— Помните, что я жду вас к столу, — сказал я ему, — я пойду вперед и закажу нам обед. До свидания, милейший!
Пайо, не сказав ни слова, двинулся в путь; он шел вверх по течению Арверона, в то время как я спускался вниз. Принимая во внимание скорость, с какой мы оба двигались, он должен был добраться до моста в то самое время, когда мне предстояло вернуться в Шамони.
В ожидании обеда я записал во всех подробностях рассказ Мари Кутте о несчастном случае, произошедшем во время восхождения на Монблан доктора Гамеля (кстати, хозяин постоялого двора, на котором я остановился, приходился дядей Мишелю Терра, одному из трех проводников, погибших в расселине).
Едва я закончил свои записи, как вошел Пайо: бедняга был весь в поту; к этой минуте обед уже был готов, и мы сели за стол.
Во время трапезы стало заметно, что, благодаря совершенному мною подвигу, я значительно вырос в глазах моего проводника: как правило, люди, живущие вдали от цивилизации, превыше всего ценят те качества, какими человека наградила природа; они не придают особого значения дарованиям, которые ценятся в наших городах, ибо эти дарования не могут прийти им на выручку в минуту опасности, а в повседневной жизни от них вообще нет никакой пользы! Сила, ловкость, проворство — вот те три божества, которым они поклоняются, и те, кто обладает этими качествами, считаются в их среде людьми исключительными.
Так что, оставляя в стороне случавшиеся у меня головокружения, природа которых была им непонятна, они относились ко мне всего-навсего доброжелательно; однако едва мне представился случай так или иначе проявить у них на глазах свою силу и ловкость, как они тут же сблизились со мной, держась более непринужденно, но при этом более почтительно, чем прежде; с этого времени, пребывая в уверенности, что я могу их понять, они вступали со мной в задушевные беседы, какие им привычно было вести лишь с людьми своего круга. Завидуя физическим качествам, развитым, впрочем, у них весьма сильно, в меньшей степени, чем мы досадуем на умственные способности ближнего, они не испытывали унижения при виде моего превосходства, которое мне случалось иногда одерживать над ними; напротив, оно рождало в их душах нечто вроде простодушного восхищения, отголоски которого, признаться, больше тешили мое самолюбие, чем аплодисменты полного зала.
К концу обеда пришел Бальма, сдержав свое обещание; он принес мне образцы хрусталя, найденные им в горах и стоившие в общей сложности около двенадцати франков; я хотел заплатить ему за них, но он с упорством отказывался от денег, и мне стало понятно, что, если я продолжу настаивать, это огорчит его.
Весь вечер Бальма рассказывал мне о тех прославленных путешественниках, которых он поочередно водил в горы, и в их числе назвал мне господ де Соссюра, Доло-мьё, Шатобриана и Шарля Нодье; память у него была чрезвычайно твердая, насколько я мог об этом судить по сделанным им описаниям двух последних знаменитостей.
В десять часов я покинул этих славных людей и, вероятно, уже никогда больше их не увижу, но они, не сомневаюсь, сохранят обо мне добрые воспоминания. Пайо не мог на следующий день сопровождать меня, так как он был приглашен на свадьбу. Вместо себя он предложил мне в проводники сына, и я не стал возражать.
На следующее утро мальчик разбудил меня в пять часов. Впереди нас ждал трудный день: мы должны были вернуться в Мартиньи через Ла-Тет-Нуар, то есть пройти десять здешних льё. Сыну Пайо предстояло сопровождать меня только до границы с Савойей; мой валлийский гид, остававшийся при мне, но утративший все свои права, едва он ступил во владения короля Сардинии, должен был вновь принять на себя свои обязанности, оказавшись на родной земле. Подросток, еще слишком слабый для столь долгого перехода, привел с собой мула: до границы ехать на нем предстояло мне, а в обратную сторону — ему; таким образом, каждый из нас должен был пройти пешком всего лишь пять льё. Мы оседлали мулов и тронулись в путь; наши длинные альпенштоки делали нас похожими на тех римских волопасов, которые верхом перегоняют свои стада.
