По мере подъема на Ла-Тет-Нуар местность становится все более дикой и пустынной. Ели уже не образуют густого леса, а отстоят друг от друга, словно солдаты в стрелковой цепи. Кажется, будто войско исполинов, собравшихся атаковать гору, остановили катящиеся валуны, невидимой рукой сброшенные с вершины. Большинство деревьев было уничтожено каменной лавиной, и огромные гранитные глыбы застыли у подножия тех из них, которые оказали этим громадам сопротивление, соразмерное их весу, давшему себя знать еще больше при ударе.

Дорога вносит свою лепту в этот пустынный пейзаж; круто поднимаясь в гору, она так сильно сужается, нависая над пропастью, что на протяжении пяти или шести шагов ее ширина не превышает полуфута. Это место сами местные жители называют Ла-Mond, то есть труднопроходимое место.

Но, миновав эту своеобразную теснину, вы обнаружите, что дорога вновь становится проезжей, даже для экипажей, и полого спускается к селению Триан. В нем мы и остановились, чтобы пообедать, но выбрали для этого не тот постоялый двор, который послужил нам пристанищем четыре дня тому назад, а другой. Впрочем, мы всего лишь сменили обстановку; что же касается еды, то она была здесь ничуть не лучше, чем нам подавали прежде.

Покинув селение и пройдя шагов сто, мы оказались на той же дороге, по какой шли из Мартиньи, только теперь мы ступили на нее, чтобы проделать обратный путь. В семь часов вечера мы добрались до столицы Вале.

Наверно, накануне в Мартиньи была страшная гроза, звуки которой, находясь в десяти льё от нее, мы не слышали вовсе. Об этом атмосферном явлении мне стало известно, когда я делал запись в регистрационной книге постоялого двора, в которой каждый путешественник заносит свое имя и цель своего путешествия. Тот, кто оставил в ней запись последним, засвидетельствовал потоп, последовавший за грозой, острбтой, которая сделала бы честь английскому юмору:

«Господин Дюмон, негоциант, путешествующий ради удовольствия, пять дочерей и проливной дождь!..»

Вписав в регистрационную книгу имя, род занятий и цель поездки, я обернулся и заметил у себя за спиной своего старого знакомого — хозяина гостиницы; по тому, с каким комично-грустным выражением лица он приветствовал меня, мне сразу стало ясно, что нам грозит какая-то неприятность: или ему, или мне, а может быть, и обоим одновременно. И в самом деле, в гостинице был такой наплыв постояльцев, что бедняга не знал, где меня поселить: сам он уступил свою кровать путешественникам и теперь собирался переночевать в сенном сарае. Он робко попытался убедить меня, что запах сена оказывает чрезвычайно благотворное воздействие на здоровье человека и что на соломенной подстилке в его сенном сарае я буду чувствовать себя гораздо удобнее, чем на кровати в какой-нибудь другой гостинице. Но я проделал двенадцать льё пешком, и это обстоятельство сделало мой разум невосприимчивым к подобного рода доводам, какими бы убедительными они ни казались, так что я велел своему проводнику отвести меня в гостиницу «Ла-Тур».

И тогда хозяин предпринял последнюю попытку удержать меня. В его гостинице была большая комната, в которую набилась компания из пятерых человек; в этих обстоятельствах появление еще одного соседа уже мало что могло изменить, и потому хозяин, поинтересовавшись у меня, удовольствуюсь ли я, наравне с моими будущими товарищами по ночлегу и вместе с ними, матрасом, положенным на пол, и получив мое согласие, направился, сопровождаемый мною, к двери комнаты, откуда доносился страшный шум. Все пять постояльцев дрались подушками и каждый пытался отвоевать для себя пространство шириною в три фута и длиною в шесть футов, ибо на первый взгляд казалось, что размеры комнаты не позволяют разместиться в ней с таким удобством всем пятерым. Я мысленно отметил, что нами выбрана неподходящая минута для того, чтобы обратиться к ним с просьбой, ради которой мы явились; видимо, в голове у хозяина мелькнула та же мысль, ибо он с таким смущенным видом повернулся ко мне, что я решил взять дело в свои руки. Слегка приоткрыв дверь, я увидел, что сражение в данную минуту шло в полной темноте: метательные снаряды загасили лампы; тотчас же в моей голове созрел план.

