Историк Дж. Гиллис в сборнике, посвященном памятным моментам всемирной истории, напоминал нам, что
деятельность, направленная на увековечивание памяти, по определению является социально-политической, поскольку включает координацию индивидуальных и групповых аспектов памяти; эти аспекты могут создавать впечатление консенсуса, в то время как в реальности они являются продуктами процессов интенсивного соперничества, борьбы и в некоторых случаях взаимного уничтожения [Gillis 1994: 5].
При отсутствии по-настоящему удачных биографий, созданных лучшими русскими литераторами, культурные сообщества по обе стороны границы начали уделять больше внимания публичным мероприятиям, посвященным столетию со дня гибели Пушкина. И так же, как писатели, пытавшиеся создать биографические труды, организаторы этих мероприятий рассматривали свою деятельность как некое соревнование. СССР провозглашал, что великий поэт принадлежит советской культуре, а эмигранты столь же громогласно объявляли Пушкина своим достоянием. Биографы в 1937 году оказались неспособны возродить Пушкина, но политики, культурные организации, обычные граждане и даже дети в Советской России и в диаспоре продолжали попытки создания своих образов поэта.
Пушкины на дуэли
Советский педагог С. Н. Луначарская в изданном в 1936 году методическом пособии «Юбилей А. С. Пушкина в школе» давала инструкции учителям начальных и средних классов о том, как подготовить учеников к важной дате. Книга начиналась словами: «Строя коммунистическое общество, пролетариат нашей страны является единственным и прямым наследником лучших достижений человеческой мысли и культуры» [Луначарская 1936: 3]. По словам автора, советские школы лучше других знают, как надо отмечать юбилеи великих деятелей культуры, как уже показали, среди прочих, годовщины Бетховена, Толстого, Фирдоуси и Гёте. Советский Союз, писала Луначарская, может гордиться своими педагогическими достижениями в этой области культуры, особенно по сравнению с другими странами. В «фашистской Германии», например, столетие со дня смерти Гёте в 1932 году было отмечено «грубым» искажением истинного облика великого поэта, в то время как в советском обществе «празднование этой годовщины раскрыло перед трудящимися великое значение творчества Гёте для культуры человечества» [Луначарская 1936:3].
Это пособие было не единственным, написанным накануне пушкинской годовщины. Приготовления к столетию начались в СССР еще за несколько лет до самой даты, к наследию Пушкина нужно было приобщить прежде всего школьников. В связи с этим появилось множество книг, в которых объяснялось, как надо готовиться к юбилею в различных учреждениях – школах, клубах, библиотеках и т. д. Названия подобных пособий были, например, такие: «Материалы к 100-летию со дня смерти А. С. Пушкина (в помощь кружкам народного творчества)» [Корбон 1937]; «А. С. Пушкин (1837–1937). Материалы для клубов и библиотек» [Цявловский, Волков 1937]; «Пушкин в библиотеке (методические указания и статьи навстречу празднованию столетия А. С. Пушкина в библиотеках» [Николич, Банк, Малый 1936].
Русские эмигрантские организации накануне юбилея также готовились заявить «право собственности» на русскую культуру. Пушкин и «пушкиниана» были в центре обсуждений и споров о том, где в действительности находится теперь центр русской культуры. Говоря метафорически, Пушкин стал важной частью культурно-исторической территории, а советская и эмигрантская России образовали две политические силы, стремившиеся эту территорию завоевать. По словам Н. А. Струве,
К середине 30-х годов политическая жизнь в эмиграции почти всюду замерла <…> непроницаемость железного занавеса делала всякую прямую борьбу безнадежной. Потухали и политические споры, не вести же их до бесконечности. Ряд газет и журналов, за недостатком средств, закрылся («Руль», «Воля народа»). Все чаще раздавались голоса о призрачности и обреченности эмигрантского существования. Но на смену политике пришла культура (Курсив мой. – А. Б.). В 1933 году присуждение Нобелевской премии Бунину приподняло дух эмиграции, наконец замеченной и оцененной [Струве 1987: 234].
