Как законный правитель города, я не мог бежать из него. Такой поступок лёг бы пятном бесчестья на меня и моих воинов, защищавших город вместе со мной. В отличие от меня они не были связаны обетами и могли применять насилие в случае нужды. Но силы оказались неравны, противников оказалось слишком много. К тому же в последний момент, когда мы уже были уверены в своей победе и в том, что мятеж будет подавлен. К ним на помощь пришли орды косматых дикарей-наёмников, прежде обитавших на побережьях озера Расса и промышлявших разбоем и грабежом. Обладающие великой физической силой, но очень малым умом и мудростью.

Тогда мы и поняли, что «неприкасаемые» никак не могли сами устроить переворот. Они слишком глупы и недалёкие, что бы справиться со всей организацией бунта. Кто-то очень хитрый и подлый использовал их как орудие. Прикрываясь за их спинами как за щитами, выставив их «козлами отпущения», на которых возляжет вся кармическая тяжесть вины.

Башня, что ты видишь здесь на площади, была взята — последний рубеж обороны пройден, а значит пал и город. Мои воины сражались до последнего вздоха и последней капли крови, и это означало лучший исход для них. Поскольку всех, кому не повезло погибнуть в бою, ждала ужасная участь и мне пришлось лицезреть её своими глазами. Ты ведь видел наверно этих громил с плоскими лбами? Думаешь почему они такие большие и сильные? По их поверьям если одолеть в бою сильных противников, а затем съесть их плоть, то вся их сила перейдёт к ним, и они станут ещё более сильными.

Посмотри на площадь, когда-то она называлась «белой», из-за цвета мрамора выложенного на ней. А теперь в народе её называют «красной». Тела убитых разделывались прямо здесь, разводились большие костры и их зажаривали словно дичь. А затем эти дикари ели, разрывая плоть тех, кто когда-то считался моими соратниками и приближенными.

Я же не мог ничего поделать, привязанный к столбу. Ноги мои они отрубили, раскаленными на огне топорами. Они хотели, что бы людоедское зрелище осталось последним, что я увижу на этом белом свете, а затем мне выкололи глаза. И оставили меня в живых, оставив мне память до конца своей жизни о том, как они обошлись с моим народом.

Не все жители захотели уйти в негостеприимную пустыню, часть из них убоялась тягот и лишений в дикой природе. Смалодушничали испугавшись врагов и покорно приняли их правила и даже стали прислуживать своим новым хозяевам. Но как ты понимаешь, большинство населения здесь — это захваченные пленники, среди них мало действующих по своей воле.

Незримые хозяева «неприкасаемых» устроили тут перевалочный пункт, по отлову и накоплению пленных, во множестве пригоняемых сюда ордами дикарей-наёмников. А затем их перевозят на кораблях по ту сторону моря Мальх, где по слухам их сгоняют на стройки фальшивых городов.

Добрые люди сделали для меня эту тележку с колесами и они же меня кормили, не забывая о том, кем я жил в своей прошлой жизни. Я ничего не вижу, но у меня чрезвычайно острый слух и я могу услышать многое. Никто уже не обращает внимания на старого и немощного старика. Очень много лет прошло с тех пор, всё это время я обитал на площади, я не могу никуда уйти.

Но проходят поколения и уже мало кто знает, что раньше жизнь текла иначе. И что принимать нынешнее своё положение, как должное очень неправильное решение. Уже мало кто помнит обо мне и никто не разговаривает со стариком Айэлом. Считая будто я местный сумасшедший, тешащий свою жизнь, рассказами о выдуманных временах. Ведь мне уже очень много лет, не считая того, что я уже давно сбился со счёта на первой сотне."

От рассказа старого нищего у меня пробежали мурашки по спине, когда представил всё то, что происходило здесь. Действительно мраморные плиты уже не белоснежные, в лучах уходящего солнца, они отсвечивали слабо розовым цветом. Об этом я не знал, возможно потому, что бежавшие в пустыню не любили вспоминать такое. А может время и смена поколений стёрла из их памяти травмирующие события прошлого.

— Так что же привёло тебя сюда? — неожиданно прервал молчание бывший правитель.

