Что касается моего проводника, уже сотни раз видевшего эту великолепную картину, то он, пытаясь согреться, бегал на четвереньках наперегонки с собакой и заставлял ее лаять, дергая за хвост.

В конце концов он подошел ко мне, желая поделиться со мной мыслью, внезапно пришедшей ему в голову.

— Если у вас появится желание здесь заночевать, сударь, — сказал он с интонацией человека, который не прочь удвоить причитающееся ему вознаграждение, удваивая число своих рабочих дней, — то вы найдете здесь прекрасный ужин и удобную кровать.

Это была оплошность с его стороны! Если бы он оставил меня в покое, то я был бы вынужден воспользоваться и этим ужином, и этой кроватью, и одному Богу известно, что за еда и что за ночлег были мне там уготованы.

При мысли о грозящей мне опасности я в ужасе вскочил.

— Нет-нет! — воскликнул я. — Идем дальше.

— Но мы не прошли и полпути из Мартиньи в Шамони.

— Я не устал.

— Уже четыре часа пополудни.

— Всего три с половиной.

— Нам предстоит пройти еще около пяти льё, а до наступления темноты осталось всего три часа.

— Мы пройдем два последних льё в темноте.

— Но вы не сможете насладиться прекрасными пейзажами.

— Взамен я получу отличную кровать и отличный ужин. Вперед, в путь!

Проводник, исчерпавший свои самые убедительные доводы, не стал досаждать мне другими и, вздыхая, тронулся в путь. Мы отправились дальше.

Все, что я видел по дороге, пока можно было в свете дня различать предметы, было всего лишь подробностями той грандиозной картины, целостная панорама которой произвела на меня такое ошеломляющее впечатление; подробностями удивительной красоты для тех, кто ими любуется, но довольно утомительными, должен признать, для тех, кто попытается их описать. К тому же замысел этих «Путевых впечатлений» — если только предположить, что у этих «Путевых впечатлений» есть хоть какой-то замысел, — состоит в том, чтобы больше говорить о людях, а не о пейзажах.

Стояла глубокая ночь, когда мы добрались до Шамони. Мы проделали еще девять здешних льё, но без преувеличения скажу, что это ничуть не меньше, чем двенадцать или четырнадцать французских льё: то был славный денек.

И потому в тот момент меня заботили только три желания, которые я советую осуществить всем, кто пройдет той же дорогой вслед за мной:

во-первых, принять ванну;

во-вторых, поужинать;

в-третьих, отправить по нужному адресу письмо, содержащее приглашение на завтрашний обед и надписанное следующим образом:

«Господину Жаку Бальмй, по прозвищу Монблан».

Исполнив все это, я лег.

А теперь, лежа в постели, я в двух словах расскажу вам, если только его слава и известность еще не докатились до вас, кто такой Жак Бальмй, по прозвищу Монблан.

Это Христофор Колумб селения Шамони.

Так уж принято, что каждый путешественник, прибывший в Шамони, обязательно должен увидеть две местные достопримечательности: Флежерский крест и Ледяное море. Эти два чуда природы расположены друг против друга, по правую и левую руку от Шамони; добраться до каждого из них можно лишь поднявшись на основание или одного, или другого горного хребта, между которыми лежит само селение; закончив восхождение, путешественник оказывается на высоте около четырех тысяч пятисот футов над долиной.

Ледяное море, которое питает покрытая вечными снегами вершина Монблана, своими ледовыми языками спускается в долину между пиками Шармо и Ле-Жеан и доходит до самой ее середины. Там, заполнив собой, словно гигантская змея, котловину, разделяющую две эти вершины, между которыми он прополз, ледник раскрывает свою зеленоватую пасть, откуда с грохотом вырывается бурливый ледяной поток Арверона. Подъем на бескрайнюю округлую возвышенность Ледяного моря проходит по склону самого Монблана, громаду которого путешественник уже не в силах охватить взглядом, ибо находится чересчур близко к нему.

