Как вы называете девушку, которая своим умом и знаниями пытается найти работу и не находит? Лохушка. Как вы называете курицу, которая работает ртом ради отдыха на Мальдивах? Целеустремленная. Скажете, разве я не прав?

Хорошо, я согласен с вами, убедили, черт возьми. Вы – не такой как все, вы одаренная, способная покорить этот мир личность. Но вот вопрос: а что, если так считает каждый человек? Если у ваших соседей по автостоянке схожие мысли, то сколько вас? А сколько на свете людей, которые четко убеждены, что они – быдло?

Буквально через несколько минут может начаться штурм, и эта запись, возможно, не увидит свет. Я виноват перед всеми вами, я сделал ужасное зло, но мне кажется, что весьма необходимое. Запасайтесь тушенкой: пройдут годы, и это бумерангом заденет вас. Стоп, хватит записывать, Стас».

Я десять секунд не мог вздохнуть: так тяжело дались мне эти слова на камеру. Я уверен, что Стас не удалит это видео. Он не будет отдавать его никому из копов и вообще никому ничего про него не скажет. Он скачает его всем своим друзьям, и потом это обращение появится в сети. Помните, я говорил про Интернет. Любой сможет узнать о тебе все что угодно только потому, что это выдаешь ему ты сам. Верно и обратное. Ты выкладываешь в Интернет все, что угодно, и об этом узнают все. Теперь я спокоен, но и это еще не все: обещания нужно исполнять:

– Итак, уважаемые одноклассники! Я человек слова, поэтому через пять минут вы все уже будете возле карет скорой помощи, где полицейские будут поить вас какао, закутавшись в одеяло. Но прежде всего мне нужна ваша помощь. Софья Николаевна!

– Что, Антоша, – сказала она с ноткой доверия в голосе. У нее не было выбора.

– Софья Николаевна, идите ко мне, – и сам к ней подошёл, направив пистолет ей на лицо, – Поймите, по-другому я выйти не могу. Пожалуйста, не сопротивля…

– Да я и не буду, я знаю, ты не убьешь меня. Мы все здесь за эти полчаса многое пережили… В тебе остался человек, Антон. Мне кажется. Но пойми, ты же не сбежишь от самого себя, нельзя жить в вечных скитаниях. Что бы ни говорили всякие философы, но всем людям нужна стабильность. Всегда. А ты этой стабильности лишен, и уже ничто этого не изменит. Дети, соберитесь вокруг нас плотным кольцом. Стас, открой дверь.

…

«– Внимание, четвёрка. Это группа «А», мы на позиции, второй этаж, кабинет в пяти метрах, готовы к штурму, приём!

– Группа «А», это четвёрка, рассредоточьтесь. Шестой, третий, пятый главный. Коробка вас страхует, в случае атаки – огонь на поражение, приём!

– Четверка, отзывай коробку, дверь открывается, в замке ключ повернулся. Какие распоряжения?

– На линии – Первый, приём!

– Внимание, я – Первый! Группа «А», действуйте по ситуации, если есть возможность, цепляйте боевика, нам он живым не нужен. Главное – дети и учительница, с Богом, ребята!

– Вас понял, конец связи».

Звуки полицейской рации, люди с автоматами в специальной экипировке, уже доставший меня звук вертолета составляли все вместе единую симфонию этого дня. Очень медленно и неторопливо, озираясь по сторонам, я в окружении пятнадцати человек, держа пистолет у виска своей учительницы, направлялся в сторону лестницы. В течении пяти минут мы спускались со второго этажа моей славной школы на первый, и все это время в воздухе молниями летала напряженность. В любой момент я могу допустить ошибку, за которую мне придется отдать свою жизнь. Но, тем не менее, пока что мы спускаемся все ниже и ниже по ступенькам, и тут, судя по звуку передергивающихся затворов, для них стало неожиданностью, что вместо главного входа я повел своих узников в подвал, про который, наверное, они позабыли. Я молился на удачу, молился на запасной выход, которого могло и не быть, который могли уже давным-давно забетонировать. Риск был очень велик.

