— Я уж надеюсь, кхе-кхе, — я хотел было подколоть его, но передумал, — Ты женишься на своей избраннице и у вас будет много детей, ты же позовешь меня на вашу свадьбу?

— Ааа, не сомневайся, мой дом — твой дом, правда пока, что мой дом это улица. Но и ты ведь не во дворце живёшь. Ладно я рад, что у меня есть такой друга и ты всегда можешь на меня рассчитывать. Не будем прощаться так что.

Алиф взяв своего верблюда под узду и зашагал прочь, затерявшись в гуще сумерек, накрывших город перед закатом.

Я остался в городе один. Со мной лишь отцовский шамшир обёрнутый в шкуры; перстень отца, спрятанный в подкладке одежды и таинственная статуэтка из чёрного дерева.

Только сейчас оказавшись в безопасности, я почувствовал как на мне сказались бессонные ночи и все те испытания выпавшие на мою долю. Предстояло найти место для ночлега, благо погода позволяла не искать крыши над головой. И я устроился тут же неподалёку, на куче соломы возле стены. Пристроив свёрток с шамширом на солому я прилёг, подложив руки под голову. Звуки города уже затихли, наступила тьма и звёзды падали с неба в эту тихую ночь. Спать хотелось настолько сильно, что я уснул сразу же, едва стоило прикрыть глаза.

«Каждый раз засыпая я всё ещё надеялся, что следующее моё пробуждение произойдёт в моей родной комнате на кровати.»

По ощущениям прошёл всего лишь миг, как меня разбудил шум. Вокруг всё ещё темно, я осознал, что по-прежнему лежу на соломе у стены. Шум разбудивший меня, принадлежал телеге крестьянина с запряженным в него быком. Проезжающей громко грохоча деревянными колёсами по каменной мостовой и перемешиваясь с криками петухов, надрывными голосами возвещающими о скором наступлении рассвета. Ну ещё чуть-чуть поспать бы, ведь я только прилёг, но эти проклятые птицы уже разбудили всю округу, совсем как у бабушки в деревне.

Ещё не рассвело, а на улицах всё больше стали появляться люди, лавочники и торговцы, мясники и рыбаки — все спешили на городской рынок. Что бы продать свои товары и может быть что-то приобрести. Кто-то шелка и ковры из Тахристана, кому-то больше нравились специи и приправы из речных долин Индха. Ну а другие надеялись продать или выгодно купить невольников. И надо сказать это был самый ходовой товар в здешних краях, градообразующее предприятие, обеспечивающее работой проходимцев и негодяев всех мастей.

В утреннем воздухе повеяло запахом свежей еды и желудок урчал от голода, требуя обратить на него внимание. Я вылез из своего укрытия, поёжившись от прохлады и пошёл вслед за людьми, редкой цепочкой тянувшихся к центру города. Солнце только-только вставало за горизонтом, окрашивая окружающие здания в багряно-красные тона и откидывая длинные причудливые тени.

И чем дальше я шёл, тем больше людей вылезало из своих примитивно сложенных жилищ, так ярко контрастирующих на фоне гигантских руин из гранитных стен и колонн. И вскоре уже я шёл в плотном потоке толпы. Вернее сказать меня несла река из людских масс, вдоль узкой улочки оканчивающейся большой и просторной площадью. И где эта река рассыпалась в такое же широкое озеро из людских голов. Сдобренное бесконечным шумом и гвалтом голосов, сливающихся в одну единую какофонию, так что приходилось напрягать слух, дабы расслышать ближнего своего.

Я решил осмотреться и с трудом пробившись через потоки всё прибывающих людей, отошёл в сторонку и встал спиной к колонне, во множестве возвышавшихся по периметру площади. Да, именно их я видел вчера, когда мы с Алифом стояли на вершине бархана и наблюдали за городом. А вон и та небольшая, но высокая башня с купольной крышей, значит если пройти за ней дальше, то будет уже порт и море.

Есть хотелось всё больше, я уже чувствовал подступающую тошноту и головокружение, вызванное голодом. Конечно же у меня были деньги, у меня имелся целый кошель, туго набитый золотыми монетами. Но это не мои деньги, они принадлежали Хэибу. Вероятно его уже нет в живых и кажется из всех, живыми оттуда ушли лишь двое — я и мой друг Алиф.

