— Ну и ничего страшного. Раз такое дело, можем осенью вместе к ней слетать, я выступлю перед ней лично.

Володя украдкой взглянул на Юру.

— Скажу маме, что она просто невероятная счастливица. Композитор сам приедет к ней с концертом — где такое видано?

— Ну, как говорится, если гора… — Он отвлекся на пиликнувший телефон и цыкнул.

— Кто там?

— Угадай с одного раза. Ты почему не написал Маше, что долетел? Она переживает!

Володя вздохнул.

— Да когда мне было еще ей писать… Кстати, она взяла с меня обещание, что я тебя крепко расцелую за подарок Диме. Говорит, что тот визжал как девчонка, когда увидел эти ботинки. Но крепко расцеловать тебя от Маши я согласен только если в щеку.

— А если не от Маши, а просто так расцеловать?

— Ну-у… — протянул Володя. — Это уже совсем другой разговор…

Они наконец подъехали к дому. Юра, позвякивая связкой ключей, подошел к двери.

— Что это за звуки? — нахмурился он, озадаченно посмотрев на стоящего за спиной Володю.

— Какие звуки? — делано удивился тот.

— Хочешь сказать, меня глючит? — Юра дернул плечами и вставил ключ в замочную скважину.

А отворив двери, так и замер на пороге. Герда, присев на задние лапы, тоже замерла. Только била хвостом по полу с такой скоростью, что казалось, может взлететь.

— Как видишь, я вернулся из Харькова не один… — потянул Володя.

Казалось, еще шире улыбаться просто невозможно, но Юра как-то умудрялся. Он не видел Герду почти год, но, когда позвал ее по имени, собака сразу его узнала. Она бросилась Юре в ноги, а тот, присев рядом с ней на корточки, принялся гладить и обнимать ее.

— Юра, — протянул Володя, вздыхая, — ну ты же в парадном фраке…

Тот закатил глаза:

— Ну ты сам мне приготовил такой сюрприз…

И разве могла в этом мире существовать картина счастливее? Да, пока у них не все было идеально, а впереди маячило еще много нерешенных проблем. Ну а разве бывает так, чтобы идеально все и сразу? Зато именно здесь и сейчас Володя впервые понял, что сбылось то, о чем он мечтал.

— Ну вот, теперь мы выглядим как настоящая семья.

Юра, наконец оторвавшись от Герды, посмотрел на него и улыбнулся:

— С общим бытом и собакой, в конце концов, тоже общей?

— Теперь осталось только выбрать общий дом.

— Володя, ну что ты уперся?! — воскликнул Юра так громко, что сам же оглянулся по сторонам и стыдливо понизил голос. Прошипел: — Ты что, хочешь поссориться?

Улица, по которой они шли, была до того узкой, что эхо, отраженное от стен старинных домиков, усилило его шепот и унесло этот вопрос к озеру.

— Нет уж, Юра, уперся не я, а ты. Давай проанализируем? Посмотрим на ситуацию объективно… — терпеливо протянул Володя.

Продолжать нудеть он поостерегся — Юра остановился и резко обернулся. Его глаза, хоть и спрятанные за линзами солнечных очков, метали молнии — Володя был в этом уверен.

— Черт, вроде вечереет, а тут пекло даже в тени, — только и сказал Юра. — Пошли скорее к воде.

Они молча спустились по улице до набережной и уткнулись в ряд пришвартованных лодок и яхт. А за ними, сколько хватало глаз, раскинулась сплошная синева Боденского озера.

— Нам налево, — сказал Юра.

— Я помню.

Больше полугода прошло с тех пор, как они впервые оказались на этой набережной и, бесцельно бродя, нашли в дальнем конце укромный тихий парк. И сейчас, не сговариваясь, направились туда же. Они не могли не вернуться сюда, ведь с отпуска именно в этом городе началось Юрино выздоровление.

— Володь, — промурлыкал Юра, беря его за руку, — давай уже заканчивать эти разговоры?

Даже после года жизни в Германии Володя не мог привыкнуть к царящей здесь свободе — ему приходилось пересиливать себя, чтобы на людях держаться за руки с Юрой. Легонько стискивая его пальцы, Володя уставился под ноги, чтобы и в этот раз побороть привычку оглядываться, ища недовольные взгляды.