Флежерский крест, наоборот, расположен на склоне горного хребта, лежащего напротив горной цепи Монблана. И потому по мере подъема на гору начинает казаться, если только не чувство усталости тому виной, что колосс, высящийся перед вами, постепенно опускается с услужливостью слона, который ложится по знаку погонщика, давая вам возможность лучше рассмотреть себя. Наконец, взойдя на плато Флежерского креста, путешественник видит перед собой, причем столь же ясно, как если бы его отделяли от этой картины всего лишь сто шагов, нагромождения ледяных глыб и снежных масс, скалы и лесные массивы — все, что своенравная и переменчивая природа гор смогла собрать воедино благодаря необузданности своей прихотливой фантазии.

Первое восхождение, как правило, совершают на Флежерский крест. Так, по крайней мере, сообщил мне проводник, которого направил ко мне синдик. Дело в том, что в Шамони все проводники состоят в объединении, которое определяет, кому из них пришла очередь обслуживать путешественников; благодаря этому никто не может увеличить свой доход за счет собратьев, разнообразными уловками переманивая к себе клиентов. Не имея особых причин, вынуждавших меня отдать предпочтение Ледяному морю перед Флежерским крестом, я отложил на следующий день визит, запланированный мною туда, и мы отправились в путь.

Дорога, ведущая к Флежерскому кресту, не так уж трудна; порой, конечно, встречаются крутые подъемы и спуски, отвесные пропасти и обрывы, но, не отличаясь особой ловкостью горца, в чем читатель сможет убедиться, когда тому придет время, я все же с честью справился с этим восхождением. Если же говорить о пройденном расстоянии, то это была просто пешая прогулка по сравнению с теми переходами, какие мне приходилось до этого делать: нам хватило трех часов, чтобы добраться до плато. С его вершины открывался тот же вид, что накануне предстал перед нами, хотя и под другим углом, на перевале Бальм, который теперь уже сам служил отправной точкой для взгляда, обегающего всю эту бескрайнюю панораму.

Я уже говорил о том, как трудно в горах определить расстояние, и об оптическом обмане, возникающем из-за невероятных размеров того, что находится у тебя перед глазами. С Флежерского креста мы ясно видели, словно он находился всего в часе ходьбы, маленький белый домик под красной крышей, который стоял в седловине перевала Бальм и до которого, однако, от нас было около четырех льё: на наших равнинах его невозможно было бы различить на таком расстоянии.

Первое, что замечаешь, начиная обозревать череду высящихся перед тобой горных вершин, это пик и ледник Ле-Тур. Высота пика Ле-Тур равна семи или восьми тысячам футов над уровнем моря.

Непосредственно за ним виднеются ледник Аржантьер и одноименный пик; мрачный и остроконечный, словно игла, он устремляется ввысь на двенадцать тысяч девяносто футов. Далее идет пик Верт, вершина которого, сплошь покрытая снегами, похожа на сказочного великана, останавливающего орлов на лету и достающего головой до облаков. Он на шестьсот футов выше своей сестры — вершины пика Аржантьер.

А прямо напротив вас, опираясь на подножие красноватого пика Ле-Дрю и склоны Ле-Монтанвера, расстилает свой громадный покров Ледяное море, застывшие волны которого, едва различимые с Флежерского креста, где вы находитесь в данный момент, превращаются в настоящие горы, когда смотришь на них, стоя у их основания.

Пять следующих пиков — это Шармо, Ле-Грепон, Ла-Блетьер, Ле-Миди и вершина горы Моди. Высота самого маленького из них равна девяти тысячам футов.

И наконец, ваш взгляд упирается в самую высокую вершину — это гора Монблан, высота которой, согласно Андре де Жи, составляет четырнадцать тысяч восемьсот девяносто два фута, согласно Траллесу — четырнадцать тысяч семьсот девяносто три фута, а согласно Соссюру — четырнадцать тысяч шестьсот семьдесят шесть футов. С ее вершины тянутся до самой долины ледники Боссон и Таконне.

Стоя лицом к лицу с этим семейством великанов с седыми от снега головами, в первую очередь задаешься вопросом: