Вот сколько было в Америке рецидивистов и особо опасных преступников! И среди них — неплательщик налогов Аль Капоне, прибывший со второй партией.
По воспоминаниям Руденского, сидевшего с Алем в Атланте, Капоне взъярился, когда узнал, что его переводят в тюрьму Алькатраса — на «Скалу», как называли её заключённые. Он понимал, что там шансы освободиться раньше за примерное поведение резко уменьшатся.
Спецпоезд до Сан-Франциско, прозванный «Сорок разбойников», на каждой станции встречали толпы безработных: вдруг повезёт увидеть «Лицо со шрамом». На окнах шести арестантских вагонов были стальные решётки и колючая проволока; с обоих концов каждого вагона в специальных клетках стояли часовые, вооружённые автоматами: из вагона никого не выпускать, к поезду никого не подпускать. Властям стало известно о плане побега, готовившегося в тюрьме Атланты, поэтому меры предосторожности были повышенные. О маршруте следования состава заранее не сообщалось. В Лос-Анджелесе поезд не остановился, а проследовал дальше, и лишь отъехав на несколько километров от города, сделал остановку для замены паровоза. После трёх с половиной суток пути, без четверти шесть утра 22 августа, он прибыл в Мартинес. Добраться в Алькатрас морским путём можно было из Ричмонда или Окленда, но поскольку гангстеры тоже об этом знали, поезд пустили кружным путём: вместо прямой дороги в 24 километра он проделал крюк в 120 километров вдоль северной оконечности залива. В трёх километрах к востоку от Мартинеса стрелочник направил поезд на участок, обслуживаемый компанией «Саутерн Пасифик», по железнодорожному мосту в Сусун. У Фэрфилда свернули влево; у Шелвилла поезд перебрался на дорогу «Нортвестерн Пасифик» и поехал на юг, через Блэк-Пойт, Игнасио и Сан-Рафаэль, пока не прибыл в Тибурон. «Там дожидался под парами “Ред Стэк Си Ровер” под командованием капитана Уэбстера Харгинса с двадцатью пятью бойцами спецохраны и агентами ФБР, готовый доставить заключённых в Алькатрас», — писала газета «Окленд трибюн». Разумеется, корабль только сопровождал баржу, на которую погрузили вагоны.
Долгий путь по жаре и духоте наконец-то завершился; на острове было ветрено и прохладно. Арестантам выдали тяжёлые синие робы, серые штаны, хлопчатобумажные подштанники, носки и синие носовые платки; головных уборов не полагалось.
Суровый комендант Джонстон сразу выхватил взглядом Капоне — видел его фотографии в газетах. Но Аль и так выделялся, хотя был в комбинезоне, а не в дорогом пальто: высокий, плотный, с толстой шеей и сочными губами, со шрамом на щеке, с начинающим лысеть круглым черепом. Дожидаясь своей очереди на регистрацию, он подначивал других, делая им какие-то замечания. Когда Джонстон вызвал Капоне, он вышел вперёд, широко улыбнулся и хотел что-то сказать, но комендант осадил его: не время для пустопорожних разговоров. «Было видно, — вспоминал Джонстон, — что он хочет произвести впечатление на других заключённых, задавая мне вопросы, словно он их главарь. Я хотел поставить дело так, чтобы у них не возникло подобной мысли. Я протянул ему билет с номером 85, дал ему те же указания, что и всем, и велел проходить дальше». В других источниках о их первой встрече рассказывается так: «Имя?» — спросил Джонстон. Капоне улыбнулся: «Вы знаете, кто я такой». — «Здесь вы — номер AZ-85», — ответил комендант. В Алькатрасе заключённых по именам не называли, только по номерам.
На традиционном фото анфас и в профиль, сделанном при поступлении в Алькатрас, Аль улыбается — не снисходительно-вальяжно, как обычно, а с готовностью и словно заискивающе, как пай-мальчик, обещающий хорошо себя вести. Однако держал он себя как босс, чтобы и тут понимали: он не «один из», он — единственный.
