— Купи обогреватель! — велел Володя, когда Юра в очередной раз нахохлился.
— Куплю, — печально протянул тот. — Я не был готов к резкому похолоданию. На улице дубак, все мерзнет, я мерзну, а согреть некому…
Володя вздернул бровь. Выпитый алкоголь сказал за него быстрее, чем он успел подумать:
— Мне кажется или ты кокетничаешь?
— Я? Да никогда! — воскликнул Юра и улыбнулся во все тридцать два зуба.
— Ну потерпи, я приеду и… сварю тебе вкусный горячий суп.
— Жду не дождусь, — заверил Юра. Казалось, невозможно улыбнуться шире, чем в тридцать два зуба, но он смог.
Они замолчали, но в этом молчании не было напряжения. Володя совсем расслабился — усталость, накопившаяся за день, вкупе с алкоголем сделали свое дело. Он смотрел на чуть подвисающее изображение Юры в мониторе, а тот насвистывал смутно знакомую мелодию, но Володя никак не мог вспомнить какую.
— Что это? — все-таки спросил он.
— Да из «Юноны и Авось», — отмахнулся Юра и протянул: — «Ты меня на рассвете разбудишь…»
Сердце кольнуло ностальгией, но эта грусть была легкой и светлой.
— Мне сегодня написала Маша. Про этот мюзикл спрашивала, — объяснил Юра, широко зевнув.
— Долго же она собиралась, я дал ей твои контакты еще в сентябре. — Володя тоже зевнул, будто заразившись от Юры.
— Давай-ка ты собирайся домой. Тебе еще ехать, да и мне пора на боковую.
— Нет, подожди. Расскажи, что там Маша пишет.
— Да ничего особенного. — Юра качнул головой. И в ответ на подозрительный взгляд Володи добавил: — Честное пионерское, мы еще толком и пообщаться не успели. — Он нежно улыбнулся: — Ладно, все. Жаль с тобой прощаться, но нам обоим пора спать. Мне завтра надо встать пораньше.
— Сладких снов, — сказал Володя, не желая заканчивать этот разговор. Но времени и правда было уже много, а голодная Герда ждала его дома.
Спустя час подъехав на такси к дому, он получил сообщение от Юры:
«Представляешь, я до сих пор не сплю».
Володя оторвал от себя счастливую Герду и, насыпая ей в миску корма, написал:
«Почему?»
«Да это чертова „Юнона и Авось“ пристала! Теперь вот вспоминаю наш последний костер и… жутко мерзну! Я лежу под двумя одеялами и мерзну! Придется третье купить».
«Оденься потеплее. Так и заболеть недолго».
«Не могу. Я привык спать голым, в одежде не усну».
— Кх, — кашлянул Володя.
«Юр, в такие подробности ты меня, пожалуйста, не посвящай».
«Не понял». — Юра прислал обиженный смайл. Из всех смайликов Володя больше всех ненавидел именно его.
«Не обижайся! Просто у меня фантазия бурная, а сейчас я еще и под мухой».
«Хочешь сказать, так сразу меня и представил? — написал Юра и выслал вдогонку хохочущий смайл. — А хочешь, я прямо сейчас себя сфотографирую и фотку вышлю?!»
Чистя зубы, Володя кое-как натыкал левой рукой:
«Ничего тебя понесло — от грустных воспоминаний к эксгибиционизму!»
«Там было не только грустное вообще-то. И не говори, что никогда не вспоминал о том, что случилось под ивой в нашу последнюю ночь».
«Вспоминал, конечно».
«Ты знаешь, Володь, это был один из самых чувственных моментов моей юности».
— Юра, блин! — буркнул Володя, ложась в кровать. То же самое продублировал в сообщении:
«Блин, Юра!»
«Да что не так-то?!»
«Я не люблю вспоминать об этом, потому что, во-первых, мне было больно тогда. И, во-вторых, мне, блин, больно сейчас, но уже в другом смысле».
«В каком?»
— Да он что, издевается? — спросил Володя вслух. Герда, будто бы отвечая ему, что-то проскулила.
Он написал:
«Ты сам запретил мне видеться с Игорем, а теперь провоцируешь! Еще и про всякие тюнинги напомнил».
«Так вот оно что… Прости, больше не буду».
«Вот и правильно».
«Прими файл».
«Не приму».
«Прими, я сказал!»
