Человеческих костей!

А на этих костях стояли человеческие тела, прислоненные к стенам, соединенные странной волей случая и застывшие в той позе и с тем выражением лица, в какой их застала смерть: одни на коленях, другие с раскинутыми в стороны руками; те со сжатыми кулаками и опущенной головой, а эти, напротив, с устремленным к небу взором и молитвенно воздетыми руками — сто пятьдесят трупов, почерневших от мороза, с пустыми глазницами и оскаленными зубами; среди них была женщина с ребенком, которая в надежде спасти его дала ему свою грудь и среди этого адского сборища казалась статуей, олицетворяющей материнскую любовь.

Все это находилось рядом в одном помещении: прах, кости или трупы — в зависимости от срока их пребывания в этом склепе, и здесь же, у окна, освещенного веселыми солнечными лучами, прекрасные головки молодых женщин — жизнь, явившаяся на свет не более двадцати лет назад, созерцает жизнь, угасшую столетия назад. О! Это странное зрелище, скажу я вам!..

Что касается меня, то всю мою жизнь эта картина будет стоять у меня перед глазами: никогда я не смогу забыть эту несчастную мать, кормящую грудью своего ребенка.

Что еще после этого можно сказать о Сен-Бернаре? Там есть церковь, где находится гробница Дезе, часовня, посвященная святой Фаустине и мемориальная доска черного мрамора с надписью, прославляющей Наполеона. Там есть еще множество других достопримечательностей, но, поверьте мне, пусть вам покажут их до того, как вы увидите эту несчастную мать, дающую грудь своему ребенку.

Аоста — это очаровательный городок, имеющий притязания не принадлежать ни к Савойе, ни к Пьемонту; его жители утверждают, что некогда их земля входила в состав той части империи Карла Великого, которую унаследовали владетели Штретлингена. И в самом деле, хотя горожане и обязаны выставлять воинский контингент, они освобождены от всяких налогов и сохранили за собой право охотиться на близлежащих землях; во всем же остальном они так или иначе подчиняются королю Сардинии.

За исключением отвратительного местного наречия, который, по-моему, представляет собой не что иное, как испорченный савойский язык, характер этого городка чисто итальянский; повсюду внутри зданий вы видите вместо бумажных обоев и деревянной обшивки стен настенную роспись, а трактирщики непременно подают вам на ужин какое-то тесто и нечто вроде кашицы, пышно именуя эти кушанья макаронами и самбайоном. Прибавьте к этим блюдам бутылку асти и отбивные котлеты по-милански — и вы получите полное представление о меню здешней кухни.

Аоста называлась прежде Корделой — по имени Кордела Стателла, главы поселения цизальпинских галлов, именовавшихся салассами и обосновавшихся на этом месте. При императоре Августе римский легион под командованием Теренция Варрона захватил Аосту, и в честь этого события римляне возвели при въезде в город триумфальную арку, полностью сохранившуюся до наших дней. Надписи, выбитые на ней уже в наше время, гласят:

САЛАССЫ ДОЛГО ЗАЩИЩАЛИ СВОИ ОЧАГИ\

НО ПОТЕРПЕЛИ ПОРАЖЕНИЕ. ПОБЕДОНОСНЫЙ РИМ ВОЗЛОЖИЛ НА ЭТОМ МЕСТЕ СВОИ ВЕНКИ. ВОЗВЕДЕНА В ЧЕСТЬ ПОБЕДЫ ОКТАВИАНА АВГУСТА ЦЕЗАРЯ,

НАГОЛОВУ РАЗБИВШЕГО САЛАССОВ В DCCXXIV ГОДУ ОТ ОСНОВАНИЯ РИМА.

(ЗА 24 ГОДА ДО ХРИСТИАНСКОЙ ЭРЫ.)

В конце улицы Святой Троицы стоят три другие античные арки, из серого мрамора: они служили тремя входами в город, но одна из них теперь этой цели не служит; средняя арка, как самая высокая, предназначалась для проезда императора и консула; на поддерживающей ее колонне начертана следующая надпись:

ИМПЕРАТОР ОКТАВИАН АВГУСТ ОСНОВАЛ ЭТИ СТЕНЫ, ЗА ТРИ ГОДА ПОСТРОИЛ ЭТОТ ГОРОД И НАРЕК ЕГО СВОИМ ИМЕНЕМ В ГОД DCCVII ОТ ОСНОВАНИЯ РИМА.

Неподалеку от этого сооружения сохранились также руины амфитеатра из того же серого мрамора.

Архитектура здешней церкви отражает характер тех веков, в течение которых ее строили и перестраивали. Портал выдержан в римском стиле, несколько видоизмененном под итальянским влиянием; окна стрельчатые и, вероятно, относятся к началу XIV века. На клиросе, пол которого выложен античной мозаикой, изображающей богиню Исиду в окружении двенадцати месяцев года, сохранилось несколько великолепных мраморных надгробий; на одном из них возлежит статуя графа Савойского Фомы; напротив алтаря помещен небольшой готический барельеф превосходной работы. Со всей наивностью, присущей искусству XV века, скульптор запечатлел в этом произведении жизнь Иисуса Христа от рождения до смерти.

Все эти достопримечательности, включая и развалины монастыря святого Франциска, покровителя города, можно осмотреть за два часа; по крайней мере, ровно столько времени мы посвятили этому занятию.

Вернувшись на постоялый двор, мы нашли там возницу, которого хозяин вызвал во время нашего отсутствия. Этот человек взялся доставить нас в тот же день в Пре-Сен-Дидье и втиснул нашу компанию из шести человек в карету, где было бы тесно и четверым, уверяя при этом, что ехать нам будет весьма удобно, как только мы немного утрясемся; затем он захлопнул дверцу и, невзирая на наши жалобы и крики, остановился лишь в трех льё от Аосты, чуть подальше Вильнёва.

Этой передышкой мы были обязаны происшествию, случившемуся за неделю до нашего приезда туда. Ледяные глыбы, рухнувшие в озеро, название которого я так старательно записал в своем дневнике, что теперь не в силах ничего разобрать, подняла уровень воды на двенадцать-пятнадцать футов, и озеро внезапно вышло из берегов. Хлынувший поток избрал непривычное для себя русло и, встретив на своем пути шале, увлек его с собой; при этом погибли четыре человека, пятьдесят восемь коров и восемьдесят коз: их изуродованные тела были найдены по берегам образовавшейся речки, которая пересекла главную дорогу и низверглась в Дору. Из стволов деревьев, досок и камней был наспех сооружен мост, и как раз по нему наш возница не решался проехать в своем переполненном экипаже, что позволило нам покинуть на минуту нашу клетку.

Мне кажется, что ни картезианец, ни траппист, ни дервиш, ни факир, ни ярмарочный уродец, ни редкое животное, которое показывают за два су, не лишены свободы воли в большей степени, чем несчастный путешественник, рискнувший занять место в дилижансе. Отныне его желания, потребности, намерения подчинены прихотям возницы, чьим рабом он стал. Ему отмерят лишь то количество воздуха, какое будет строго необходимо, чтобы он не умер от удушья; ему дадут ровно то количество пищи, какое понадобится, чтобы довезти его живым до места. И если он не хочет подвергнуться оскорблениям возницы, то ему нельзя даже заикаться о встречающихся по дороге пейзажах и живописных видах, равно как и о достопримечательностях, которые следовало бы осмотреть в городах, где меняют лошадей. Поистине, дилижансы — превосходное изобретение… для коммивояжеров и чемоданов.

Мы заявили владельцу кареты, что лишь четверо из нас согласны забраться в нее снова, двое же остальных твердо решили проделать пешком весь оставшийся путь в восемь льё, и я был одним из этих двоих.

Стояла глубокая ночь, когда мы пришли в Пре-Сен-Дидье и обнаружили там наших попутчиков, несколько более утомленных, чем мы сами; было условлено, что на следующий день мы пешком преодолеем перевал Малый Сен-Бернар.

Наутро тот из нас, кто первым открыл глаза, закричал от восторга, разбудив всю нашу компанию: как я уже говорил, мы прибыли ночью и потому не имели ни малейшего представления о великолепии вида, открывавшегося из окон постоялого двора. Что же касается трактирщика, привыкшего к этим дивным пейзажам, то он даже не подумал обратить на них наше внимание.

Мы находились у подножия Монблана, но со стороны, противоположной Шамони. Пять ледников спускались с заснеженного гребня нашего старого друга и, наподобие стены, закрывали горизонт. Это неожиданное зрелище, к встрече с которым нас ничто не подготовило, было, пожалуй, прекраснее всего, что мы видели за все наше путешествие, не исключая и Шамони.