Едва я встал на ноги, Пайо стал укорять меня:

— Да вы что, сошли с ума? Вы же прыгнули прямо в морену!

— А, дьявол вас забери! Идите к черту, вы и ваши жуткие края, где шагу нельзя ступить, не рискуя сломать себе шею или увязнуть в песке; разве мог я знать о существовании ваших морен?

— Ну что ж, в следующий раз вы будете знать, — спокойно ответил мне Пайо. — Вот только хочу вам сообщить, что если бы вы не догадались положить вашу палку поперек, то вас засосало бы под ледник, а оттуда, вероятно, вы вышли бы на поверхность лишь следующим летом, причем где-нибудь в верховьях Арверона. А теперь не желаете ли посмотреть на Сад?

— А что собой представляет этот Сад?

— Это небольшой кусок плодородной земли в форме треугольника, лежащий на северной оконечности ледника Талефр и образующий самую низкую точку вот тех высоких скал, называемых Красными… Видите их вон там?

— Да, очень хорошо вижу. А что там можно делать?

— Ничего.

— Зачем же тогда туда ходить?

— Чтобы иметь возможность сказать, что вы там были.

— Что ж, дружище, я не стану этого говорить, и покончим на этом.

— Но вы, по крайней мере, хоть прогуляетесь по Ледяному морю?

— О! Тут я весь к вашим услугам, ведь я умею кататься на коньках.

— Это не так уж важно; дайте мне вашу руку, а то вы опять совершите какой-нибудь неосторожный шаг…

— Я? Да вы меня совсем не знаете: я образумился и ручаюсь, что буду ступать за вами след в след.

Я сдержал обещание, данное моему проводнику, а точнее, самому себе; около четверти льё мы шли так — Пайо впереди, я за ним — по льду этого моря, гигантские размеры которого можно оценить, лишь очутившись среди его застывших волн, и страшные расселины в котором напоминают неведомые растения, тянущиеся из центра Земли к ее поверхности; не знаю, возможно, у меня чересчур впечатлительная и нервная натура, но, видя такие грандиозные проявления разрушительных сил природы, я испытываю, даже если мне наглядно объяснят, что никакой реальной опасности для меня не существует, своего рода физический ужас при мысли о том, насколько среди подобного величия мал и ничтожен человек; на лбу у меня выступил холодный пот, я побледнел, голос мой изменился; у меня было ощущение, что если мне не удастся избавиться от этой дурноты, покинув местность, вызывавшую ее, то дело, несомненно, кончится тем, что я потеряю сознание. При этом я не испытывал ни малейшего страха, ибо мне было известно, что нам не грозит никакая опасность, однако я не мог долее оставаться среди этих пропастей, разверстых у меня под ногами, среди этих ледяных валов, нависших над моей головой; и, взяв проводника за руку, я сказал ему:

— Пойдемте отсюда.

Пайо посмотрел на меня.

— В самом деле, вы очень бледны, — произнес он.

— Я не слишком хорошо себя чувствую.

— Что с вами?

— У меня морская болезнь.

Пайо рассмеялся, я тоже.

— Идемте! — сказал он. — Раз вы смеетесь, значит, ничем не больны; выпейте глоток: это придаст вам сил.

И правда, едва я ступил ногами на твердую почву, как мое недомогание прошло. Пайо предложил мне пройти вдоль края Ледяного моря до Камня англичан.

Я спросил у него, что представляет собой этот камень.

— О! — ответил он. — Мы называем его так потому, что два путешественника, первыми добравшиеся в эти края, оказались застигнуты дождем и, укрывшись под сводом этого камня, пообедали там. Этими путешественниками были англичане: во время своей экспедиции они первыми обнаружили Шамони, о существовании которого до тех пор никто даже не подозревал, так как долина, где пряталась эта деревня, давала все необходимое для жизни и ее жителям не требовалось налаживать торговые связи с внешним миром. Путешественникам было так мало известно о том, какие люди живут в этой неизведанной местности, что отряд, состоявший из двух англичан и их слуг, вошел в деревню вооруженным до зубов: вероятно, англичане полагали, что им придется иметь дело с дикарями. Вместо этого они нашли там радушный прием со стороны славных и добрых людей, которые, не придавая сами никакого значения окружающим их красотам, никогда даже не пытались обследовать застывший поток этого Ледяного моря, нижний край которого доходит до самой долины. В знак признательности этим англичанам мы назвали в их честь этот огромный валун, под чьим сводом они нашли приют; ведь придя сюда первыми и рассказав впоследствии всему миру о том, что им довелось увидеть здесь, они принесли счастье и богатство нашему краю.