— Юра, выбор дома — не та вещь, которую решают с полпинка.

— Ты же и так знаешь, что выиграю я! — заявил Юра.

— Ну здрасьте! Предлагаешь начать битву характеров? — усмехнулся Володя.

Юра весело воскликнул:

— А то!

Вспотевшие и утомленные зноем, они наконец дошли до той части набережной, где брусчатка уступила место газону, а вместо рядов фонарей возвысились деревья, растущие у самой кромки воды.

— Давай сюда, — указал Володя на лужайку под особенно широкой кроной, — тени много, ветерок.

— Наконец, — выдохнул Юра и, в два шага оказавшись у дерева, растянулся под ним.

— Юра, в белой футболке и на траву! — возмутился Володя, вынимая из сумки розовый сверток. — Подожди, я тебе хотя бы толстовку постелю.

Он и представить себе не мог, что когда-нибудь наденет розовую толстовку. Но на покупке этой Юра настаивал так сильно, что пришлось сдаться и — хуже того — не просто убрать в шкаф, а носить. Юре очень нравилось, как Володя выглядел в ней. Признаться, он и сам понимал, что розовый ему к лицу.

— Иди ко мне. — Юра похлопал рядом с собой.

Володя сел рядом. Откинувшись назад, посмотрел вдаль, с наслаждением вдохнул влажный воздух. Как здесь хорошо. Перед глазами сплошная синева: пронизанное парусниками озеро — внизу, вверху — устланное облаками небо, а далеко на горизонте — зигзаг белоснежных Альпийских вершин.

Володю забавляла сама мысль, что он уехал в Германию, чтобы в итоге поселиться на границе со Швейцарией в самом «не немецком» городе Констанце. Но они не могли выбрать никакое другое место после всего случившегося за последний год. Ведь было действительно трудно: Юра боролся с депрессией, а Володя проходил курс психотерапии и в сорок лет начинал жизнь заново.

Он уезжал в Германию, зная, что ему придется очень много отдавать, не получая ничего взамен. Оставив за чертой гордость и эгоизм, приготовился быть терпеливым, понимая, что рано или поздно терпение кончится. Старался сохранить чувства к Юре и берег добро в себе, чтобы, когда придет время, отдать все ему. В некоторые моменты Володя думал, что для преодоления всех трудностей его любви не хватит. Но хватило.

— Юр, ты считаешь, я просто так занимаюсь именно современной архитектурой? Я видел столько шикарных скандинавских домов. Последний проект помнишь? Он же просто потрясающий! Я всегда хотел такой же дом для нас, а ты предлагаешь мне это убожество.

— Да никакое не убожество, — буркнул Юра.

— На мазанку похож.

— И что? — Юра усмехнулся. — Будет нам напоминать о далекой родине.

Заметив на его лице ямочки, появившиеся от улыбки, Володя не удержался и ласково ущипнул Юру за щеку.

— Опять намекаешь, что я толстый? — Юра нахмурился и шлепнул его по руке.

— Ни на что я не намекаю. И никогда не намекал. Это ты придумал себе недостаток, — сердито заметил Володя. Эта тема его очень раздражала, он стал заводиться. — Толстый… да какой толстый? Когда ты им вообще был? Подумаешь, щеки появились и живот к спине не прилипает. Мне это нравится!

Разговоры о мнимой Юриной полноте звучали как отголоски болезни и напоминали Володе о времени, когда кризис был в апогее. Сейчас Юра просто шутил об этом, но тогда все было предельно серьезно.

Юре еще не успели подобрать идеальное лечение. Ему приходилось экспериментировать с лекарствами, и эти эксперименты плохо сказывались на его нервах. Иногда Юра был просто невыносим. От антидепрессантов он набрал с десяток лишних килограммов и решил, что стал толстым. Юра так зациклился на этом, что со временем превратил полноту в идею фикс. Он несколько раз втихомолку бросал лечение, рискуя еще глубже погрузиться в депрессию. Володе потребовалась помощь Ангелы, чтобы разубедить его в этом.

Володя и сам едва ли не сходил с ума: когда среди ночи в очередной раз просыпался от того, что Юра внезапно вздрагивал, чуть ли не подскакивал на кровати. А потом всем телом прижимался к Володе и шептал в полусонном бреду:

— Кажется, я тону.