— У меня украли деньги и…. и мне нужно отдать их, это не мои деньги вообще-то.

— Кхе-кхее-кхее, — засмеялся Айэл, — не скажу, что я против них, — старик поводил носом словно нюхая воздух, — В этом городе крайне мало честных людей, но я знаю, они приходят со стороны Восточных ворот. Я бы на твоём месте сторожил их там, если ты конечно запомнил воришку.

— Да, я помню этого гадёныша, — прошипел я сжав кулаки и предвкушая месть.

— Ну ладно, пожалуй тебя не должны видеть возле меня, — Айэл развёл руками вокруг, — Это может плохо для тебя кончится.

Встав со своего места я протянул старику свою руку.

— Благодарю вас благороднейший из благородных, несмотря на тяжесть своего положения, вы по-прежнему остались им.

Старик с уверенностью пожал поданную ему руку. Если бы он мог плакать, то слезы побежали бы по его сморщенным щекам, размывая слои пыли и грязи. Но по иронии судьбы ему нечем плакать.

Я отметил про себя — бывший царь даже сидя, находится на одном уровне со мной по росту. Наверно он был очень высок, когда ещё имел свои ноги в целости. Распрощавшись с ним я поспешно удалился в темноту узких пропахших мочой улиц.

Надеясь где-нибудь поспать и завтра с самого утра вернуться на свой пост. Та стена, облюбованная мной сегодня в качестве своей наблюдательной позиции, как раз стоит рядом с Восточными воротами. От ворот протянулась одна из четырех широких улиц, уходящих от площади по сторонам. Именно, оттуда должен явиться мой долгожданный и ненаглядный воришка.

Васур-Ла потянулся и отложил докуренную трубку на низкий столик перед собой. Некоторое время кажется он собирался с мыслями, размышляя с чего начать излагать. Наконец отставной ветеран Третьего Управления протяжно выдохнул:

— Послушайте Улуун-Ла, вы же знаете, я уже давно отслужил свой срок в рядах блюстителей порядка, — Васур-Ла пригладил свою лысину, словно припомнив о чём-то, — Я многое повидал за время своей работы, еще в то время, когда всем происходящим в городе и в округе занималось наше управление.

— Именно поэтому я здесь, — Улуун поправил ткань прикрывающую его лицо, — орден Хранителей Равновесия направил меня сюда, чтобы во всем разобраться.

— Да, конечно же Улуун-Ла, — пенсионер сверкнул всеми своими зубами.

Благодаря лицу абсолютно лишенной какой-либо растительности, улыбка приобретала черты несколько жутковатой гримасы.

Но этот пухленький розовощекий коротыш буквально источал из себя флюиды силы и здоровья. Никогда бы Улуун не подумал, что старики могут иметь вид живчиков такого типа. Неспроста же он тут корни пустил, пожалуй каждый день по несколько девок пробует здесь. Вон как его лицо светится и сияет от счастья, как отполированные яйца горного барса на солнце.

Васур-Ла прокашлялся очищая легкие и продолжил:

— Теперь я очень рад, что контроль за явлениями такого рода передан вашей организации. Как видите, после того как я имел неосторожность вступить в борьбу с одним из диких магов, — старый вояка провел рукой по своему лицу, заостряя внимание на его необычайной гладкости, — Мои волосы так никогда и не выросли, ни ресниц ни бровей. Моя голова гладкая как куриное яйцо.

Хоть комната ветерана и находилась в конце коридора, а окно всегда открыто, до слуха Улууна всё ещё доносились приглушенные стоны удовольствия за дверью. Непонятно как Васур-Ла вообще выдерживает круглосуточно находиться в данном месте.

Кажется Васур-Ла заметил по глазам смущение магического ловчего. Все таки годы работы с преступниками научили его разбираться в психологии людей.

— Хоть ваше лицо всегда закрыто, но ваши глаза выдают вас, — он прищурил свои глаза, радуясь сохранению своих профессиональных навыков, — Это лучшее место для переговоров, посторонний человек здесь всегда заметен, если он пришел сюда за чем-то иным, как не за женской лаской. К тому же трудно подслушать разговор, когда сладострастные крики терзают слух и воспаляют пожаром плоть.