– Софья Николаевна, вы уж извините, что я без сменки.

– Антон, – сохраняя изо всех сил спокойство в голосе, она продолжила. – Я надеюсь, ты не собираешься…

– Нет-нет, вы что, Софья Николаевна! Я… у меня и в мыслях… мне просто больше некуда идти, поймите! Вы не были там, вы не смотрели в зарешеченное окно каждый день! Я не вернусь в тюрьму, Софья Николаевна. Там очень плохо.

– Но ты сам выбрал эту судьбу. Заходи в класс, не стой в дверях, – она была уверена, что я больше никогда никому не причиню зла.

И вот я зашел в комнату с пятнадцатью столами, не считая учительского, и тридцатью стульями. Я видел глаза каждого из своих одноклассников, я смотрел в них, и в зрачках видел свое отражение. Они ничего не могут мне сказать, каждый день на протяжении месяца они приходили в класс, где пустуют три места, все по моей вине. Уж слишком жива память, а такое не забывается никогда.

Мои одноклассники не могут мне ничего сказать, они чувствуют то же самое, что чувствовал я на протяжении одиннадцати лет: постоянный, непрекращающийся, неконтролируемый страх за свою жизнь. Меня не замечали, но в любой момент могли заметить; засыпать и просыпаться с мыслью, что ты никому не нужен и никто тебя никогда не полюбит, но уж лучше так, чем быть побитым в школьной раздевалке только за то, что волею судеб ты отличаешься от всех остальных. Теперь они не имели права голоса, зато я мог все. И для начала нужно закрыть дверь:

– Софья Николаевна, пожалуйста, дайте ключи от входной двери.

– Зачем они тебе, Антон?

– Сами-то как думаете? Если не закрыть дверь, нам могут помешать, – и тут же я вспомнил про расположение нашего кабинета, который окнами выходит на большое многоэтажное здание. На окнах висели шторы-жалюзи, нужно завесить их, чтобы не получить пулю снайпера. Лекции по криминалистике делали своё дело: у меня появилось видное преимущество. Я знаю, что они думают и как они поступят, а все мои планы содержаться только в моей голове. И тут же я услышал, как визжат тормоза полицейских «Уазиков». Судя по какофонии звуков, возле моей школы собрались все подразделения МВД города, и мне на мгновение показалось, что к зданию приближается вертолет. Нет, не показалось, лопасти слышны все громче и громче. Тем не менее, шторы завешаны, дверь закрыта, и…

– Ну и стоило оно того, Антон? Неужели ты доволен, неужели ты этого хотел от жизни? – Софья Николаевна перебила меня, и, сейчас, когда я стою с пистолетом в руке посреди класса, когда вокруг меня пишется история, я не могу молчать, хоть говорить мне с каждым словом все труднее и труднее, ком непомерной величины застрял в горле:

– Стоило? ДОВОЛЕН?! Неужели вы думаете, что я доволен? Вы думаете, что жизнь вокруг состоит из черного и белого, вы ведь этому учите, вы ведь это преподаете, разве я не прав? Может быть вы, мои дорогие одноклассники, расскажете Софье Николаевне, что дети, попадая в школу, перестают быть детьми. Девчонки, расскажите своему классному руководителю про то, во сколько вы потеряли девственность, с кем и при каких условиях, а? Пацаны, расскажите Софье Николаевне про пятый класс, про пакетики с клеем после уроков, про бутылки пива на новогодних школьных дискотеках, про розыгрыши расскажите! Да, расскажите про то, что вы называете шутками, может ты, Семен?! Или, может быть, Стас расскажет про то, что они, по приколу, сделали из пивной бутылки, керосина и тряпки коктейль Молотова, проверить который после уроков они решили на пьяном бомже, который за гаражами в квартале от нашей школы спал, завернувшись в картонную коробку, чтоб теплее было. Они сожгли его заживо, Софья Николаевна, понимаете, заживо. Они пришли на следующий день вот сюда, прямо в этот класс, и начали хвастаться своими подвигами. Всем, каждому здесь сидящему, было смешно. А мне нет. Ну же, Стас, ты же помнишь, что было раньше, а? Ты увидел, что я не смеюсь, и ты ударил меня. И весь класс начал смеяться с меня. Это был шестой класс, Софья Николаевна, шестой. Каждый сидящий здесь знал, что они сделали, но все их покрывали. Почему то, что они сделали, подвиг, а то, что сделал я, преступление?!

