– Павел, вы уж меня извините за такой бестактный вопрос, но вы пьёте?

– Да… а зачем это вам?

– Чистое любопытство и желание найти достаточного ценителя, – он встал и очень резво подбежал к небольшому шкафчику, стоящему рядом, у стенки возле двери. – Видите ли, правила нашей больницы запрещают употреблять алкоголь на рабочем месте, особенно, когда речь заходит о поликлинике МВД… – он словно тянул каждое слово, растворяя его в своей неровной улыбке. Маленький щуплый седовласый старичок с козлиной бородкой и в белом халате открыл секции шкафчика, что-то перебирая, но затем легким движением руки он достал небольшую полулитровую бутыль, один вид которой говорит о непомерном состоянии владельца. Армянский коньяк, пять звезд. Он все не унимался и приближался ко мне, держа в одной руке бутыль, а в другой два глобусовидных бокала:

– Еще раз прошу прощения, ну уж очень хотел попробовать. Один клиент подарил, в благодарность, так сказать, за мою работу. Я знаю, обычно, коньяк дарят ну… например, венерологам или другим генитальным врачам, но тут действительно был прецедентный случай. Домой не могу отнести, сами понимаете, жена заругает, но здесь… Вам кстати, сколько наливать?

– До краев.

– До краев?!.. Хм, ну ладно-ладно, – ехидно улыбаясь, он смотрел на меня в ожидании какого-нибудь чуда и даже не думал умолкать. – Так вот. Думаю было бы весьма занятным попробовать, сам то я ведь не пью, я так всем домашним говорил, вот, дурак старый… За что пьём, Павел? За любовь?

– Не чокаясь, – сказал я и кощунственным залпом осушил содержимое бокала.

Закусили. Продолжили:

– Павел, а я ведь слышал, что сегодня утром произошло. Ужасная трагедия. Мальчик захватил свою школу, после чего его застрелили, это же НЕ-МЫ-СЛИ-МО! – доктор пьянел на глазах, а взгляд его сменился с прехитренно – едкого на уставшее – мудрый. Он начал рассказывать мне про свою семью, про жену свою необъятную, фотографиями по носу хлестал. Я делал вид, что слушаю его, погружаясь в необъятно теплую негу алкогольного опьянения. И тут врач взял меня за руку и крепко сжал ее:

– Паша, Павел, товарищ майор… Мне очень нелегко сейчас, особенно в наше смутное время… Я знаю, вы пришли сюда, чтобы узнать анализы, чтобы понять, что с вами произошло. Все эти припадки, потеря памяти, все эти галлюцинации, сегодня вот сознание вы потеряли, мне уже доложили об этом… У меня просьба, ну просто, чтобы удостовериться, хорошо?

– П…пожалуйста, что нужно?

– Закурите!

Я закурил.

– Павел, вы готовы?

– Да.

– Потушите сигарету об ладошку, пожалуйста, – лицо доктора менялось, приобретая, то красноватый, то мертвенно бледный оттенок. Он ждал этого, как будто что-то должно решиться этим окурком. Я осторожно поднес его к ладони своей левой руки, пытаясь понять просьбу этого поехавшего старикана. И, надавив посильней, начал тушить, ожидая страшную боль. Наверное, я трезвым никогда бы не согласился на такое.

А боли нет. Я мну, казалось бы, горячий пепел в руке, не понимая, куда пропала боль. Неужели это все ушло, растворилось, неужели он хочет мне доказать, что мертвые ничего не чувствуют. Опять этот туман, опять бессвязные мысли, опять… Кленовые листья? А они-то тут к чему?! А доктор тем временем смотрит, внимательно смотрит на прожженную руку, иногда переводя взгляд на меня:

– Павел, можете уже так не напрягаться, пожалуйста, положите окурок в стакан и внимательно послушайте меня. Когда вы в первый раз пришли ко мне, еще вместе с вашей женой, царствие ей небесное, вы, помнится мне, жаловались на головную боль и прочие мигрени. Боль была… если не ошибаюсь, где-то раз в день. Я тогда выписал вам лекарство, обезболивающее, которое снижало спазмы.

Потом, уже после смерти вашей суженой вы пришли подавленным. У вас на лбу была гематома, помните? Я спросил вас, откуда она, на что, вы разве забыли? Что вы мне сказали тогда? Вы упали в ванной, потеряв сознание. А как вы попали в ванную, почему то у вас в памяти не отложилось.