«На следующий день, — продолжает свой рассказ Джонстон, — он попросил о встрече. Я вызвал его к себе и начал разговор, сразу перейдя к сути: “Что я могу для вас сделать?” — “Ну, я не знаю, как начать, но теперь вы мой комендант, и я подумал, что будет лучше сказать вам: у меня много друзей, я ожидаю кучу посетителей, и я хотел бы увидеться с женой, матерью, сыном и братьями”. — “Вы сможете видеться с женой, матерью и сыном. Ваши братья могут навещать вас — все, кроме Ральфа, у которого есть судимость. Теперь я объясню вам правила касательно свиданий, чтобы вы могли сообщить о них родным. Вам разрешается одно посещение в месяц ближайшими родственниками, но не более двух человек одновременно. Ваша жена может приехать вместе с сыном, или ваша мать может приехать с вашей женой, или один из братьев может привезти с собой мать, или два брата могут приехать вместе”». Друзьям и знакомым приезжать нельзя. Никаких исключений из правил для него делать не будут. Аль жалко улыбнулся и ушёл.
Через несколько дней он снова попросил Джонстона принять его, чтобы расспросить о порядке свиданий: по каким дням, в какое время. Ему объяснили, что Мэй должна написать коменданту, и тот вышлет ей все инструкции: как получить пропуск, расписание парома и пр. После этого Капоне вернулся к вопросу о визитах друзей, которых у него очень много, сказав открытым текстом: «Может быть, комендант, вы не знаете и даже не поверите, но много крупных бизнесменов были рады дружить со мной, когда я был на вершине, и просили меня об услугах». Джонстон спросил, какие такие бизнесмены, ведущие законную деятельность, могли бы нуждаться в услугах Капоне; тот словно ждал этого вопроса и, едва дав коменданту договорить, разразился тирадой о том, как владельцы крупных газет, в которых пишут о гангстерах и их разборках, сами дрались за сферы влияния, не останавливаясь ни перед чем, включая убийство, и посылали за ним, чтобы он улаживал их споры. Он говорил захлёбываясь, перескакивал с одного на другое, всё повышая голос, задавал сам себе вопросы и отвечал на них, стучал себя в грудь, лицо его покраснело. Закончив речь, он был явно доволен собой, хотя вопрос о свиданиях с друзьями так и остался нерешённым. Джонстон завершил разговор кратко: «Как интересно. В другой раз расскажете мне об этом ещё».
Новеньких на три месяца сажали в карантин на втором этаже блока В, чернокожих помещали отдельно во избежание конфликтов на расовой почве. Алю досталась камера 433. Во время карантина свидания не разрешались.
В скором времени комендант стал получать многочисленные письма с просьбами, чтобы Капоне дал автограф или деньги в долг, сделал пожертвование, подписался на что-то, вложился в какое-нибудь предприятие. Во время очередного приёма у Джонстона Аль разглагольствовал, как много у него было денег и как много людей («вы не поверите, если я назову их имена») «ели у него из рук». Но Джонстон не собирался становиться одним из них.
Капоне пытался доказать, что сумеет добиться желаемого, и остальные зэки внимательно следили, получит ли он какие-нибудь поблажки и привилегии, поэтому на все его просьбы комендант отвечал твёрдым «нет». Один из арестантов, Рой Гарднер, находил их противостояние очень забавным, отмечая, что когда Джонстон разговаривал с Капоне, его обычно «мягкий и приятный» голос превращался в воронье карканье — от усилий, прилагаемых им, чтобы сдержаться, когда внутри всё кипело.
«Вы имеете право на еду, одежду, кров и медицинское обслуживание. Всё полученное сверх этого — привилегия», — было написано в правилах, с которыми заключённых ознакомили сразу по прибытии. Капоне попросил разрешения ссужать других заключённых деньгами и посылать переводы их родственникам — комендант запретил: нельзя позволить ему завоевать лидерство своими щедротами. (Все заключённые получали десять долларов в месяц, которые могли потратить по своему усмотрению). Капоне захотел купить музыкальные инструменты для оркестра — ему позволили приобрести инструмент только для себя. Капоне вздумал написать адвокату — его предупредили, что адвокат должен иметь отношение к тому судебному процессу, который привёл его сюда.
Когда другие зэки (а среди них были и «паханы») увидели, что для Капоне исключений не делают, его акции резко упали; «Снорки» стали осыпать насмешками. Сначала Аля боялись, поскольку его внушительная фигура (к моменту прибытия в Алькатрас он весил около 120 килограммов) соответствовала его репутации жестокого убийцы, а суд над ним считали фарсом, затеянным с целью избежать наказания за «настоящие» преступления. Но потом сформировались «клики» (из бывших членов банды Келли и Баркера, из бутлегеров Страшного Туи), и Капоне остался в меньшинстве — да что там, почти что один против всех. Тем не менее он не сломался и, когда прошло напряжение первых дней, связанное со сменой привычного режима, постепенно втянулся в тюремную жизнь, работал и вёл себя «нормально».