Не было и минуты, чтобы я не пожалел о содеянном. Я сидел в своей камере и проклинал тот день, когда я решил ответить на вызов вызовом, как учит, кстати, ваша классическая русская литература. Отвечать на силу можно только силой, этому нас учит закон истории. Софья Николаевна, я никого не собираюсь осуждать. Я виновен, и прощения моему поступку я не получу никогда. Но мне кажется, они ищут меня не потому, что я преступник. Они ищут меня потому, что я бросил вызов.

Посмотрите вокруг, включите телевизор. Везде и всюду чувства заменяются похотью, бренды заменили товары. Зайдите в любой супермаркет: в магазине нет продуктов, а то, что лежит на прилавках – лишь жалкая пародия на выбор. Любой эксперт мог бы сказать, что та же пресловутая колбаса, абсолютно любой цены, состоит из когтей, ногтей и сухожилий, щедро перемолотых и приправленных крахмалом. Но никто не собирается это выяснять, потому что директору мясокомбината дешевле заплатить эксперту, чем делать колбасу из настоящего мяса.

Вы думаете, что все это далеко от вас? Не выглядывали в окна вашей родной школы. Какая зарплата у директора муниципального образовательного учреждения? Наверняка очень большая, если он меняет машины раз в три года и живет в большом частном доме в одном из элитных районов города. Наши родители каждый год выкладывают состояния на ремонты школ, но самое новое, что может быть в ней, это мел. И по идее, любой прокурор мог бы с легкостью провести проверку, выявить дикие финансовые нарушения и посадить директора туда, откуда я сбежал полчаса назад. Но легче заплатить прокурору, чем честно провести ремонт. Это же намного проще, не так ли?

Мне обидно, Софья Николаевна, что в мире полно по-настоящему ужасных людей, которые у пенсионеров квартиры отбирают, которые вагонами воруют миллиарды денег налогоплательщиков, которые убивают людей по приколу, а не потому, что доведены до отчаяния. А ищут меня.

Я сказал это, а затем сел на пол и сидел в полнейшей тишине где-то около десяти минут, затем достал свой блокнот и нацарапал пару строк, которые потом подсунул под дверь в качестве моих требований. А после написал еще кое-что, для себя и положил во внутренний карман моей куртки. Затем включил телевизор, стоящий в углу, который показывал в прямой трансляции действия сотрудников правоохранительных органов на месте трагедии.

«Здравствуйте, в эфире экстренный выпуск новостей. Информационная служба Первого канала в эфире с новыми сообщениями из Сперанской области, где сегодня, буквально пятнадцать минут назад был совершен захват заложников в здании одной из центральных школ города Сперанска. Пока что неизвестно ни имён террористов, не количество заложников. Сейчас на связь выходит наш корреспондент Егор Федоров, он работает на месте событий, возле здания школы № 69. Егор, какие последние сведения у вас есть?

– Да, здравствуйте, Екатерина… Самые последние сведения: здание оцеплено сотрудниками полиции и МЧС, только что подъехали автомобили СОБРа и отряда специального назначения «Вымпел». Наша съемочная группа стоит в отдалении, буквально пятьдесят метров от здания, нас не пускают за кордон. Ситуация очень серьезная, эксперты классифицируют это не иначе как террористический акт, однако захватчики не выдвигают никаких требований: ни политических, ни денежных.

– Спасибо, с нами на связи был наш корреспондент Егор Федоров, он собирает всю последнюю информацию на месте трагедии. А мы напоминаем…»

…

«…Мы продолжаем следить за прямыми событиями…эээ…в прямом эфире следить за происходящими событиями, в Сперанской области сегодня произошел теракт, мы в прямом эфире, то, что произошло в шестьдесят девятой школе, это… это не поддается описанию, чудовищное событие со времен событий в аэропорту Домодедово. До сих пор не ясно, кто захватил здание, но по предположительным данным это совершила группа исламистов… Только что…