— Хорошо, объясню, коли сам не допёр, — Седой подался вперёд и принялся загибать пальцы. — Во-первых, ты хоть раз подумал о ней самой? Чего она хочет? Что ей вообще нужно от этой жизни? Во-вторых, даже если она не перережет тебе глотку, когда узнает, что ты натворил, за неё это сделает Альтера. И всё, отправят её на плаху, как пить дать. В-третьих, у неё уже есть семья, а ты чужой, чужим и останешься.

— Семья? — Максиан хмыкнул. — Это ты о тех трёх недоумках? Не их ли ты называешь семьёй?

— Ты не прав, друг, — Севир опустил руку ему на плечо, стараясь сгладить ситуацию. Долго злиться он никогда не умел. — Кто знает, что бы с ней было, не будь рядом этих «недоумков».

— Всё бы с ней было нормально, — проворчал принцепс, убирая его руку. — Меньше бы вляпывалась во всякое.

Седой разочарованно вздохнул. Похоже, Максиан и впрямь не понимает, на что идёт. Это ему не сиротку удочерить. Девчонке психику годами ломали, а он вдруг вообразил, что та сразу бросится ему в объятия, заливаясь слезами счастья от встречи с папочкой. Наивный припудренный идиот.

— Мой тебе совет: хорошенько обдумай всё, взвесь. Не котёнка с улицы подбираешь. Её прощение всё равно тебе не поможет. Как не спал ночами, так и не будешь.

— Не нужно меня поучать, старик, — гнев Максиана поутих, но в глазах ещё угадывалась досада. — Считаешь, за пятнадцать лет я не успел ничего обдумать? Да я давно готов ко всему, даже умереть от её руки, если на то пошло.

— Будь по-твоему, — Седой вышел из-за стола. — Надеюсь, ты понимаешь, на что идёшь.

Надеяться то ещё пустое занятие. Девчонка не простит. Да и кто бы смог!

Но имеет ли он право осуждать его? Он, старый надзиратель, чья совесть запятнана не меньше принцепса. Или забыл, как почти полвека назад добровольно пошёл на службу Легиону, будучи уверенным в святости своих убеждений?

Как же, осквернённые — нелюди, месть природы за нарушенный баланс, генетическая отрыжка цивилизации. Разве подобным тварям есть место среди людей?! Не дураки же Заветы писали! Предки-то лучше знали, какой дрянью были напичканы бомбы или чем там они друг друга забрасывали.

Сколько же уродов он успел насмотреться за все эти годы! По сравнению с ними шестипалые и даже трёхрукие казались каноном эстетики. Чаще, конечно, попадались совсем обыкновенные, от людей и не отличишь, пока скверна наружу не полезет. Случалось, и ошибались: «чистых» детей забирали. А может, и не ошибались вовсе… Неплохой способ от неугодного избавиться, конкурента там какого устранить. А дальше уже никто разбираться не станет. Обычно таких распределяли к ординариям или в сервусы, если здоровьем совсем слабые.

Со временем Легион перестал казаться ему святой добродетелью и скорее напоминал гигантскую мясорубку, прокручивающую через себя чужие жизни. А потом он стал замечать не различие, а сходство. И каково же было его удивление, когда он осознал: осквернённые — такие же люди, как он сам. Не монстры, о чём внушали с детства каждому свободному гражданину, а просто немного отличающиеся от «нормальных». И чем дольше он находился с ними, тем больше разрасталось в душе разочарование. Разочарование в себе, в мудрости предков, в самой системе, в конце концов.

Гаденькое чувство чудовищной неправильности глодало его из года в год, пока в конце концов не появился Сто Первый — светловолосый мальчонка с озорным взглядом, уже тогда умудрившийся собрать вокруг себя целую стайку таких же одиноких, никому не нужных зверёнышей. И лёд тронулся.

Ох, и хлопот же с ним было! С ним и всей его шайкой. Чего только стоила их выходка с разломом у порога казармы…

Седой видел в Сто Первом себя — бритоголового салабона в рядах королевской армии. Такого же замученного, вечно голодного, но гордого собой. Оказалось, осквернённым также есть чем гордиться. Разве что повод на первый взгляд пустяковый: избежал кнута, принёс с охоты добычу пожирней и получил добавку на ужин. Чем не заслуги?

Незаметно для себя учитель стрельбы из лука вдруг стал Седым, хотя седина тогда ещё только начала проклёвываться. Поначалу он даже злился за прозвище, пока, наконец, не дошло: стая приняла его, зауважала. Его не боялись и ненавидели, как других надзирателей, а именно уважали, прислушивались к советам. Да-а, хорошие были времена!