И вот мы в подвале. В узком низком тесном подвале, вечно воняющем сыростью и пылью. От свободы меня отделяет серая обшарпанная железная дверь с маленьким глазком. Я не стал прощаться со своими спасителями, единственное, что запомнилось, так это глаза моей учительницы, на которых наворачивались слезы. Дверь была открыта, и за доли секунды я скрылся за ней, захлопнув её за собой.

За дверью расположился такой же узкий длинный низкий коридор с ртутными лампочками по правому богу и трубами канализации и отопления – по левому. Коридору не было конца и края, но я бежал по нему, ощущая, как свобода разливается по моим венам.

План был прост. Когда я еще был в кабинете, я попросил у своих одноклассников двенадцать рублей, на маршрутку. Так как мое лицо знают на каждом углу, я надел шапку и шарф, который нашел в шкафчике моего класса. Я отдам потом, правда, вот выберусь отсюда и отдам.

Коридор закончился старой деревянной прогнившей дверью. Я потянул ручку и вырвал ее с корнями. Дверь проели термиты, поэтому я с легкостью ее выбил.

До этого самого момента я не знал, где окажусь. Не буду врать, история о запасном выходе в подвале – школьный миф, байка, рассказанная старшеклассниками. Я вспомнил ее, но точно не знал, правдива ли она, в чем сейчас и убедился. Дверь выводила меня на старую кирпичную полуразвалившуюся лестницу, ведущую вверх на школьный стадион, находящийся в ста метрах от самого здания. А это значит, до ближайшей остановки – три квартала. А это значит, у меня есть чуть меньше пяти минут, пока меня не обнаружили.

Но мне не хотелось никуда бежать, я поднялся наверх и перестал думать о таких мелочах, как преследование и розыск. Поймите, осенний воздух, он витал вокруг, он пленил, он никуда не отпускал. Высоко в синем небе с невероятной скоростью проносились мимо меня кучевые облака, напоминающие мне разных зверюшек, а из окна соседнего дома я услышал какой-то доселе знакомый мотив на шепелявом динамике магнитофона. Прокофьев, «Танец рыцарей»… Классика никогда не стареет.

Я хотел бы остаться, сидеть на уже опавших желтых кленовых листьях, хотел бы собирать их, как на тех фотографиях, что показывал мне Игорь Витальевич. Я бы также слушал весь окружающий меня мир: шепот листвы, улетающих на юг птиц. Ни проезжающие машины, ни какой-то громкий хлопок вдали не сможет оторвать меня с этого места. Погодите-ка. Хлопок.

Вроде бы и не больно никак, только стоять уже не так легко, как раньше. Внезапный отток сил, я пытаюсь сделать два-три шага, но падаю, не в силах удержать свое тело в этом пространстве.

Вроде бы и не страшно нисколько, но почему я не могу дышать… Почему я постоянно проваливаюсь в темноту… Почему золотые кленовые листья все темнее и темнее, а музыка из хриплого магнитофона становится все громче… Почему я так ненавижу красный цвет… Я ведь…

«Здравствуйте, это Первый Канал, в эфире экстренный выпуск. Главная новость этого часа: захват заложников в школе № 69 города Сперанска. Как нам стало известно, буквально несколько минут назад благодаря действиям сотрудников правоохранительных органов заложники были спасены, и сейчас им оказывается первая медицинская и психологическая помощь. В ходе спецоперации террорист, захвативший школу, был убит при оказании сопротивления, более подробно…»

Я умер. Меня больше нет в живых, и мне уже все равно, что дальше будет в этом мире с теми людьми, что знали меня когда-то. Обидно, конечно, я многого не успел за отмеренное мне время, но я не жалею, ведь сколько не живи, все равно всегда жизни будет мало. Как не стремись, но мы никогда не успеем стать людьми.

Сейчас я там, где очень холодно, но никогда нет зимы.

Вроде бы на часах уже семь часов утра, но свет фонаря ослепляет меня, играя лучами на кружке свежезаваренного кофе. На кухне моей квартиры весьма просторно, достаточно места для двоих, а то и для троих, но вместо этого я каждое утро повторяю один и тот же ритуал. Раньше мне было приятно лежать на огромной двуспальной кровати, досыпая последние минуты до того самого момента, как зазвонит будильник. Он и сейчас звонит. Просто раньше на кнопку выключения нажимала Она. А теперь…