Народ смотрел скептически: все-таки дело было сразу после обеда, а торт не выглядел таким уж маленьким.

Наконец трое рябчиков подошли к Ангелу и предложили пари: если он и вправду управится со своим тортом за раз, не оставив ни кусочка, они выдадут ему свой торт в качестве приза. Что случилось бы в случае Ангелова поражения — неизвестно, ибо торт он слопал в мгновение ока.

— А если я и этот торт в один присест съем — что будет? — спросил он у публики.

— Слипнется, — поставил диагноз Васько.

— Ладно, получишь наш, — заявила другая тройка рябчиков, пошушукавшись. Второй торт исчез так же стремительно, как и первый.

— А если третий съем?

Кажется, желающих спорить среди рябчиков больше не нашлось. Зрелище-зрелищем, но и самим тортика хочется.

— Была — не была! — выпалил подошедший на шум Яков Захарович. — Съешь этот — мой получишь!

И Ангел съел. По мнению публики, уже чуть медленнее. Но съел, не оставив ни крошки.

Печально потряс над столом пустую розовую коробку.

Яков Захарович выдал Ангелу его трофей.

— Ну этот хоть оставь на завтра!

— А если я и этот съем?

— Лопнешь.

Рябчики о чем-то шушукались.

— Эй, Ангел! Если ты и этот торт съешь — мы тебе две банки сгущенки дадим! С сахаром!

У Ангела загорелись золотые чертики в глазах. Четвертый торт он ел уже медленно, обстоятельно, смакуя каждый кусочек. Но справился — и победно поднял над головой пустую коробку.

Получив сгущенку, он посмотрел на нее нежно, как на любимое существо.

— Эх, что-то последний тортик был лишним. Надо чем-то вкус перебить.

С этими словами он вскрыл банку сгущенки — и выхлебал ее через край. Глядя на оторопелые лица зрителей, проделал то же со второй. И умиротворенно откинулся на спинку стула.

— Осенька! Может, тебе чайку налить? — озабоченно спросила Арина, не на шутку волнуясь о здоровье проглота.

— Ох, спасибо, Арина Павловна! Очень надо чаю! Только сахара побольше положите, а то я несладкий не пью, — заявил Ангел под свист и аплодисменты публики.

Уходя вместе с Ариной с представления, Моня улыбнулся:

— Вот какие необыкновенные таланты бывают у людей! Хоть в цирк его отправляй. Имел бы успех.

— Ладно тебе. Наголодался ребенок, — вздохнула Арина.

Моня посерьезнел, разговор оборвал, но еще раз напомнил, что вечером очень-очень Арину ждет.

Вечеринка началась как-то странно. Моня встал и сказал чрезвычайно торжественный тост про какую-то девушку, которая восхитила его своим вдумчивым отношением к миру, умением быть хорошим другом и потрясающей красоты глазами — голубыми с зеленым.

Слово взял Евгений Петрович и сообщил, что знает эту девушку дольше, чем Моня, так что, во-первых, хочет подтвердить сказанное, а во-вторых — спеть для нее. И пел. Что-то на свои стихи. Жестокий романс о буднях уголовного розыска и о том, как важны для простого эксперта надежные приятели и теплые слова.

Потом говорили, пели, плясали и показывали всякие номера остальные.

Арина заглядывала в глаза всех присутствующих женщин, пытаясь понять, какой из них посвящено действо.

Когда все желающие сказали, спели и сплясали, Моня сел к пианино и тихо запел:

Я безумно боюсь золотистого плена

Ваших медно-змеиных волос…

Арина обомлела. Неужели все это — ей? Для нее?

…Я со сцены Вам сердце, как мячик, бросаю.

Ну, ловите, принцесса Ирен! — допел Моня, делая жест в сторону Арины — и перед ней появился букет роз. Остальные захлопали, начали протягивать Арине цветы и подарки.

Арина поняла, что сейчас расплачется.

— Спасибо, спасибо, — только и повторяла она.

— Нет, ну а что? Раз ты сама день рождения не празднуешь — должен же кто-то это сделать… Мы тут тебе не самые чужие люди…

Арина плакала.

В детстве она обожала день своего рождения — мама с папой каждый год придумывали что-то новое для ее гостей. Игры, маскарады, домашние спектакли, а когда Арина подросла — почти настоящие балы.

