей, участков, нарядов, и каждый из них производил поток бумаг, уходивший вверх по инстанциям. Маркус подозревал: писарей, что исправно копировали донесения и удостоверяли служебные расходы, здесь было ничуть не меньше, чем рядовых жандармов на городских улицах.

В дверь кабинета постучали. Очередной писарь, вероятно, с очередным ворохом бумаг. «Надо бы придумать, как заставить Гифорта заранее разбирать этот хлам». Впрочем, вице–капитан явно задался целью приковать его к письменному столу.

Маркус скрежетнул зубами и крикнул:

— Войдите!

Шестовой Эйзен, благодушный паренек с нечесаной бородкой и грязными светлыми волосами, приоткрыл дверь и, бодро откозыряв, помахал конвертом.

— Письмо для вас, сэр! — доложил он. — От его превосходительства! Доставлено лично одним из его людей!

Сердце Д’Ивуара екнуло от предвкушения. Хорошее оправдание, чтобы сбежать из кабинета, бросив гору неразобранных документов, было бы сейчас как нельзя кстати. Он принял у Эйзена конверт и, сломав печать, обнаружил внутри два клочка почтовой бумаги.

Первая записка гласила:

На втором клочке был записан незнакомый Маркусу адрес. Он сложил листок, сунул в карман и поднял взгляд на Эйзена.