Когда мы проехали четверть льё, из небольшой лачуги, стоявшей на нашем пути, вышел таможенник, который стал поджидать нас на дороге; как только мы поравнялись с ним, он потребовал предъявить ему паспорта; мы уже собрались было повиноваться этому приказанию, однако мой проводник остановил нас, пояснив, что необходимо показать не наши паспорта, а документы наших мулов. Он извлек из кармана справку, подтверждающую, что в тот день пришла очередь Крепыша и Серого отправиться в дорогу. Я сидел на спине у Крепыша, и, признаться, как только мне стало известно его прозвище, у меня появилась уверенность, что никогда еще никто не носил столь заслуженно свою боевую кличку. Что касается Серого, то нетрудно догадаться, что этим привлекательным именем он был обязан цвету своей шкуры.
Примерно три четверти часа мы следовали той самой дорогой, которая не так давно привела нас с перевала Бальм в Шамони; наконец, свернув налево и обернувшись напоследок, чтобы попрощаться с величественным зрелищем, которое вот-вот должно было исчезнуть из вида, мы вступили в ущелье Монте. По мере нашего продвижения в глубь нее характер местности менялся полностью. Теперь перед нами расстилалась голая сероватая и каменистая поверхность, изрезанная через каждые сто шагов глубокими оврагами; вдали виднелись, напоминая кучки нищих оборванцев, крохотные деревушки — Верхний и Нижний Трельшан; впрочем, эти убогие хижины дают пристанище своим обитателям лишь в течение трех-четырех месяцев в году, а в остальное время их хозяева ищут убежища на плоскогорье, где нет опасности схода лавин. Время от времени вдоль дороги нам встречались кресты, разбросанные то тут, то там и указывавшие на то, что некогда на этом месте погибли либо проводник, либо путешественник, а то и целая семья. Эти символы смерти сами не избежали разрушительного воздействия времени: большинство из них пострадало от камней, которые катятся вниз с горы.
Вскоре мы вошли в долину Валлорсин («долина Медведей»), названную так в противовес долине Шамони («долина Серн»), и остановились там на завтрак. Судя по серьезным мерам предосторожности, принятым в этой местности и повсюду бросавшимся тут в глаза, здешние обитатели также испытывали сильные опасения: на крыши домов, которые мог унести ветер, были навалены огромные камни: они придавливали их, удерживая на месте, точно куски мрамора, не дающие разлететься бумагам на письменном столе; церковь, словно замок шестнадцатого века, была окружена валом, чтобы она могла выдержать ежегодный зимний натиск лавин; наконец, несколько зданий, словно индийские хижины, стояли на сваях, чтобы вода, поднимаясь даже на высоту нескольких футов, не могла причинить им вреда и поток проходил под ними, не срывая их с места и не увлекая вслед за собой.
Долина Валлорсин тянется за одноименной деревней примерно еще одно льё; дорога идет среди елового леса, более густого, чем обычно бывают леса в горах, и тянется вдоль горной речки, которую крестьяне на своем всегда образном языке называют Черной водой. И в самом деле, хотя вода в ней совершенно бесцветная и, возможно, самая прозрачная из всех вод, какие мне доводилось видеть, кроны елей отбрасывают на ее течение такую густую тень, что вода в реке приобретает темный оттенок, оправдывающий полученное ею имя. Путнику приходится трижды пересечь по различным мостам этот прихотливый поток, а затем перейти с одной горы на другую, чтобы наконец оказаться возле горы Ла-Тет-Нуар.
В нескольких шагах от ее подножия, справа от дороги, на глаза вам попадется памятник, являющийся свидетельством эксцентричности англичан. Это огромный камень, в форме гриба, шляпка которого одним боком опирается о склон горы, а другой стороной образует нечто вроде полукруглого свода. Этот камень находится в полной собственности некой юной леди и некого молодого лорда, купивших его у короля Сардинии. Памятная надпись, удостоверяющая эту покупку, выбита на выступе камня, нависающем над его основанием. Прежде под этой надписью, словно печать на жалованной грамоте, красовались на медной табличке гербы обоих покупателей, увенчанные графской короной; но, по-видимому, этот металл имеет в Савойе некоторую цену, поскольку табличка давно исчезла. Наш проводник сообщил нам, что в стороне Сьерра те же самые англичане купили также два сросшихся дерева, в тени которых они отдыхали. Я намеренно выделил это слово курсивом, чтобы передать тот смысл, какой, похоже, вложил в него, улыбнувшись, наш проводник. Камень, купленный англичанами, называется Бальмаросса.