Володя напряженно вздохнул — ведь не вышлет же Юра всерьез фотографию в стиле ню? Он скачал файл, открыл. Со снимка на него смотрел сонный, растрепанный Юра. Он лежал на темно-синей подушке с натянутым по самый подбородок одеялом.
«Ну и как я тебе? Сексуальный?» — И хохочущий смайл.
— Вообще-то да, — вслух пробубнил Володя.
«Ты очень милый. Но шутки у тебя все равно хреновые!»
«Какие уж есть…» — ответил тот.
Володя сел в кровати, набрал: «Если продолжишь в том же духе, я приеду к тебе не дружить…» — и удалил сообщение. Снова набрал текст: «Зачем ты кокетничаешь со мной? Хочешь, чтобы я приехал к тебе как друг или как…» — и снова удалил. Отправил нейтральное «Спи уже, провокатор».
Шутки шутками, а Юра добился своего — заставил Володю вспомнить тот разговор в лодке, когда он рассказал про свои еврейские корни и обрезание. Как сильно тогда взбудоражила Володю эта тема! И, к его стыду, увлекала она и сейчас.
Да, в Европе и Америке такое не редкость, но здесь и сейчас для Володи это стало еще одной особенностью Юры. Лежа в одиночестве в темноте, он размышлял о том, каково — быть с ним? Тело среагировало на фантазии и заныло, его окутало болезненное тепло.
Нельзя фантазировать. Нельзя даже думать о близости с ним, ведь он друг. Нет, не просто друг, а бывший возлюбленный. Тот, по кому Володя когда-то сходил с ума. Тот, с кем сходил с ума. Тот, без кого сходил с ума. Нельзя придавать его образу сексуальности, ведь он живет за тысячу километров, в другой стране, их связь настолько хрупка, что в любой момент может оборваться. Стоит кому-нибудь появиться рядом с Юрой, не в виртуальном пространстве, а в реальной жизни, или стоит появиться важным делам, как Володя вмиг станет для него никем.
И он все это понимал, но воображение уже нарисовало возбуждающие картины: какой он, Юра, каково заниматься с ним сексом. Сексом? Нет, любовью! Потому что тогда у них был не секс, а любовь. В голове тут же вспыхнули картинки того, что было между ними и как: ива, ночь, его губы, его тело…
У Володи зашлось дыхание, сердце заколотилось, кровь отлила от лица, а руки опустились к паху…
Заскулила Герда, и Володя будто очнулся от наваждения — в кои-то веки ей приспичило на улицу исключительно вовремя.
Гуляя с собакой, он думал: разве у них с Юрой что-то вообще может получиться? Володя не говорил на немецком и не разбирался в музыке. По сути, не знал двух главных Юриных языков: на одном Юра думал, на другом — чувствовал. Ну и что? Зато он знал тот язык, на котором Юра может обо всем этом рассказать.
«Ты хотел бы это вернуть?» — написал Володя, снова укладываясь спать. Юра ответил мгновенно:
«Не думаю, что возможно вернуть все в полной мере».
«Да. Ты прав. А жаль», — вздохнул Володя.
Ответ был коротким:
«Очень».
* * *
Ему казалось, что он падает. Володя все ждал удара о землю, ждал, что разобьется в лепешку — и мокрого места не останется, но падение не прекращалось. Оно началось давно — еще тогда, из-за брата Вовы. А теперь посреди смены в «Ласточке» Володя обнаружил, что падает вместе с Юрой. И он бы хотел отпустить его, не тянуть за собой в эту пропасть, уберечь, прикрыть, ведь падение обязательно когда-то закончится… И пусть оно убьет только Володю.
Юра сводил его с ума. Сам того не понимая и уж точно не хотя этого, день за днем, час за часом доводил Володю до безумия. Но оно было слишком приятным, слишком желанным. Слишком желанным был Юра.
Глядя в его влюбленные глаза, Володя терялся. Сколько в них было настоящих чувств! Ему нравилось, как безгранично и искренне Юра показывал свою влюбленность, но в то же время это так пугало! Они ведь делали что-то совершенно неправильное и неестественное! Но почему, почему тогда все это было таким манящим?
Юра совсем не понимал, что так нельзя. Юра полностью отрицал, что они делают что-то плохое, и с его логикой тяжело было поспорить — ведь если это светлое, прекрасное чувство нравится обоим, разве оно может быть неправильным? А Володя просто не знал, как объяснить ему, что может. Еще как может! Что оно, стоит только забыться, погубит их обоих!