Взрослая же Арина предпочитала праздновать день рождения дважды. Один раз — с родителями, за семейным столом, с разговорами и планами, а второй раз — с друзьями где- нибудь подальше от дома. Если погода позволяла — ехали на море. А бывало — все вместе шли в кино или театр, или на танцы. Весело было. Беззаботно.

А сейчас… Не то, чтобы Арина забыла, когда у нее день рождения, но вот праздновать факт, что много лет назад родилась какая-то девочка, которая стала теперь ею, — представлялось ей странным и абсурдным. А вот же — оказалось, вполне нормально. Даже весело.

Арина утерла глаза.

— Моня! Мне не так много лет исполнилось, может, пригласишь меня на вальс?

Моня улыбнулся с облегчением — и объявил танцы.

— Моня — настоящий волшебник, — мечтательно говорила Арина Давыду, когда они шли от Цыбина. — Ну вот как в сказках. Особые способности — это одно, а он ведь чудеса творит.

— Позер он, твой Моня, — нахмурил брови Давыд, — фокусник из цирка.

— Ну вот с днем рождения угадал…

— В личном деле подсмотрел, — отрезал Шорин.

Арина не стала говорить, что имела в виду другое, она не была уверена, что Шорин поймет.

— А еще рябчиков за нос водит. Мол, про любую девушку скажу, на что клюнет. Они верят.

— А он не знает?

— Он знает, что почти любая девушка, если ее в кино сводить, мороженым угостить и чулки подарить, становится мягче и сговорчивее. Исключений мало.

— Ты что на Моню взъелся? Гадости о нем говоришь…Ревнуешь, что ли?

— Может, и ревную. Ну не умею я так изящно. Чтоб о важном говорить — а как будто

o пустяках. И никто не обижается, не приходится краснеть и извиняться. А я вот только могу говорить, как есть. Еще и слов на все не хватает.

— Считай это прямотой и откровенностью.

— Я-то могу чем угодно считать, но вот окружающие не ценят.

— И действительно, почему бы это?

Они уже дошли до каретного сарая. Шорин крепко обнял Арину и держал, прижав к себе. Она обожала вот так стоять с ним, обнявшись. Но в этот раз тело, к абсолютному послушанию которого Арина привыкла, вдруг подвело. Живот скрутило резкой болью.

— Давыд, извини, я пойду? А то что-то выпила больше, чем стоило, — Арина выскользнула из объятий Шорина.

Тот посмотрел на нее серьезно, хотел что-то сказать, но Арина закрыла дверь у него перед носом.

Это было грубо — Давыд явно обиделся. Ни на следующий день, ни через день он не заходил. И Первого мая, после демонстрации, сразу убежал. И второго, и третьего… На выездах говорил с ней тепло, улыбался. Но как только они оказывались во дворе УГРО — тут же бежал по каким-то неотложным делам.

Моня, вызванный Ариной на откровенный разговор, сам не понимал причину случившегося.

— Говорит только, что сделал либо самое правильное дело в жизни, либо самую большую глупость. Зная его, ставлю на второе.

— То есть на меня он не обижен?

— Наоборот, рассказывает, какая ты прекрасная. Но чтоб я к тебе руки свои поганые больше не тянул. Это цитата, если что.

— Но если не я, то что? Вот не понимаю, в столице, вроде бы, его обласкали…

— Ага. По самое не балуй, — Моня посерьезнел. — Ты понимаешь, что если родное государство внезапно начинает интересоваться своими драконами, даже калечными, — это не к добру?

— Будет война?

— Не знаю.

Вечером того же дня, когда все уже разошлись, Арина вышла покурить и пройтись. Май выдался теплым, даже жарким. В сумерках она увидела знакомую спину.

— Давыд! — окликнула она. Тот подошел. Обнял.

— Арина! Девочка моя! Ну не надо, пожалуйста. Ты скоро все сама поймешь.

— Ты наконец-то остыл ко мне — и нашел себе приличную девушку, которая с радостью совьет с тобой уютное гнездышко?

— Не мечтай. Я, как выяснилось, однолюб. Так что приличной девушке ничего не грозит.

— Ты любишь меня? — Арина действительно удивилась..Никогда раньше ей не приходило в голову, что Давыд может её любить.