Договорив, Пайо указал мне на скалу, образующую некое подобие свода; на ней были выбиты имена двух путешественников и год их появления в этих краях:

ПО КО К и УИНДХЭМ — 1741.

Обойдя вокруг камень, мы направились обратно на постоялый двор; войдя в его единственную комнату, я заметил человека, который, стоя на коленях, раздувал огонь в очаге. Пайо задержал меня на пороге.

— Вы хотели видеть Мари Кутте? — поинтересовался он.

— Кто такой этот Мари Кутте? — переспросил я, пытаясь освежить свои воспоминания.

— Проводник, которого унесло лавиной.

— Да, разумеется, я хотел бы с ним встретиться.

— Так вот, это как раз он разжигает сейчас огонь. Едва не замерзнув тогда, он стал чувствительным к холоду, словно сурок.

— Так это тот самый человек, который свалился в расселину на Большом плато?

— Да, он самый.

— И вы полагаете, он захочет рассказать мне, что с ним тогда приключилось?

— Разумеется. Хотя это и невеселая история, но она весьма любопытна, а мы здесь как раз для того, чтобы всячески удовлетворять любопытство путешественников.

Я сделал вид, что не заметил нотку горечи, прозвучавшую в его словах. Подозвав хозяина трактира, я попросил его принести нам бутылку своего лучшего вина и три стакана; наполнив их, я взял в обе руки по стакану и направился к Кутте.

Заметив, что я иду к нему, он поднялся на ноги. Я подал ему стакан, и он взял его с такой радушной улыбкой, какую мне доводилось встречать только на лицах жителей Савойи.

— За ваше здоровье, сударь! — сказал я ему. — И дай вам Бог никогда более не подвергать его опасности, подобной той, какую вам удалось так счастливо избежать!

— Так вы, сударь, желаете поговорить о моем падении в расселину? — спросил Кутте.

— Вы угадали.

— По правде сказать, — Кутте прервал фразу, чтобы опустошить стакан, — я провел тогда скверные четверть часа, — продолжил он, ставя стакан на стол и вытирая рот тыльной стороной ладони.

— Не согласитесь ли вы рассказать мне некоторые подробности этого происшествия? — поинтересовался я.

— Все, что вам будет угодно, сударь.

— Ну что ж, давайте присядем.

Я подал пример, и Кутте последовал ему. Я наполнил стаканы обоих проводников, и Кутте начал рассказ.

— В тысяча восемьсот двадцатом году английский полковник Андерсон и доктор Гамель, которого русский император отправил проводить метеорологические исследования на самых высоких горных вершинах мира, прибыли в Шамони; едва появившись в деревне, они тут же изъявили желание подняться на Монблан и распорядились подготовить все необходимое для этой экспедиции. Следует отметить, что девять предыдущих восхождений, подобных тому, какое они намеревались совершить, закончились благополучно.[31]

В назначенный день десять проводников были готовы отправиться в путь: на этот раз настала моя очередь идти старшим. Итак, я стал во главе нашего маленького отряда. Под моим началом шли: Жюльен Девуассу, Давид Фоллиге, два брата Пьер и Матьё Бальма, Пьер Каррье, Огюст Терра, Давид Кутте, Жозеф Фоллиге, Жак Кутте и Пьер Фавре; всего отряд насчитывал тринадцать человек, включая двух путешественников.

Мы вышли из деревни в восемь часов утра, имея все признаки благоприятной погоды, и в три часа пополудни добрались до Ле-Гран-Мюле, где и разбили лагерь, ибо по опыту знали, что до сумерек нам не успеть подняться на вершину Монблана, а выше отыскать удобное место для ночлега уже невозможно. Разместившись на своего рода уступе, где еще были видны развалины хижины, построенной по распоряжению господина де Соссюра, мы приступили к обеду, посоветовав путешественникам съесть за один присест всю провизию, которую они взяли на целые сутки, поскольку дальнейшее восхождение лишит их не только аппетита, но и самой возможности перекусить. После обеда речь зашла о предыдущих восхождениях и о том, как их участникам удалось преодолеть препятствия, с которыми те столкнулись. Эти удачные экспедиции вселяли в нас надежду и заряжали бодростью; за рассказами тех из нашей команды, кто уже побывал наверху, время протекло незаметно. Настал вечер, но никто не испытывал ни малейших сомнений, страха или подавленности: мы устроили из простыней нечто вроде палатки, положили одеяла на солому, придвинулись друг к другу и более или менее сносно провели ночь.