Задув свечу в руках у хозяина, после чего коридор погрузился почти в такой же непроницаемый мрак, как и тот, что царил в комнате, я велел своему спутнику ни при каких обстоятельствах не пользоваться запасным ключом от двери и попросил его ни во что не вмешиваться, предоставив мне самому выпутываться из этой истории. Его это вполне устраивало.

Битва за дверью не стихала; взрывы смеха сражающихся настолько заглушали все звуки вокруг, что я вошел в комнату, дважды повернул ключ в замке и положил его к себе в карман, однако никто при этом не заметил, что гарнизон крепости увеличился.

Не успел я сделать и двух шагов, как на мою голову обрушился матрас, причем с такой силой, что моя шляпа надвинулась мне на нос.

Но, как нетрудно понять, я явился в эту комнату не для того, чтобы оставаться в долгу у тех, кто в ней находился; мне стоило только нагнуться, чтобы подобрать оружие, и я, в свою очередь, с таким азартом принялся раздавать удары направо и налево, что моим противникам должно было стать ясно: в битву вмешались свежие силы. Вскоре я заметил, что стою в углу, прижавшись спиной к стене, а это, как всем известно, стратегически самая выгодная позиция для индивидуальной обороны. Мои ответные действия, видимо, были весьма результативными, ибо по вялости ударов, которые мне наносили, я понял, что соперники потеряли надежду выбить меня с занимаемой позиции и центр сражения переместился. Воспользовавшись передышкой, я положил свой матрас на пол и, обнаружив рядом неизвестно кому принадлежавший плащ, закутал в него ноги; на мой взгляд, он великолепно мог заменить одно из одеял, которые служанка еще не принесла в комнату и которыми, после того как я принял необходимые меры предосторожности, заперев дверь на два оборота замка и положив ключ в карман, она уже вряд ли могла нас снабдить; итак, я с максимально доступным удобством закутался в плащ, устроился на своей походной кровати и, отвернувшись к стене, стал ждать, когда же разразится гроза, как вдруг один из бойцов обнаружил, что ему не хватило матраса.

И в самом деле, к этому времени в комнате постепенно воцарилось спокойствие, голоса зазвучали тише: каждый задумался, как устроить свой бивак на поле битвы; я почувствовал, как один матрас уперся мне в ноги, а другой — в мой правый бок. Все старались, как могли, впихнуть свой матрас между матрасами своих товарищей и улечься на него; лишь один из друзей продолжал какое-то время бродить из угла в угол, пытаясь отыскать свободный матрас; затем, раздраженный бесплодностью своих поисков, он вдруг закричал, словно на него снизошло озарение:

— Господа, один из вас лежит на двух матрасах!

В ответ на это обвинение раздался единодушный крик негодования, к которому я, однако, воздержался присоединить свой голос.

Бедняга, смеясь и бранясь одновременно, возобновил поиски; наконец, так ничего не найдя, он догадался сделать то, с чего ему следовало начать: он позвонил, чтобы в комнату принесли свет.

В коридоре послышались приближающиеся шаги служанки; затем в отверстии замочной скважины я увидел отблеск пламени свечи и инстинктивно сунул руку в карман, желая удостовериться, по-прежнему ли там находится спасительный ключ.

Бедняга, оставшийся без матраса, подошел к двери: она была заперта.

— Откройте дверь, — велел он, — и принесите нам свечи.

— Господа, ключ должен быть с вашей стороны.

— Разве?!

Рука искателя матраса на мгновение заслонила мне свет, идущий из коридора; затем бедняга наклонился и стал шарить ладонью по полу, а потом и по полке камина.

— Проклятье! Кто закрыл дверь изнутри, господа?

Ответа не последовало. Служанка продолжала ждать за дверью.

— Эй, черт возьми! А в вашей гостинице есть запасные ключи от каждой комнаты?