Затем вы начали ходить ко мне практически каждый день после работы, сдавали анализы, проводили процедуры, но, если мне не изменяет память, вы практически каждый день путали кабинеты, забывали, где они находятся, поэтому вам приходилось писать их номера у себя на руке. Неужели забыли?

Потом вы жаловались на рвоту, даже когда вы не принимали ничего, кроме воды, а один раз вы резко встали с этого самого кресла, на котором сидите, и тут же упали. Поднявшись, вы посмотрели на меня таким удивленным взглядом, совершенно не узнавая, где это вы находитесь.

И вот, все анализы собраны. Вы мужественный человек, Павел Евгеньевич, поэтому я скажу вам прямо, не утаивая правды: у вас рак. Опухоль головного мозга, а если быть точнее, мультиформная глиобластома. Такой сгусток клеток, размером с теннисный мячик. Четвертая стадия, неоперабельная. Я не знаю, сколько вам осталось, но если вы хотели что-либо сделать в своей жизни…

Рак. Опухоль. Четвертая стадия. Так вот почему… я умираю. Доктор что-то еще говорил мне, давал советы, показывал снимки, но мне уже было все равно. Мне кажется, я знал, я думал об этом, просто старался не замечать очевидного: Она зовет меня за собой. Все было предопределено, понимаете?

Говорят, что там, за Чертой, все только и говорят стихами. Шекспир, Блок, Пушкин, Бернс, Петрарка… А я не помню ни одного стиха, вообще, совсем-совсем ни одного! Там, куда бы я ни попал, в Ад или Рай, никто не поймет меня, и самое главное, даже Она меня не поймет. Как она любила стихи! Особенно британских поэтов, она обожала литературу Англии. Помню, она читала мне их на ночь, и хоть я ни слова не понимал, стихотворения были очень красивые. Я любил, когда моя жена говорила по-английски. И мне стыдно, мне будет нечего Ей сказать, хотя у меня вроде и слова есть подходящие, но… Я поблагодарил доктора за отличный коньяк, аккуратно закрыл дверь его кабинета и пошел по кристально белому кафелю в направлению выхода.

Рак. Интересно, если все говорят Там на разных языках, то как они друг друга понимают?

Я помню, как мы с ней познакомились. Это было еще в университете, Бог знает как давно, наверное, курс второй или третий, но это все неважно, детали, мелочи жизни. Главное – очередь в студенческое кафе и пять минут до начала занятий, это самое важное, самое нужное. Была толпа, давка, огромное количество человек, и мы в этой толпе стояли. Никто не хотел уступать, и даже помню я, как мы ругались с ней, с пеной у рта она доказывала, она требовала, подбирала маты, хотя, казалось бы, девушка из приличной семьи. Ира… Она была собой, понимаете? Русые кучерявые волосы, карие глаза, скулы, греческий нос… Роковая девушка.

Мы ненавидели друг друга, презирали, обходили в университете стороной. Никто не хотел уступать, каждый видел причиной всех зол каждого. Она училась на факультете журналистики, и я сразу приметил ее талант писательницы. Боже мой, какие сплетни про меня ходили! Иногда я сам в них верил…

Хоть убейте, не помню, как это получилось… Мы были на даче общего знакомого. Отдых на природе, день рождения, студенческий отдых, все дела… Но то ли мне музыка не нравилась, то ли мне просто стало плохо, вообщем, я вышел на улицу насладиться видами. Ира стояла в десяти метрах от меня, смоля сигаретку в тонком шикарном красном платье с открытыми плечами, которое тонко прилегало к ней, подчеркивая всю стать ее фигуры. Но даже не сколько это выбило меня, сколько взгляд. Такой пронзительный хитрый взгляд, казалось, что она контролирует каждое мое движение, знает про меня все до тонкостей характера, пронизывала, читала меня своими глазами. А я как нашкодивший мокрый котенок стоял на морозе, умирая от холода не в силах ничего ответить. Она медленно приближалась ко мне, а я просто не мог ничего поделать. Я тонул в глубоком вырезе ее платья, я потерялся в ней, закрыл дверь изнутри, предварительно проглотив ключ.

Ира поцеловала меня. Я просто не мог никак поверить в происходящее. Я не шутил, когда говорил, что ненавидел ее. И когда слился с ней, словно стал ненавидеть ее еще больше, я хотел сделать ей больно, ударить, задушить, изнасиловать, что угодно. Я целовал ее все сильнее, кусая губы, раздирая кожу, давая ненависти выход. Хотя тут уже была не ненависть, скорее страсть. Что было дальше на чердаке этой дачи, нетрудно догадаться. Почему поцеловала? А фиг его знает, Ира сказала: «Потому что захотела».