Но известна нам судьба родных братьев Ивана III. До 1472 года Иван III жил мирно с братьями; однако около означенного года мы встречаем первый договор его со вторым братом Андреем Васильевичем Углицким, или Большим{860}. Этого обстоятельства нельзя упускать из виду, ибо появление договора столь долгое время спустя по восшествии на престол Ивана III могло произойти только вследствие каких-нибудь столкновений, тем более что договор был заключен с одним только Андреем Углицким, который и после является главным деятелем в борьбе с в. князем. В договоре нет ничего нового против известных нам договоров удельных князей с великими.
В 1472 году умер старший из братьев Юрий, князь дмитровский, бездетным; в духовной, которая дошла до нас{861}, он делит по церквам, монастырям и родным села, движимое имущество, совершенно как частный человек, не говоря ничего о богатом уделе своем, Дмитрове, Можайске, Серпухове. Причина такого молчания ясна: благословить поровну всех братьев значило разгневать в. князя; отказать все в. князю значило обидеть остальных братьев: Юрий промолчал. В. князь взял удел себе; братья — Андрей Углицкий и Борис Волоцкий объявили старые притязания на ровный раздел между родичами{862}; на этот раз дело кончилось, однако, перемирием: Иван III отдал Борису Вышгород, взятый перед тем у Михаила Верейского; Андрею Меньшому Вологодскому, который не представлял никаких притязаний, дал Торусу, одному Андрею Большому не дал ничего сам, уже мать его Мария, очень любившая Андрея, дала ему свою куплю, Романов городок на Волге. Из этого распоряжения видно также, что в. к. злобился всего более на Андрея как на зачинщика и, удовольствовав остальных братьев, не дал ему ничего сам: пусть, думал он, мать, которая так его любит, и награждает сама своего любимца. В это же время с обоими братьями Андреем Углицким и Борисом Волоцким были заключены договоры на обычных условиях{863}, причем и Андрей, и Борис обязались не думать об уделе Юрия. Ясно, что эта сделка была совершенно не в пользу братьев: выморочный удел остался за в. князем, они лишались своего права, подтвердив клятвою обязательство не вступаться в означенный удел, и таким образом давали старшему брату право на все выморочные области, какие будут вперед: мир, в котором одна сторона оскорблена, но не обессилена еще окончательно, такой мир ненадежен; оба брата утаили негодование до удобного времени; случай к разрыву не замедлил представиться.
Право бояр отъезжать от одного князя к другому подтверждалось еще во всех договорах между князьями; но оно могло оставаться ненарушимым только тогда, когда существовало несколько независимых княжеств; когда же все княжества поникли пред московским, когда все князья признали старшинство московского, то переход бояр мог иметь место только от первых к последнему: в самом деле, каким образом младший брат, удельный, подчиненный князь, мог принять к себе боярина, навлекшего на себя гнев в. князя, сохраняя по-прежнему свои родственные отношения, не возбуждая нелюбья старшего брата и государя? Это противоречило естественному порядку вещей, противоречило здравому смыслу. Опираясь на это-то странное, несвоевременное право, Андрей Углицкий и Борис Волоцкий снова вооружились против Ивана III.
В 1479 году в. к. отнял Великолуцкое наместничество у князя Ивана Оболенского Лыка по жалобе граждан, обвинявших его в притеснениях{864}. Иван III нарядил суд, и кн. Оболенский должен был выплатить гражданам все, что взял у них неправдою. Но граждане, говорит летописец{865}, видя, что в. князь взял их сторону, начали взводить напраслины на бывшего наместника, а в. князь потакал им. Оболенский, раздосадованный этим, отъехал к волоцкому князю Борису; Иван послал к брату вытребовать отъехавшего боярина; Борис не выдал и велел сказать старшему брату: «Если кому есть дело до Оболенского, то оно должно быть исследовано в суде». Тогда в. князь решился показать невозможность отъезда от старшего к младшим: он велел тайно схватить Оболенского, сковать и привезти в Москву, что и было исполнено.
Теперь уже Борис, начавший трудное дело, не мог перенести оскорбления, которое было слишком явно; он послал в Углич к старшему из удельных Андрею жаловаться на в. князя. «Неслыханные насилия должны терпеть мы, — говорили князья, — уже теперь нельзя никому отъехать к нам; старший брат кн. Юрий умер — кн. вел. досталась вся его отчина, а нам не было никакого подела; Новгород В. с нами взял, но все досталось ему одному, нам не дал жребия; а теперь уже дошло дело и до насилий: кто отъедет от него к нам, тех берет без суда, ставит нас ниже бояр своих, позабыв отцовское завещание».
Князья не удовольствовались одними жалобами; это время было для них самое благоприятное; страшный заговор в Новгороде занимал все внимание в. князя, король Казимир был заодно с новгородцами, хан Ахмат — заодно с Казимиром: тогда недовольные братья предложили Новгороду также свое участие. Только необыкновенная решительность и деятельность великого князя помогли ему выйти из затруднительного положения{866}: он поспешил двинуться к Новгороду, заставил его сдаться на всю его волю, схватил главных заговорщиков и, выпытав у них об участии братьев, поспешил в Москву предупредить последних. Князья уже обнаружили свои замыслы движением к Новгороду{867}; народ, который едва успел отдохнуть от междоусобий, находился в необычайном страхе; Иван боялся более всего открытой, неверной борьбы, особенно теперь, когда еще с двух других сторон грозили ему Литва и Орда: он послал к братьям уговаривать их возвратиться и как прежде разорвал их союз, удовлетворив одного Бориса, так теперь обещал Андрею Калугу и Алексин, не давая ничего Борису; таким способом он сберегал волости, давая одному вместо двоих и вместе ссорил братьев, разделяя их интересы. На этот раз, однако, хитрость не удалась: братья запрашивали слишком много; они снеслись уже с Казимиром, который дал семействам их для прожития Витебск; Иван III сердился на мать, которую подозревал в единомыслии с любимцем ее Андреем Углицким, и прервал все сношения с братьями.
Но в это самое время нагрянул Ахмат: нашествием его воспользовалась княгиня-мать для примирения сыновей; Иван III в крайности обещал{868} все, мать уговорила Андрея и Бориса возвратиться и с помощью двух владык — знаменитого Вассиана Ростовского и Филофея Пермского примирила их со старшим братом{869}.
По уходе Ахмата Иван III выполнил обещания по-своему: он удовольствовал одного Андрея, дав ему Можайск{870}, а Борису не дал ничего{871}. В то же время умер бездетным кн. Андрей Васильевич Меньшой Вологодский, в духовном завещании он отказал весь удел в. князю, дав остальным братьям только по селу{872}. На этот раз братья не могли жаловаться: завещание собственника долженствовало быть свято исполнено.
Но Иван III не мог простить Андрею Большому того, что он, воспользовавшись затруднительными обстоятельствами, принудил его поделиться выморочным уделом Юрия. В 1484 году умерла мать московских князей инокиня Марфа; как она любила Андрея, доказательством служит множество волостей, которые она ему надавала{873}. Смертию княгини-матери разрывался последний и самый крепкий узел между братьями; после этого видим между ними только одну взаимную недоверчивость, которая должна была повести к печальной развязке. В 1486 г. в. князь взял с обоих братьев клятвенные грамоты не вступаться в уделы выморочные Юрия и Андрея Меньшого, ни в удел Верейский, ни в область Новгородскую и Псковскую, и в примысл в. князя — Тверь{874}; также не сноситься ни с Казимиром, ни с изгнанным в. к. тверским, ни с панами литовскими, ни с Новгородом, ни со Псковом.