Поскольку эмигрантский День русской культуры был приурочен ко дню рождения Пушкина, то все торжества, связанные с русской культурой и поэтами – здравствующими, как Бунин, или покойными, – были еще и чествованиями Пушкина, и примерно к 1935 году русское зарубежье стало готовиться к знаменательной дате – столетию со дня гибели Пушкина.
В русских эмигрантских сообществах в Европе и Китае разгорелись дискуссии о том, как увеличить количество и качество публикаций о великом поэте и как добиться доступа к ним эмигрантов и в особенности их детей. В 1934 году, когда на праздновании «Дня русской культуры» чествовали и Бунина, и Пушкина, секретарь харбинского «Комитета помощи русским беженцам» В. И. Колокольников писал о значении этих торжеств для детей эмигрантов:
Пушкинский день, «День Русской Культуры» для русской эмиграции, в условиях ее вынужденного пребывания на чужбине, является не только днем объединяющей национальной гордой радости, не только днем великих утешений и таких же надежд, но и днем великой национальной скорби [Колокольников 1934].
Колокольников указывал, что рожденные в эмиграции дети, знакомясь с русской культурой, получают возможность обрести родину, которую они никогда не видели, и таким образом становятся действительно русскими.
Перед широко распространившимися по миру русскими общинами стояла грандиозная задача – сохранить русский язык, русские литературно-художественные и публицистические издания и русскую культуру за пределами родины. Конечно, сами условия эмиграции вызывали серьезные опасения, что эту задачу выполнить не удастся. Из России уезжали не по своей воле, не стремились попасть в некое желанное место, а просто бежали от большевиков, и многие из этих изгнанников мечтали со временем вернуться домой, а пока их родина не будет очищена от красной чумы, сберечь культурное наследие для себя и детей. Но через 20 лет после революции эта перспектива выглядела все более и более сомнительной, и потому День русской культуры стал для старшего поколения днем траура. В 1937 году, когда все основные культурные события были запланированы на февраль, ближе ко дню смерти Пушкина, празднования оказались особенно грустными.
Готовясь к столетию, общины эмигрантов прекрасно осознавали: доступные им материалы, библиотечные и архивные коллекции и публикации весьма скудны. Выдающийся филолог, специалист по Достоевскому А. Л. Бем писал, что эмигранты нуждаются в «краткой биографии» Пушкина в качестве помощи лекторам на время юбилейных торжеств. В своей книге статей о Пушкине Бем решил более подробно цитировать пушкинские произведения: он учитывал условия эмиграции и понимал, что у многих его читателей попросту нет доступа к пушкинским текстам [Бем 1937: 5]. Попытки опубликовать новое собрание сочинений поэта в Париже к годовщине 1937 года потерпели неудачу из-за финансовых и организационных сложностей[195]. Ходасевич написал краткое биографическое предисловие к вышедшему в 1937 году в Берлине однотомнику Пушкина. Десять лет назад, в статье 1927 года, Ходасевич еще надеялся «способствовать тому, чтобы в чествовании памяти Пушкина эмиграция не расходилась со всей Россией» посредством проведения Дней русской культуры, но к 1937 году подобные надежды растворились под воздействием царившей тогда атмосферы вражды и соревновательности [Ходасевич 19276][196].
В. А. Маклаков, один из членов парижского Пушкинского комитета в 1936–1937 годах, в 1926 году произнес речь «Русская культура и А. С. Пушкин», где указал на то, что для эмигрантского сообщества Пушкин и русская культура стали единым целым. Обсуждая культурную потребность в «общенациональных праздниках», Маклаков отметил, что в других странах, например в Соединенных Штатах[197] и Франции, национальные праздники связаны с политическими событиями, такими как дата обретения независимости или начало народного восстания (Четвертое июля или День взятия Бастилии). В России, однако, никогда не было единого «национального праздника». Православные праздники, местные праздники того или иного рода и даже особые царские «табельные дни», менявшиеся с каждым новым царствованием, не могли компенсировать отсутствие единого дня, который стал бы общенациональным русским праздником.
