Мы спустились вниз, чтобы справиться у хозяина постоялого двора о названиях этих ледников и остроконечных вершин; пока он перечислял их, мимо нас прошел охотник с карабином в руке и двумя сернами на плечах: козочкой и ее детенышем; он убил обеих, стреляя без упора, — Кожаный Чулок и тот не сделал бы этого лучше.

Хозяин, видя, что мы принадлежим к разряду пытливых путешественников, предложил нам осмотреть королевские купальни; узнав таким образом, что в Пре-Сен-Дидье имеется термальный источник, мы опрометчиво дали свое согласие.

Он подвел нас к невзрачной деревянной оштукатуренной постройке и заставил обследовать ее от подвала до чердака, не пропустив ни одной кастрюли на кухне, ни одной губки в купальном зале. Мы уже было решили, что с этим нескончаемым перечнем предметов покончено, как вдруг при выходе нам был показан в наружной крытой галерее гвоздь, на который его величество король удостаивал вешать свою шляпу.

Я спасся бегством, посылая ко всем чертям короля Сардинии, Кипра и Иерусалима; моя тирада, вполне естественно, навела нас на разговор о политике, а поскольку среди нашей шестерки имелись представители четырех различных убеждений, разгорелся жаркий спор; и, даже въехав в город Бур-Сен-Морис, мы все еще продолжали спорить; в итоге мы проделали целых восемь льё, не заметив этого. Наименее охрипший из нас взялся заказать обед.

Когда мы встали из-за стола, до темноты оставалось еще четыре часа; мы с удобством расположились в двух повозках, которые не спеша тронулись в путь и остановились лишь в одиннадцать часов в Мутье, перед гостиницей «Красный крест».

В этом городке нет ничего примечательного, кроме соляных копей; мы осмотрели их на следующее утро.

Само предприятие расположено примерно в полульё от источника, который оно эксплуатирует; вода этого источника, выходя из земли, содержит полтора процента соли. По пути часть воды испаряется, поэтому, когда жидкость доходит до насоса, содержание соли в ней значительно увеличивается. Насос поднимает соленую воду на высоту в тридцать футов, где она растекается по множеству желобков, а из них стекает вниз по тысячам натянутых веревок. Благодаря этому доведенному до крайности разделению потока испарение водной составляющей идет гораздо быстрее, чем прежде, а поскольку солевая составляющая при этом испарении никуда не девается, то в конечном итоге получается очень крепкий солевой раствор, который затем кипятят в котлах.

Можно получать соль, доводя до кипения воду прямо из источника, но в этом случае расход топлива будет несравнимо больше.

В целом, источник дает пятнадцать тысяч килограммов соли из сорока тысяч, которые потребляют в Савойе и которые король продает своим подданным по шесть су за фунт. В Бе правительство установило цену на соль, добываемую тем же способом, в шесть лиаров.

В тот же день, в четыре часа пополудни, мы были уже в Шамбери. Я ничего не могу сказать о внутреннем убранстве общественных зданий столицы Савойи, поскольку доступ в них мне был заказан из-за моей серой фетровой шляпы. По-видимому, строжайшие меры, принятые против этого крамольного головного убора, были вызваны депешей кабинета министров Тюильри и по столь пустячному поводу король Сардинии не захотел рисковать войной со своим возлюбленным братом Луи Филиппом Орлеанским; когда же я стал упорствовать, возмущаясь столь несправедливым запретом, королевские карабинеры, стоявшие на часах у двери дворца, насмешливо заявили мне, что если я и дальше буду стоять на своем, то в Шамбери есть одно здание, куда им позволено препроводить меня, а именно, в тюрьму. Подозревая, что французский король тоже не пожелал бы рисковать из-за такого незначительного человека, как его бывший библиотекарь, войной со своим дражайшим братом Карлом Альбертом, я ответил стражникам, что они весьма любезны для савояров и чрезвычайно остроумны для карабинеров.

