— Ты ошибаешься.

Изогнула бровь.

То есть, он даже не отрицает, что зовет меня с собой только потому, что мстит Шварцу.

Удивление сменилось обидой, а после злостью — я ведь давно знала, что все они козлы, прошлой ночью умудрилась забыть об этом, а сейчас мне напомнили.

Это осознание сразу распутало мысли, и тут мне стало смешно.

Хмыкнула. В его льдистом взгляде мелькнуло удивление.

— Артур, не на ту лошадку делаешь ставку, — сама оттолкнулась от перил и придвинулась к нему вплотную. — Ты зря думаешь, что я твоему Макару нужна. Он меня к сыну привез. Считает, я виновата, что Максим здесь. И всё. В дом, который ты построил — лучше его жену позови. Вы ведь знакомы? Близко? Раз уж знаешь, что это ее платье.

Он смотрел мне в глаза несколько секунд.

И усмехнулся уголком губ.

— Спасибо за совет, Эмма. Значит, не поедешь?

— Не поеду.

И он не стал настаивать, молча развернулся и спустился по ступенькам, а я осталась стоять, смотреть ему в спину.

Это выше его. Уговаривать. Если кто и знает себе цену — то точно он, и цена эта в облаках витает, она там, в далеком небе, на уровне звезд.

Подняла голову и посмотрела в небо.

Хлопнула дверь больницы и на крыльцо выперся Шварц — чернее тучи, с размером в галактику злостью в глазах.

В руках пакет с моим костюмом.

— Если бы ты опять сбежала — я бы нашел и убил, — угроза такая неожиданная и искренняя, что я с перилами слилась. Он шагнул на меня и почти ударил этим пакетом, там агрессивно всучил мне его. — Поговорим о том, что нельзя использовать людей, Эмма, — его пальцы сжались на моем локте.

Он спускается, и я машинально переставляю ноги, иду рядом, он крепко держит меня и говорит, а я слушаю.

— Ты мне про бывшего жениха байки плела, а я всерьез признавался, что еще не влюблялся. Хотела в мой дом проникнуть? У тебя получилось. Теперь ты в нем и останешься.

несколько лет назад

Артур

Если эта тварь припрется сюда сегодня — я его здесь же, при свидетелях и пристрелю.

И сразу закопаю.

Нет, не пристрелю, а просто закопаю, живым — и даже этого ему будет мало.

Кто-то завывает. Так громко, что у меня уши закладывает, обернулся и взглядом наткнулся на подружку Арины.

У сестры было много подруг.

Потому, что она жизнерадостная, веселая, лучшая в мире девушка.

Была.

Моя младшая сестренка, которую я не уберег от лучшего друга.

Он убил ее. А я убью его.

Ветрено. Этот ветер почти все лепестки на моих цветах оборвал, они падают на землю, красное на черном.

Красное и черное, как у Стендаля, и так же трагично.

Подружка Арины заходит на второй акт. Прижимается сзади к моему плечу и, наверное, вытирает сопли о мой пиджак.

Почему такие неискренние слезы. С куда большим энтузиазмом она вжимается в меня грудью.

Отстранился и бросил облетевшие цветы. Никого не дожидаясь, двинулся к воротам.

Ресторан заказан, но мне компания не нужна, в машине есть бутылка водки — мой товарищ на сегодня.

— Артур. Артур. Артур!

Она догнала меня. Повисла на моем локте, прижала к глазам черный платочек.

— Горе, — выдавила. — Не знаю даже, что теперь делать.

— Прыгнуть ко мне в постель этой ночью, — подсказал.

Хватка на локте ослабла. Но шага она не сбавила, утопая высокими каблуками в сырой после дождя земле засеменила рядом.

— Что ты имеешь ввиду?

— Какой тут еще может быть смысл? — остановился.

Она захлопала накрашенными ресницами. На загорелой коже остались белые пятна — с такой силой она вжимала в лицо сухой платок.

— Просто мне плохо сейчас. И я не хотела бы оставаться одна.

— Я понял.

Стоим у старых ворот, от ветра раскачивается и лязгает железная калитка. Подружка Арины зябко кутается в модный черный полушубок, мне жарко в пиджаке.