Конечно никто не узнает, что я должен передать кошель четверым дочерям Хэиба и его жене. И я вполне могу оставить его себе, вместе со всем его звонким содержимым. Но я не мог себе такого позволить, осквернить светлую память своего друга. Спасшего меня от неминуемой гибели, когда я лежал без сознания и обессиленный, под палящими лучами солнца на дне оврага.

Без капли воды и какой-либо еды, проваляйся я там чуть дольше, моё тело давно уже растащили бы голодные шакалы и хищные грифы. А у меня не хватило бы сил, даже оказать им хоть какое-то сопротивление. К тому же Хэиб и Ахрас могли забрать себе мой отцовский шамшир. Так богато украшенный, сделанный из такой превосходной стали и продав, выручить немалые деньги за него. Но нет, Хэиб не только вернул саблю, но и доверил мне возможно всё своё богатство, предчувствуя опасность, сбежать от которой ему не позволила бы честь воина.

Поэтому я не мог его подвести и поступить так подло, я не мог взять из кошеля даже одну монетку, что бы купить себе еду. Честь среди жителей племён ценилась превыше всего, и хоть здесь не было никого из моих соплеменников, внутренний стержень не позволял мне поступиться с нею.

И теперь предстояло найти того самого кузнеца, через него я передам кошель дочерям Хэиба. Он говорил, что его лавка должна быть четвертой, у левой стены от той самой башни с куполом. И сориентировавшись, я решил по диагонали пересечь рыночную площадь кишащую людьми, по направлению к углу противоположному от меня.

Проходя через ряды с лавками торговцев и многочисленных снующих туда-сюда людей, то и дело вынуждавших меня маневрировать в потоке. То уступая, то ныряя в образовавшуюся щель, что бы как-то продвинуться вперёд. И это постоянно сбивало меня с намеченного курса, так что приходилось находить какие-то свободные островки, для определения в каком направлении предстоит идти дальше.

Люди толкались локтями и вжимались друг в друга, теснимые повозками проезжавших в междурядьях. Многие лавки представляли собой просто расстеленные на земле ткани и ковры, с разложенными товарами рядом восседали сами торговцы. Некоторые торговали прямо с телег не распрягая животных, щедро удабривающих площадь своим навозом.

От чего в душном и многолюдном месте, ограниченном стенами вокруг, стоял невыносимо стойкий запах. Перемешанный с ароматами специй и пряностей, а также вонью потных толкающихся тел, не соблюдающих никакой личной дистанции. Рыбы привозимые рыбаками, пока что ещё были свежими и некоторые даже бились в корзинах, судорожно хватая ртом воздух. Но с каждым мгновением времени, сменяющего утреннюю прохладу на дневной зной, рисковали омрачить всё вокруг духом разлагающейся плоти. Меня уже, итак, тошнило, не сколько от голода, сколько от невообразимой плотности всех этих запахов.

«Думаю мы с моей второй личностью сошлись во мнении в этом вопросе. Поскольку я не ощущал какого-то внутреннего сопротивления, когда я пожалел, что сунулся на эту площадь. Затхлый город, где сновали толпы людей с несвежим дыханием, то и дело добавлявших градуса в окружающий смрад, представлял собой средоточие всех неприятных для меня мест.»

И мне стоило больших трудов, что бы не облевать тугой струёй, чьи-нибудь ноги или впереди идущую спину. Если бы мой желудок оказался полон, то я непременно совершил бы сей постыдный поступок. А пока из желудка поднималась только желчь, которую я стремился запить водой из тыквенной фляжки.

Когда я в очередной раз приложился к фляжке, с целью убрать жжение от желчи подступившей к горлу, кто-то из встречных легонько меня толкнул. Вода из фляжки немного расплескалась и намочила одежду, поспешно убрав её я оглянулся, кто же этот бесцеремонный хам. Но определить точно было невозможно, обезличенная масса тут же скрыла грубияна. Хотя это мог быть вон тот юноша в цветастой шапке на вихрастой голове. Если бы я не поленился вновь продираться сквозь толпу, то обязательно надавал бы ему тумаков. Моё новое и физически сильное тело позволяло избить хоть самого дьявола. Но я уже так устал, а до нужного места я не прошёл ещё и половины пути.