Мы выехали из Шамбери сразу же после обеда, счет за который нам удалось сбить до восемнадцати франков, что явно не нанесло ущерба материальным интересам трактирщика по имени Шевалье, и через час прибыли в Экс-ле-Бен. Первое, что мы услышали, остановившись на городской площади, был возглас: «Да здравствует Генрих Пятый!», произнесенный на удивление громко и отчетливо. Я тотчас же высунул голову из окна кареты, полагая, что в стране с таким восприимчивым правительством мне непременно придется увидеть арест легитимиста, рискнувшего столь открыто выразить свое мнение. Но я ошибся: ни один из десяти — двенадцати карабинеров, расхаживавших по площади, не сделал ни малейшего движения, чтобы схватить виновного; правда, на голове у этого господина красовалась черная шляпа.

Все три постоялых двора Экса были переполнены: холера привела сюда целую толпу малодушных, а политическое положение в Париже — множество недовольных; таким образом, Экс оказался местом встречи потомственной аристократии и аристократии денежного мешка. Первая была представлена маркизой де Кастри, вторая — бароном де Ротшильдом; г-жа де Кастри, как известно, пользуется репутацией одной из прелестнейших и остроумнейших парижанок.

Впрочем, такое стечение народа не привело к повышению цен на квартиры и питание. Я снял у бакалейщика весьма приличную комнату за тридцать су в день и превосходно поужинал за три франка у трактирщика. Эти мелкие подробности, совершенно неинтересные для большинства людей, приведены здесь лишь для нескольких пролетариев вроде меня, придающих им немалое значение.

Я попробовал заснуть, но, находясь в Эксе, раньше полуночи это сделать невозможно: окна моей комнаты выходили на городскую площадь, где собралось человек тридцать шумных денди, которые чувствуют себя тем веселее, чем громче они кричат. Среди поднятого ими крика я различил лишь одно имя, повторенное, правда, в течение получаса раз сто; имя это было Ж а кото. Я подумал, естественно, что человек, носящий его, должен быть какой-нибудь выдающейся личностью, и спустился вниз, чтобы свести с ним знакомство.

На площади имелось два кафе: одно пустовало, другое было переполнено; одно разорялось, другое процветало. Я поинтересовался у своего хозяина, в чем кроется причина подобного преимущества одного перед другим, и он ответил мне, что посетителей привлекает Жакото. Я не посмел спросить, кто такой Жакото, опасаясь показаться слишком провинциальным, и направился к переполненному кафе; все столики в нем были заняты, но за одним все же оказалось свободное место, я завладел им и позвал официанта.

Мой призыв остался без ответа. Тогда, набрав как можно больше воздуха в грудь, я повторил свой призыв, но он имел не больше успеха, чем в первый раз.

— Ви нетафно прибыли в Экс? — с сильным немецким акцентом спросил меня один из моих соседей, поглощавший пиво и выпускавший клубы дыма.

— Сегодня вечером, сударь!

Он кивнул, как бы говоря: «Тогда понятно», и, повернув голову в сторону входной двери кафе, произнес лишь одно слово:

— Шакото!

— Сию минуту, сударь! — ответил чей-то голос.

И тут же появился Жакото: это был всего-навсего старший официант.

Он остановился у нашего столика; дежурная улыбка не сходила с его толстого, добродушного и глупого лица, которое невозможно представить себе, если вы его не видели. Пока я заказывал смородиновую настойку, раздалось одновременно множество голосов:

— Жакото, сигару!.. Жакото, газету!.. Жакото, огня!

Откликаясь на каждый возглас, Жакото тотчас извлекал из кармана то, что у него требовали; на мгновение мне показалось, что он обладает волшебным кошельком Фор-туната.

В ту же минуту из темного узкого прохода, прилегавшего к кафе, донесся еще один голос:

— Жакото, двадцать луидоров!

Жакото приложил руку к глазам, взглянул на того, кто обращался к нему с этой просьбой, после чего, вероятно удостоверившись в его платежеспособности, порылся в своем чудодейственном кармане, извлек оттуда пригоршню золотых монет и отдал их этому господину, а затем, ничего не прибавив к своим обычным словам: «Сию минуту, сударь!», вышел, чтобы принести мне смородиновую настойку.