— Я понимаю, у тебя умерла сестра, — она положила ладонь с длинными красными ногтями мне на грудь. — Тебе непросто. Но Ариша была моей подругой. И я тоже не знаю, как дальше быть. Я в шоке. Но, Артур. Когда близкие люди вместе — не так остро ощущается боль. Она притупляется, ты же понимаешь?

Понимаю.

Что стою тут и зачем-то слушаю всю эту хрень, которой она пытается меня склеить.

— Я и говорю, — наклонился к ее лицу, и она шире распахнула глаза. — Возьмем вина. Закажем к нему пиццу. Поставим порно. И будем под него всю ночь трахаться, а на рассвете поймем, что это любовь. С утра будем стоять в ЗАГСе. А через месяц закатим такую свадьбу, какой никто из живущих на свете не видел. Пойдем?

Она сощурилась недоверчиво, своим куриным мозгом понять пытается — всерьез я это ей предлагаю или издеваюсь.

По сузившимся зрачкам догадываюсь — склоняется ко второму варианту.

Пару секунд брякает железная калитка.

А потом эта актриса перебивает все другие звуки своим истеричным голосом.

— У тебя сестра умерла, скотина! В тебе, вообще, ничего святого нет?! Скотина, козел, еще раз скотина, — она лупанула меня черной перчаткой по щеке.

— Иди нах*й, — задал направление и вышел за ворота.

— Арина была моей подругой! — долетело мне в спину. — И если в тебе, скотина, ничего человеческого нет…

— То тогда я скотина, — закончил. Цирк.

Заморосил мелкий осенний дождь. Нырнул в машину, посмотрел в лобовое стекло, что покрывается прозрачными каплями.

Из бардачка достал бутылку, скрутил крышку, отпил водки.

Будто вода.

Что меня спасает сейчас — так это жажда мести, она меня удерживает в рассудке, у меня права на слабость нет, не теперь.

Как все разъехались в ресторан, как опустела бутылка — не заметил.

Зато сразу, сквозь усеянное каплями стекло увидел его.

Черный плащ, в руках венок, он из машины вышел.

Он на этом венке здесь, при мне, повесится.

Распахнул дверь и шагнул навстречу, по мокрой пожухлой траве к бывшему лучшему другу.

— Артур, я не драться пришел, — голос Шварца глухой, взгляд пустой, лицо посерело и щеки ввалились, но мне на его траур плевать, подошел и вырвал из рук венок.

— Или уезжаешь. Или я тебя закопаю. Лопата есть.

— Дай сюда, — он дернул венок к себе.

Я не отпустил.

Скользко.

Туфлями оба проехались по траве, врезались в калитку, во все стороны посыпались лепестки — это живые розы, переплетены. Не сразу ощутил боль над бровью, лишь когда кровь начала заливать глаз — выдрал впившиеся в кожу шипы.

Венок упал, и розы утонули в грязи.

Мы оба смотрим вниз, шумно дышим.

— Ну и что ты сделал?

— Что я сделал? — переспросил. И хрипло засмеялся. — Шварц, две секунды тебе, — с силой ударил калиткой по воротам, распахивая.

Две секунды подумать — и он неправильный выбор сделал. Он двинулся не к машине.

Ну нет нахер.

Как вернулся в авто, как сел за руль, как следом за ним влетел в ворота — не помню.

Зато помню, как он обернулся. И встретились взглядами.

Как он упал.

И под колесами хруст костей.

Эмма

Я снова в этой квартире, вдвоем с ним.

Мы едва успели переступить порог, и щелкнул замок.

И сильные нетерпеливые руки дернули в стороны полы моего платья.

То есть, не моего, но важно другое — пуговицы заскакали по полу, а платье распахнулось, выставляя ему на обозрение мое тело.

На котором кроме трусиков нет ничего.

Он рассматривать меня не стал, как делал это утром, рывком притянул к себе и губами обхватил сосок. Втянул его в горячий рот с такой жадностью, не рассчитывая силу, что из меня вырвался стон.

От боли или чего-то другого разобрать не смогла, не успела, он просто смял меня, а когда я попыталась вырваться — сдавил лишь сильнее.

Спиной налетела на дверь. Его губы с груди поднялись к шее, зубами он прикусил кожу, его руки содрали с меня платье, оно упало к ногам.

— Я не хочу, — выдохнула и замерла, когда он вжался в меня бедрами, как ночью, в точности, выпирающей ширинкой в лобок.