Но стаи больше нет. Остался только Севир. Одноухий, Ящер, Двести Тридцатая, та ещё оторва, Восемьдесят Восьмой… или Шестой? Нет, всё же «восьмой»: помнится, всё дразнили его за номер. Всех увела Госпожа. Кого-то лет пятнадцать назад, кого-то чуть позже. А теперь и Севир туда же намылился. Видно, что не хочет бороться, устал. И самое горькое, что и понять его можно. Жизнь тяжёлая выдалась. Славная, но суровая.

Терсентум уже спал. По крайней мере старательно делал вид. Сигнал к отбою отгремел задолго до возвращения Седого, и тёмный двор встретил его тишиной.

Он зажёг керосиновую лампу поярче и взялся за недавно начатый список. Торги не за горами, нужно успеть закончить к визиту канселариуса. У короля особые привилегии в выборе скорпионов. Ежегодно, за пару дней до торгов, терсентум посещает первый советник и выбирает для службы нескольких лучших на его взгляд из списка. Бывало, покупал сразу с десяток. Ещё бы после такого Легион не шёл на уступки!

За спиной скрипнула половица. Он обернулся, внимательно оглядел тесную комнатушку, заваленную всякой всячиной. Кто-то наблюдал за ним. Это чувство ни с чем не спутать, когда по коже холодок, а холка дыбом.

Ну конечно же!

— Семидесятый, чёртов ты плут! — проворчал он. — Какого хрена ты здесь делаешь?

Всего в паре шагов воздух заколебался, и через мгновение рядом показался поджарый юнец с виноватой улыбкой.

— Прости, Седой, не хотел пугать. Я это… по делу.

Седой укоризненно покачал головой:

— Надеюсь, оно того стоит, иначе высеку, что козу кривую.

Мальчишка замялся. Видно, что никак не решится начать. Может, и правда что-то важное? Слай тот ещё пройдоха, но в воровстве пока замечен не был. Да и было бы что тут красть. Разве что пригоршню медяков в ящике стола. Хотя на кой они ему сдались, он и ценности-то их до конца не понимает.

— Так и будешь молчать? — брови Седого удивлённо взлетели вверх, когда Семидесятый неожиданно шагнул вперёд и бухнулся перед ним на колени.

— Я знаю, ты можешь помочь, — глаза мальчишки были полны мольбы. — Твин… Я… Ты же знаешь, мы с детства вместе. Придумай что-нибудь! Я сделаю всё, что прикажешь! Ну хочешь, мастера убью, а ты займёшь его место? Только скажи… Любого могу! Или нужно что украсть? Что угодно могу, да хоть корону самого короля.

Семидесятый заикался, из-за сбивчивой речи толком не понять, что ему вообще нужно.

— Встань! — гаркнул Седой. — Я тебе не хозяин, нечего тут колени передо мной протирать.

Мальчишка поднялся, смущённо отвёл глаза.

— Так, давай сначала. Что ты там говорил насчёт Твин?

— Не разлучай нас, Седой! Есть же способ…

Слова явно давались ему с трудом: не привык просить, не умеет.

— С чего ты взял, что я могу помочь? — Седой горько хмыкнул. — Сам, что ли, не знаешь, как торги ведутся?

— Знаю, потому и пришёл, — буркнул себе под нос Семидесятый. — Послушай, я правда сделаю, что прикажешь. В долгу не останусь.

— Не сомневаюсь. Да только не по адресу ты обратился, сынок.

— Так придумай что-нибудь! Плевать, кому продашь, главное, чтобы вместе были.

Способ, может, и есть, да вот как объяснить пацану, что на его Твин давно уже покупатель нашёлся?

— Прости, Слай, ничем я тебе помочь не могу, — Седой удручённо вздохнул. — Жизнь чертовски несправедлива, не спорю, но порой проще смириться.

— Не можешь или не хочешь? Я мало предложил? Тебе нужно больше? Годы моей службы? Вся жизнь? Забирай к псам, только сделай, о чём прошу!

Вся жизнь, значит? Не велика ли плата за юношескую любовь?

Седой потёр виски и оценивающе взглянул на мальчишку. Ловкий, крепкий, не дурак, годный хист. Таких Перо ценит. Жаль, Севиру пока не до Четвёрки. Только вот как с Твин поступить? Обещал же Максиану помочь… Хотя не пошёл бы он в кобылью трещину! Он же ей всю жизнь испоганит. Вину свою искупить хочет, да только вот не за свой счёт. Что он ей даст? Отцовскую любовь? На кой она ей, если настоящая любовь здесь, на коленях молит?